восклицает Севро. Голос его напряжен. Он знает, насколько слабее мы станем без черных. – Пожалуйста!
– Мне жаль, коротышка. Я все сказала. – Она прижимает ладонь к груди. – Дэрроу, если мы не встретимся больше в этом мире, я придержу для тебя место в пиршественном чертоге рядом с Рагнаром и моими родичами.
Мы смотрим, как черные уходят, осознавая, какую силу они уносят с собой. Впервые за десять лет упыри остаются без королевы валькирий Сефи. У меня такое ощущение, будто дух Рагнара покинул меня окончательно и я остался без его защиты.
Когда за последним черным закрывается дверь, Клоун поворачивается ко мне:
– Ну так что, босс, мы собираемся воссоединиться с флотом?
– Нет, Клоун, – говорю я, стараясь не допустить, чтобы потеря черных лишила меня уверенности. – Мы не воссоединимся с флотом. Не пойдем поднимать людей на Марсе. Не будем тратить время на пререкания с политиками. Мы отправляемся на Венеру, чтобы найти Повелителя Праха и отрубить ему голову.
– Вот это, я понимаю, дипломатия! – восторгается Севро. Он хохочет как безумный и вспрыгивает на стол, разбивая кофейную чашку. – Кому кровушки?
Он издает чудовищный вой. Его прежний кураж заводит всех прочих в зале. Мин-Мин вскакивает с места и подхватывает вой. И вскоре тут воцаряется какофония, устроенная двумя дюжинами маньяков, которые будто не ощущают, как слаб этот хор в отсутствие стольких наших друзей… И пока Севро бесится на столе, я смотрю на Виктру, застывшую в кресле. Она прикрывает рукой свой живот – еще не родившегося ребенка – и с ужасом смотрит, как ее муж притворяется, будто он все еще молод.
В мою душу закрадываются сомнения, и я чувствую себя таким старым…
17. Лирия
Долг
Голубое небо насмехается над мертвецами.
Солдаты и медики, пришедшие со второй волной кораблей республики, сложили тела погибших на траву у восточных ворот лагеря. Когда-то эти тела были полны жизни, но теперь они всего лишь пустая оболочка из кожи и костей. Души, делавшие их живыми, бежали в Долину наших предков. Мне кажется, что мой дух уже присоединился к ним. Я ощущаю пустоту в костях, когда иду по траве, разыскивая сестру.
То тут, то там выжившие плачут над телами своих любимых. Какая-то женщина по-звериному воет над мертвым ребенком, а другие ищут своих детей. Мой народ всегда учили, что эта жизнь – всего лишь дорога к тому месту, куда рано или поздно придут все. В конце пути царят свет и любовь, а воздух звенит от смеха любящих, что встретились вновь… Я не в силах видеть этот мир. Я лишь чувствую запах обгоревших тел. Лишь различаю бледные ноги, испачканные в грязи. Засохшую кровь с потрескавшейся коркой. И всюду мухи. Разжиревшие от кровавого пиршества, они жужжат и тучами вьются над мертвыми. Я иду одна. Лиама я оставила у медиков. Моя рука висит. Плечо дергает, несмотря на выданные мне лекарства, а кожу покалывает от повязки с восстановителем, закрывающей рану. Новые корабли поддержки рассекают полуденное небо, огибая столбы редеющего черного дыма.
Я нашла Тирана там, где его застрелили. Он лежит лицом в грязи. Земля вокруг него покрыта следами ботинок. Я даже не могу прижать его к сердцу в последний раз. Его тело – руина, и я не смогла этого вынести. Меня вырвало, и я убежала. Но набралась мужества вернуться к нам домой и посмотреть, не удалось ли отцу где-нибудь спрятаться.
Не удалось. Я осталась без родителей.
Теперь я ищу сестру на этом поле смерти.
Каждый раз, проходя мимо очередного трупа, я ощущала, как моя надежда тает. Понимала, что впереди еще много убитых. Много шагов до того, как мой мир разобьется вдребезги. Но я цеплялась за упрямый голосок, звучавший в моей голове и твердивший, что она, быть может, спаслась. Я молилась, прежде чем взглянуть в каждое новое лицо, и меня мутило, когда я облегченно переводила дух: это чья-то чужая мать, чужая сестра лежит мертвой на земле.
Я подхожу к краю последнего ряда. Ее здесь нет. Я не вижу ярко-голубого пятна – ее новых туфель. Осталось пятнадцать тел. Десять. А потом я застываю. Каблуки погружаются в грязь. Внутренности скручивает узлом. Лихорадочное жужжание мух заполняет мой слух. Меня охватывает ужас.
– Нет. Нет!
Худенькое тело простерлось на земле. Горло перерезано до самого позвоночника. Рыжие волосы окружают голову грязным ореолом. Это не она. Не может такого быть. Но ее дети лежат рядом с ней, исковерканные, словно сломанные игрушки. А одна из ее туфель, покрытая грязью, почти свалилась со ступни. Вторая нога босая. Безжизненные глаза уставились в небо. Глаза, видевшие, как моя мать родила меня. Глаза, в которых всегда светилась искренняя привязанность ко мне, когда мы лежали в одной постели, укрывшись одеялами, и шептались о мальчишках и о том, как мы будем жить. Глаза, полные любви, глаза, смотревшие на четверых детей, произведенных ею на свет, теперь холодны и пусты из-за какого-то обозленного парня с куском металла в руке.
Я ощущаю грязь на коленях. На руках.
Вцепляюсь в тело сестры.
В отдалении кто-то пронзительно кричит, как будто его жгут огнем. И лишь спустя долгое время после того, как медики оттащили меня от мертвой Авы и вкололи мне в плечо транквилизатор, я осознала, что это кричала я.
– Вам следует избегать любых чрезмерных усилий, гражданка, – говорит желтая. – Вам повезло, что вы остались в живых. Следите за чистотой раны. Я внесу всю информацию в систему, чтобы медики в следующем стационаре знали, что надо проверить рану и убедиться в отсутствии инфекции.
Я смотрю сквозь нее, наблюдая за радужным жуком размером с ноготь большого пальца. Он сидит на моем голом колене, несколькими дюймами ниже края бумажной медицинской блузы. Жук темнеет, подстраиваясь под цвет моей кожи.
– В следующем стационаре? – переспрашиваю я, поднимая взгляд на врача.
Ей сильно за сорок. Россыпь веснушек вокруг зеленовато-желтых глаз. Остальная часть лица скрыта медицинской маской с белым фильтром. Несмотря на пот на лбу, она выглядит очень аккуратно. Из города. Интересно, мы внушаем ей отвращение?
– Вас с племянником забирают в региональный медицинский центр, – говорит желтая. – Там вы будете в безопасности.
– В безопасности, – эхом повторяю я.
Она сжимает мое здоровое плечо, потом плечо Лиама.
– Там была врач… – бормочу я. – Дженис.
– Мне жаль. Из медицинского персонала не выжил никто.
Она уходит, а я откидываюсь обратно на кровать и смотрю на ряды коек под навесами. Здесь сотни пострадавших. Мои штаны и
