В эту ночь в квартире Саныча не шумели. Сотрапезнички перешли на вино. Попивали не спеша, глядя телевизор. Да негромко разговаривали. Стоило одному, забывшись, повысить голос – другой тут же подносил палец к губам:
– Т-с-с! Осторожно – злая соседка.
– Да, нелегко доброму средь злых ночью…
К четырём утра они завалились спать.
7Саныч поднялся в одиннадцать. Вышел в зал. Митя, сидя на диване, тихонько смотрел телевизор.
– А я посудку помыл, – сказал Полсотни, разливая по стопкам водку.
– Замечательно, – проговорил Саныч и, выпив, добавил: – А сейчас ещё замечательней.
Закусив, пошёл умываться. Его вновь чуть не стошнило от зубной пасты.
Через час у них закончилась водка. Митя разлил остатки по стопкам и сказал:
– Дай Бог, чтоб не последняя.
Сотрапезнички чокнулись и выпили. Полсотни сразу погрустнел – он не знал, что у Саныча есть деньги.
– Ну, что, надо что-то придумывать, – сказал Митя. – Пошли, прогуляемся. Кого-нибудь встретим, у кого-то стрельнём.
Саныч хотел избавиться от «хвоста». Он согласился выйти на улицу, чтоб там и распрощаться с гостем, сказав, что резко поплохело. Затем вернуться домой, естественно – через магазин. Тогда можно потихоньку похмелиться, убраться, замочить заблёванное бельё. А коль хорошо похмелиться, то можно даже и постирать.
Они вышли на пасмурную улицу. Пасмурно, это хорошо. Хуже не придумать, чем с бодунища щурить на солнце пропитую рожу.
Сотрапезнички стояли у магазина, где и встретились.
– Стасик! Здорово, дружище! – воскликнул Митя, увидев вышедшего из-за угла парня. Саныч его не знал.
– Здорово! – Парень протянул руку сначала Полсотни, а затем Санычу.
– Как жизнь вообще? Давно тебя не видел, – сказал Митя.
– Неделю назад встречались, – напомнил Стасик.
– Ой, точно! – хлопнул себя по лбу Митя. Он почувствовал щедрый кошелёк, и глаза его загорелись.
– А вы чё тут стоите, мутите? – спросил Стасик.
– Н у… – развёл руки Митя. – Мутим. Есть предложения? А то так хреново, прям вообще…
И действительно, голос Полсотни стал хреновым. Прям вообще.
– Пошли со мной тогда! – махнул ракой Стасик. Я вчера тоже поддал. Питница была всё ж таки.
– Как? – удивился Митя. – Сегодня, значит, уж суббота?
– Ну, да, – кивнул Стасик. – А тебе-то что, иль на работу устроился?
– Не, – улыбнулся Митя. – Нет ничего подходящего. На всех пивных заводах директора уже есть.
Стасик купил два литра водки и позвал сотрапезничков в гости.
«Как-то нереально всё складывается в последнее время, – подумал по пути Саныч. – То Андрюха с бабками, теперь этот Стасик. И даже прощелыга Паша разок со своим пришёл. Все наливают, никто ничего не просит. Ой, не к дождю такое. Налетит Земля на небесную ось».
Это в прежние времена все были при мармулетах и водка текла рекой. Нынче-то пообсохла та река. Из болота выцеживать приходится с Пашей, Перегаром, Митей. Ведь и он, Саныч, теперь такой. Частенько бывает: в дверь позвонили – бутылку, закуску прятать.
Они шли вдоль дороги. Саныч глянул на здоровенный плакат, видимый всеми пешеходами и проезжающими. На нём были изображены мужчина и женщина. С едва заметными полуулыбками, а-ля этакой, плакатной Моны Лизы.
«Впрочем, нет. Мона Лиза и по сей день не понятно, чему улыбается, – подумал Саныч. – С этими же всё ясно. Они очень горды, что на плакат попали. Вот соседи-то ахнут. И усов не подрисовать, и похабщины не подписать. Ибо высоко. А снизу надпись такая, красивая «СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ». Ага, красивая. Но, какая-то непонятная. Против кого-то эта сила? И зачем вообще сопки в силах измерять? Красиво звучит, но непонятно. Как картина, которую мулатка грудью пишет. Хотя, там красива сама картина написания картины упругой грудью, перемазанной в краске. Это же нет, не мулатка рисовала. Здесь, раз прочитав красивую мудрёную надпись, тут же забудешь. Будешь ходить мимо, не обращая внимания. Потому что второй раз читать не торжественно уже, и не красиво. А напиши «СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ» мулатка упругой грудью? А? Красота осталась бы навсегда. Вот идёшь по завьюженной улице Полярной ночью. По щекам стегает снег. И он такой плотный, что и не видно тебе, кто изображён и что написано на плакате этом. Виден лишь смутный силуэт. Но ты знаешь, что его когда-то расписала своей загорелой грудью мулатка. И наверняка станет теплее. Хотя бы на душе.
