Нексе работал. Это надо было видеть. Наверное, лишь Бальзак, о чем существует множество свидетельств, был столь же мощно выразителен в своей подпоясанной вервием сутане, когда он предавался тому неистовому действу, что бескровные литературоведы называют «творческим процессом». Вдохновенье сочеталось с адовым трудом каменотеса или молотобойца, самозабвенье с воловьей выносливостью. Нексе исписывал груду бумаги, но большая часть летела под стол, в мусорную корзину; немели пальцы, сжимающие перо, стекающий со лба пот слепил глаза. Ведь тут творилась вторая вселенная, ничем не уступающая первой.
Видения, теснившиеся в мозгу Нексе, становились образами на бумаге, обретая порой материальную форму…
…Вот мечется по улицам Копенгагена маленькая женщина, похожая на девочку-подростка, с нежным, тающим лицом. Ну, конечно, это Дитте — дитя человеческое. Она разыскивает своего пропавшего возлюбленного Георга. Метет снег, ветер закручивает подол вокруг худеньких ног, но ее подгоняют отчаяние и надежда. Надо обойти все трактиры и погребки, где он бывал и куда могли его затащить. И обежать всех приятелей! Как товарищей по работе, так и тех жалких забулдыг, с которыми он водил компанию, когда ему случалось загулять. Со слезами пробирается она по длинным коридорам разных трущоб, стучится во все двери, жалобно звучит вопрос: «Простите, вы не видели Георга?» — «Нет, девочка», — слышится в ответ. Но вот на улице, в портовом квартале, где кабачки и веселые дома, открылось окошко, оттуда выглянула женщина в пестром капоре, навалившись грудью на подоконник, и крикнула: «Эй! С час назад в Ньюхавне выудили одного… Видать, свалился в потемках. Ступай, взгляни, не твой ли!»…
Скрипнула дверь, прогнав видения. Нексе с раздражением обернулся. Вошла Маргрете с подносом, на котором бутылка пива и три бутерброда.
— О, господи! — взъярился Нексе. — Неужели нельзя не мешать? Я же просил…
— Милый, ты знаешь, который час?
— Н-нет..
— Без четверти двенадцать. Нельзя же ужинать на другой день.
— Неужели так поздно? О, быстротекущее… Ладно, поставь тут.
— Как идет работа?
— Как паралитик за молотком. Огромное рвение, и никакой скорости.
— Ты наговариваешь на себя.
— Что за болезнь такая — писание? — шутливый тон не скрывал искреннего огорчения. — Все, что я делаю, не то, в лучшем случае — рядом. Я, как слепой плотник, который бьет по доске, по пальцам, только не по шляпке гвоздя. Какая пропасть между замыслом и тем, что получается на бумаге. Это настоящая мука, клянусь тебе! — Но тут самолюбие взяло верх. — Одно утешительно, что у других обстоит не лучше.
— У тебя все получится, — тряхнула головой Маргрете. — Как и всегда получалось.
— Ты думаешь? — ему хочется поверить. — Должно, обязано получиться. Наш дом, каша для детей, тухлая конина для нас — все в этих жалких листках.
— Там и еще кое-что, Мартин. Твое бессмертие.
— Ого!.. Ну, так высоко я не заношусь. Но ты молодец, старушка! — засмеялся Нексе. — Здорово умеешь меня завести. А теперь — ступай.
И она ушла, покорно, бесшумно, и прикрыла за собой дверь.
Он опять склонился над столом, даже не притронувшись к ужину.
5
Тот же кабинет. Утро. На столе нетронутый ужин. Небритый, усталый, с красными глазами, Нексе все так же сидел за рукописью. Едва ли он сознавал, какой сейчас час, даже какой сейчас день. Ведь у Дитте, его Дитте, несчастье: у нее отбирают швейную машинку, которую она почти выкупила. Он видит страданье огромных глаз на худеньком лице. Ласковый приемыш Петер утешает свою мамочку:
— Когда ты опять возьмешь машинку, мы будем ее караулить. Я все время буду стоять у двери, а если придут, скажу, что никого нет дома.
И Дитте улыбается сквозь слезы своему мальчугану…
Конечно, Нексе не заметил, как возле стола появились Сторм и Инге. Мать послала их посмотреть, что делает отец: спит или бодрствует, но они не вытерпели у дверей и ворвались в кабинет. Сторм терся о локоть отца, и тот безотчетно положил ему руку на голову.
— Петер? — вздрогнув, сказал Нексе. — Как ты сюда попал?
— Какой Петер? — обиделся Сторм. — Я — Сторм.
— Сторм?.. — Нексе все еще во власти своих грез.
— А я Инге! — крикнула девочка.
— Это что еще?..
— Мы твои дети, папа, — укоризненно сказала Инге.
— Знаешь, что я сегодня видел? — залепетал Сторм. — Божью коровку!
— Божья коровка, улети на небо, принеси мне хлеба! — запела Инге.
