Надо подумать. Надо лечь на кровать, укрыться одеялом, и пусть все они катятся в тартарары…
— Ян!! Выключите…
Подергивался на земле черный резиновый шланг.
Синее мельтешение экрана. Темнота…
— Извините, Ирена. Но вы сами…
Она проглотила горькую слюну:
— Что это?!
— Оперативная съемка… Неофициальное, приватное расследование. У меня есть такие возможности.
— Ее… это ОНА? Она под судом?
— Ирена. Обратите внимание на дату… Прошел почти месяц.
— Суд закончился?!
— Суда не было.
Ирена молчала. Мучила свои пальцы.
— Ирена… Она больше никого не убьет. Вам этого мало?
— Почему… меня… судили? А ее нет?!
Семироль снова прошелся по комнате. Перемотал кассету, вытащил ее из магнитофона, аккуратно водворил на место.
— Потому что уже спустя час после съемки эта женщина… — Ирене показалось, что Семироль замялся, — покончила с собой.
Они встретились глазами
— Ирена… Поезд ушел. Ваша реабилитация невозможна. Но и маньячки больше нет. Все.
Она молчала. Разглядывала свои ногти, и каждый из них казался ей равнодушным розовым лицом.
* * *
Однажды утром Анджей выбрался из постели, сияющий, как елочная игрушка:
— Мне приснился сюжет! Для тебя! Отхватишь «Вулкан» не глядя, и всего-то за час работы, сюжет-то какой!
— Какой? — спросила она.
В халате, накинутом на голое тело, со следом от подушки на щеке, с вдохновенным огнем в глазах, Анджей источал запах сонного мужчины, колоритный, подернутый свежестью и одеколоном натуральный запах…
— Слушай… Представь — толстая рыбина глядит из глубины, со дна, как на тонком льду занимаются любовью двое… А лед совсем тонкий. Лед — как нежная кожа… Он прогибается согласно каждому движению. Рыба глядит изнутри — и ничего не может понять, хотя лед почти прозрачный…. Колеблется. Живое зеркало… Как подвижные стенки бокала. Как мягкая стеклянная простыня… Влюбленные доходят до экстаза — и он лопается, он же слишком тонкий, и оба проваливаются в воду, но не перестают любить друг друга…
Анджей сделал эффектную паузу.
— А где сюжет? — спросила она, помолчав.
Он демонстративно посмотрел на часы:
— Десяти минут тебе хватит? Чтобы сообразить?
Она помолчала еще. Вздохнула:
— Хорошенькие сны тебе снятся… Приготовлю на ужин рыбу. И, знаешь, давай ляжем спать пораньше…
Анджей ушел на работу, оскорбленный.
* * *
Она не могла собрать разбегающиеся мысли. Она ждала ночи, чтобы методично все обдумать — но спокойно дожить до вечера ей не дали.
После ужина Семироль снова зазвал ее в кабинет; она интуитивно ощутила неприятность — и не ошиблась.
— Скажите мне, Ирена… А где вы все-таки были все эти десять месяцев?
Она не выдержала и села. Опустилась на край кресла; Семироль с удовольствием уселся тоже:
— Видите ли, Ирена… Я навел справки, а у меня достаточно разветвленная сеть осведомителей… Так вот вас ДЕЙСТВИТЕЛЬНО никто не засек. Нигде. Вот странное обстоятельство, и вы так настойчиво скрывали эту информацию от суда… МНЕ вы можете сказать?
Надо подумать, в панике соображала Ирена. Надо поразмыслить… Время…
— Это очень важно, Ирена. И никто, кроме меня, не узнает вашей тайны… Говорите.
Рука ее автоматически коснулась сонной артерии:
— Сейчас?
— А вам нужно время, чтобы вспомнить?
— Мне?
Нужно подумать, нужно подумать, нужно…
Семироль болезненно поморщился:
— Ирена… Придется сказать.
— Вы не поверите, — выдавила она, глядя в его недавно холеное, а теперь хищное и обветренное лицо. — Ян… Я… писатель… но если я расскажу вам правду… вы же не поверите. Вы скажете, что я плохая… плохой… выдумщик…
Нужно подумать. Одеяло до подбородка… Нет. Вампир не даст такой возможности. Она слишком расслабилась, забыла, как борются за жизнь, сама того не подозревая, вылетела на край ледяного обрыва и теперь скользит, пытаясь удержаться…
— Вы не поверите, — повторила она с жалобной улыбкой.
— И все же? Десять месяцев — не день, не два…
— Ян, вы меня не убьете? Это было бы обидно… теперь… очень досадно…
— Где вы были все это время, Ирена?
— Это… постыдно. Это… история любви.
Она сказала — и растерялась. В голове не было больше ни одного слова. Ни одного.
Нужно подумать, нужно…
— Ну и?.. Говорите, Ирена. Не стесняйтесь. Сказанное вами умрет в этих стенах… Ну?
Сумасшедший дом…
— Ему было шестнадцать лет!! Мы…
Она запнулась. Вполне естественно; щеки ее стыдливо покраснели, в основном потому, что она не знала, что за историю придумать для столь юного персонажа.
— Мне очень трудно об этом говорить…
Чистая правда. Медленные шестеренки Ирениного воображения вертелись втрое быстрее обычного, перегревались, стачивались, грозили слететь с оси…
— Эта история…
Да, история оказалась и впрямь пикантной.
— Ему шестнадцать лет. Это было… мы уехали на какую-то турбазу в горах… даже не турбаза, так, сарай… И прожили там десять месяцев. Ян, не заставляйте меня говорить, это стыдно…
И она закрыла лицо руками — на семинаре молодых авторов, где она в свое время появлялась два или три раза, за такой сюжет подвергали не просто осмеянию — публичной порке…
Чем абсурднее — тем проще поверить. Теперь ее можно обвинить в распутстве — зато диагноз «шизофрения», лишающий шансов на жизнь, отступает на задний план…
— Его имя Онош… фамилию никогда не знала. Он хороший мальчик, из пристойной семьи… Элитная школа… Это стыдно, Ян. Мы спрятались от людей… Специально. Ото всех… Он обещал построить для меня… мир… мир любви… А потом… я… утром… когда я посмотрела в зеркало… и увидела себя, которой тридцать… рядом с пацаном, который…
Она заплакала. Совершенно искренне. Семироль молчал; Ирена бормотала, исступленно взваливая на себя чувство вины, демонстрируя все беды и комплексы неустроенной женщины, погружаясь все глубже, веря все искреннее…
— А почему вы сказали на следствии, что подтвердить ваше алиби может ваш бывший супруг Анджей Кромар?
— Он нас нашел, — проговорила она, не глядя Семиролю в глаза. — Он приехал… Он видел нас вместе. И…
— И умер от потрясения, — с сожалением пробормотал Семироль.
Ирена не выдержала и посмотрела на него.
Упырь-адвокат издевательски улыбался. Открыто. Во все зубы.
* * *
— Это что?! — спросила она, приподнимаясь на локте. — Это почему рассвет такой?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