А тут? Ай, что и говорить. Лучше б меня с перепою сфоткали. Такого, чтоб щетина ржавой проволокой, чтоб в глазах два испуганных дурачка. И написали б: «САНЫЧ, ЗАВЯЗЫВАЙ!!!». Это для братвы. А с другой стороны, для правильных. Ну, для таких, кто в остроносых туфлях и в машинах, где клубняк из колонок «унц-унц». Вот для них ту же самую фотку, только с надписью «САНЫЧ СЕГОДНЯ НЕ КОМИЛЬФО». Потому как – стерегись. Ведь носи ты даже остроносые туфли, это не застрахует тебя от стопочки-другой. А там глядишь, и жена из дому выгнала. Уснул в машине своей, в последнем пристанище, с сигаретой. Пожар. Да благо проснулся-таки, выскочить успел. И всё, в машине не слышится больше «унц-унц». Там теперь ветер подвывает. А на туфле остроносой каблук отвалился. Друзьям через неделю не нужен. Попахивать псиной начал. Ну, в общем, не комильфо».
Стасик возвращался из Мурманска. Прошлый вечер закуролесил там. Ночь проспал. Утром малость похмелился и поехал в Североморск. По дороге домой решил в магазин зайти. Там сотрапезничков и встретил.
Они прошли на кухню. Стасик достал из холодильника бутыль-полторашку.
– Квас, – пояснил он. – Сам делал. На запивку самое то. А закуси негусто.
Он поставил на стол консерву кильки и принялся её открывать.
– Братская могила, – усмехнулся Стасик, глядя на рыбёшку в томате.
Затем поставил на стол тарелку с уже нарезанным хлебом.
– Подсох, хоть и в пакете был, – заметил он.
– Под братскую могилу самое то, – сказал Саныч. – Не закусь, а поминки.
Все трое хохотнули, и Стасик, открыв бутылку, разлил водку по рюмкам. Затем спрятал пузырь в холодильник.
– Пусть запотеет, – пояснил он и, подняв рюмку, сказал: – Будем.
Чокнулись. Выпили. Закусили. Саныч попробовал самодельный квас, отлитый в кружку.
– М-м, замечательно! – закивал он. Ему действительно очень понравился этот квас. Совсем не такой, какой был в детстве в деревне у деда. Тот был кислым, мутно-серо-жёлтым. А этот сладкий, и на цвет – как крепкий чай.
– А то! – засиял Стасик. – Выпили, теперь и познакомиться можно. Я – Стасик.
– А я – Саныч.
Они ещё раз пожали руки.
– Я – Митя, – хохотнул Полсотни. – Срочно по второй за знакомство.
8Около одиннадцати вечера Кристина спохватилась, что забыла телефон у Ольги. Ещё одна подруга детства, с которой она поддерживала отношения. А завтра в восемь утра позвонит отец. Договорились съездить в Мурмаши, на могилу дедушки. Без телефона Кристина проспит до обеда.
– Чёрт! – проговорила она и включила ноутбук. Ей повезло, скайп Ольги был в сети. Та тут же ответила на звонок.
– Нет, ещё не спим, – ответила подруга. – Конечно, можешь вернуться. Но лучше до завтра уже подождать. Поздно. Суббота всё-таки. На улице пьяных полно. Я б мужа попросила тебе телефон принести, да он только что в ванну залез.
– Да ладно! – отмахнулась Кристина. – Пятнадцать минут ходу до тебя. Дойду уж и сама. К тому же, глядишь, и красавчик какой пристанет. Без материальных и жилищных проблем. Сильный, но тонко чувствующий. Загорелый брюнет двухметрового роста. С таким…
– Иди уже, – прервала Ольга, засмеявшись.
Её муж не успел выйти из ванны, как Кристина уже позвонила в дверь. Она забрала телефон и, отказавшись от чая, поспешила домой.
На улице было тепло. Светило солнце. И, несмотря на поздний час, из открытых окон слышались то застольные разговоры, то музыка. Неожиданно перед Кристиной возник пьяный мужик в давно не стираных джинсах.
– У, какая! – проговорил он с идиотской улыбкой.
Кристина прошла мимо, вроде как не обращая внимания.
– Ну и что! Зато, может, я тонко чувствую, – последнее слово мужик еле выговорил.
Кристина едва сдержала смех, и напряжение от хмельной улицы поубавилось. Затем ей на встречу прошли два омоновца. Один очень даже ничего. Глядя на их сдержанные лица, Кристина представила, как те гаркают дружно: «Зато мы тонко чувствуем!» И вновь едва сдержала смех. Дальше Кристина шла, уже беззаботно улыбаясь.
Она открыла дверь своего подъезда и увидела… Валяющееся тело. Кристина замерла на пороге. В глаза сразу бросилась кровь. Довольно много крови, растёкшейся по бетонному полу у головы лежащего. Тёртые джинсы, «косуха», распущенные длинные волосы. Это был соседушка. Одной рукой держа дверь открытой, Кристина шагнула в подъезд и осторожно, носком туфли, толкнула ногу лежащего. Тот простонал что-то вроде «ой, ёбта». И зашевелился.
– Живой? – растерянно спросила Кристина.
– Возможно… – Слова Саныча едва можно было понять. Он говорил, не шевеля губами.