Нексе пришел в себя, но не испытал и тени раскаяния.
— Грета! — крикнул он раздраженно. — Забери своих детей!
Вошла Маргрете.
— Наших детей, Мартин, — в голосе обида.
— Наших, твоих, моих, всех! Они мне мешают.
— Ты же говорил, что любишь, когда крошки путаются в ногах.
— Да, но не в литературе.
Маргрете увела детей. Она оскорблена…
6
Под уклон дня, когда удлиняются тени, пришел почтальон и вручил Маргарет послание для Мартина в большом официальном конверте. Обратный адрес: издательство «Аскехауг». Взволнованная Маргрете решила потревожить мужа, несмотря на строгое предупреждение.
Она вошла в кабинет, где ничего не изменилось, разве лишь прибавилось табачного дыма да переполненная корзина уже не вмещала литературных отходов.
— Я же просил… — начал Нексе, но жена молча протянула ему письмо.
И по тому, как жадно он его схватил, как задрожали его пальцы, разрывая конверт, поняла Маргрете, в каком страшном напряжении жил ее муж все эти дни.
— Ну, вот и договор, — чуть устало сказал Нексе. — Видишь, можно обойтись и без «Гюльдендаля».
— А условия? — отважилась спросить Маргрете.
— Что ж, условия… Все редактора на один покрой: взять как можно больше, дать как можно меньше, — уклонился Мартин. — Во всяком случае, придется крепко подналечь.
— Еще подналечь? — в голосе Маргрете — неподдельный ужас. — Ты загонишь лошадку, Мартин.
— Чепуха! Сопливым мальчишкой я выполнял работу взрослого батрака. Трудности меня только подстегивают. И ставка слишком высока, чтоб делать себе поблажки.
Маргрете хотела что-то сказать, но тут возникла новая фигура: пожилой рабочий в грязноватом комбинезоне.
— Хозяева дома? — спросил он веселым хрипатым голосом.
— Кто вы такой? Как вы сюда попали? — накинулся на него Нексе.
— Вот те раз! — с нагловатым добродушием прохрипел пришедший. — Сами звали. А попал через дверь, как же еще?
— Это маляр, Мартин, — робко напомнила Маргрете. — Ты сам посылал за ним.
— Нет, нет, только не сейчас! Я не уйду из кабинета.
— Дело хозяйское, — хрипатый полон благодушия. — А неустоечку придется уплатить, за вызов, значит.
— Сколько?
— Лишнего не возьму — десять крон.
Нексе ощупал карманы, жалобно глянул на жену, но у той каменное лицо.
— У меня нет мелких, — пробормотал он. — Ладно, раз уж пришли, делайте свою работу. Нельзя же даром беспокоить человека. А я перейду в столовую. Надеюсь, дети не будут шуметь. Долго вы тут провозитесь?
Маляр окинул взглядом кабинет с законченным потолком и отклеившимися выгоревшими обоями.
— Ежели по-быстрому, за недельку обернусь…
7
Снова настало утро. Дети возились в саду под кустом боярышника. Сторм что-то мастерил из щепочек, несмышленыш Олуф копался в земле, а Инга, изображая взрослую, «штопала» чулок. Внезапно Олуф издал громкий крик: то ли его кто-то ужалил, то ли взбурлила в маленьком существе безотчетная сила жизни.
— Т-с! — приложила палец к губам Инга. — Папа работает.
— Он что — всегда будет работать? — поинтересовался Олуф.
— Конечно! Все папы работают.
— Плохо наше дело! — поник светлой головой Сторм. — Слушай, а разве это работа?
— А что же, по-твоему?
— Не знаю. Вот папа Бьерна работает — доски пилит, Папа Хенрика — камни разбивает, а наш — все пишет и пишет. И в корзину бросает.
— Он не все бросает, — свысока пояснила Инге. — Что-то остается. Из этого делают книги.
— А книги для чего?
— Какой ты дурак! Чтобы на полку поставить. Ты видел, сколько у папы книг?
— Это все он написал?
— А ты думал кто? Папа Бьерна или папа Хенрика?
— Хорошо бы наш папа умер, — мечтательно проговорил Олуф. — Можно будет бегать, играть, гудеть, как паровоз. Я так давно не гудел…
— Что ты несешь, дрянной мальчишка? — незаметно подойдя, Маргрете слышала последние слова сына. Она схватила Олуфа за локти и стала трясти.
Олуф с готовностью начал реветь и сразу смолк, пораженный выражением материнских глаз. Все четверо со страхом покосились на окно столовой, за которым темнеет силуэт Нексе…
8
В окно заглянула ветвь березы с уже пожелтевшими листьями. Нексе работал в своем кабинете, оклееном новыми обоями. Ранний вечер, но Нексе одолевал сон. Он мигал, тер глаза, потягивался, зевал. Не выдержав, достал из шкапчика темную бутылочку, налил из нее в мензурку и проглотил лекарство. Вошедшая с ужином Маргрете застала его на месте преступления.
