— Да понимаешь, тюрьма и пересылка сейчас переполнены; пришли три новых больших этапа…
— Откуда ты это узнал?
— Знаю! Все точно! Мне одна знакомая шалава сказала — из третьей камеры, где проститутки сидят… Да ты ее видел! Она обычно полы в дежурке моет.
— Ага, ага, — забормотал Батый, — так, так, так… Ах ты, черт возьми, вот это новость! Значит, она…
— Да. Все слышала. Там, в дежурке, лягавые при ней суетились, звонили куда-то.
— Когда ж она тебе об этом сообщила?
— Да нынче, во время оправки. Помнишь — мы задержались в коридоре? Ну вот… Табачок еще пульнула… — Послышалось шуршание, возня, хруст рвущейся бумаги. — Закуришь?
— Давай.
И тут я сказал, приподнимаясь на локтях:
— Дайте-ка и мне попробовать: что это за табачок — из блядской камеры? Каков он на вкус, на запах?
— Так ты не спишь, оказывается? — поворотясь ко мне и протягивая кисет, проворчал Батый.
— Нет.
— И — все слышал?
— Да.
— Ну и… Что думаешь? — Раскосые, в припухших веках, глаза его сузились, превратились в неразличимые щелки.
Я сказал, свертывая толстую папиросу:
— Что ж, ребята. Такой случай выпадает один раз в сто лет! И упускать его нельзя. Мне — во всяком случае… Может, хоть теперь, наконец, — повезет?! Но разумеется, надо все заранее обдумать, взвесить.
— Вот, вот, — отозвался Батый. — Тут промахиваться нельзя. И у меня есть один план…
Он поманил меня пальцем, и я придвинулся. И потом — тесно сгрудившись — мы долго лежали, обсуждая детали. Блатные не боялись меня; они ведь не были знакомы с моей биографией и приняли меня, признали, по внешним, так сказать, признакам! Основную, решающую роль, сыграли здесь мои манеры, лексика, общий профессиональный стиль; он был отчетлив и безупречен, и, к тому же, у нас — как и всегда и всюду — сразу же нашлось немало общих знакомых…
Мы лежали, покуривая, в самом дальнем, темном углу камеры, и Батый шептал:
— Конечно, раз — эта баня нормальная, вольная, будет усиленный конвой! На рывок не уйдешь, нужна хитрость… И мне — я думаю — подсобит один корешок. Он как раз работает в этой организации.
— Это что ж за организация? — поинтересовался партнер Батыя — белобрысый и жилистый парень, носящий прозвище Сверчок.
— Банно-прачечный комбинат, — веско ответил Батый. — И человечек мой работает там электриком. Усекаете, братцы? То-то. Теперь вот надо как-то ухитриться — послать ему ксивенку, предупредить…
— Ну, это-то я сделаю, — пообещал Сверчок, — утречком. Через мою шалаву. Еe как раз завтра выпускают.
— А твой электрик, он вообще-то — надежный? — поинтересовался я. — Ты ручаешься?
— Ручаться можно только за мерина и за печь, сказал Батый, — печь не уведут, а мерина… — он усмехнулся, — беременным не сделают… За кого в наше время можно ручаться? Но вообще-то я его давно знаю. Он старый барыга. И мне кое-когда помогал — толкал темные тряпки. А теперь я ему должен остался. И должок не малый… Так что помочь мне — прямая выгода. Ему, ка-а-нечно, куда интересней видеть меня вольным, а не запертым!
— Но что же он сможет? — проговорил в задумчивости Сверчок.
— Это электрик-то? — хохотнул Батый. — Да все! Не понимаешь? Все!.. Дал бы только Бог, чтоб нас повели ночью.
ПОБЕГ
Нас повели ночью.
Здание бани (громоздкое, повитое мглою) было сплошь оцеплено стрелкaми. И в вестибюле, и в предбаннике — там, где мы раздевались, — тоже толпилось множество охранников. Я сказал растерянно:
— Ого, да тут целая армия. Трудновато будет, пожалуй…
— Ерунда, — дохнул мне в ухо Батый. — Не тушуйся! Ты только раздеваться не спеши; тяни до последнего… Понял? А когда начнется — рви по коридору налево, к дверям котельной. Помнишь план?
Я помнил план. Он был разработан весьма тщательно. Здесь нам крупно помогла подружка Сверчка. Глуповатая на вид, бабенка эта проявила редкостную активность и расторопность… Выйдя на свободу утром, около девяти, она уже в обед принесла передачу, и там мы обнаружили записку электрика и схему здания, начертанную им на клочке тончайшей папиросной бумаги.
В соответствии с планом, через полчаса, после нашего прихода в баню, повсюду сразу отключился свет. И мы, под покровом темноты, должны были прорываться в котельную. А оттуда — во внутренний двор. За ним находился овраг, и туда вела широкая труба для ливнестока — дюкер. Ну, а дальше начиналась путаница складских помещений, пакгаузов. И в том районе мы уже были бы в безопасности. На всякий случай, сообщил электрик, он приготовил для лягавых еще один сюрприз… Так что главное заключалось в том, чтобы не оплошать поначалу, не ошибиться в самый первый момент!
* * *
Все, в общем, получилось — точно. Внезапно возникшая тьма породила панику. Заметались, сталкиваясь, смутные фигуры. Чей-то хриплый, сорванный голос завопил протяжно: "Слушай мою команду! Перекрывай выходы!.." Но было уже поздно: мы, трое, успели проскользнуть в коридор.
Спустя минуту, мы находились уже в дюкере — в недрах широкой бетонной трубы. Здесь пахло сыростью и гнилью. Звучно сочилась влага. И темнота была тут особенно плотной, густой, почти осязаемой на ощупь.
Вдруг она ослабла и поредела. На бетонных вогнутых стенах — освещая подтеки грязи — заплясали жидкие желтые отблески.
Сверчок (он шел последним и был ближе всех к краю трубы) воскликнул шепотом:
— Братцы, а ведь баня-то — горит!
— Ага, — широко улыбнулся Батый, — вот он — сюрприз! Что ж, это толково придумано, грациозно. Теперь уж мусорам — не до нас…
— Но все равно, застревать здесь рискованно, — заметил я, зябко поеживаясь, (я ведь был раздет до пояса, и пиджак и рубашку держал, туго свернутыми, под мышкой.) — Давайте-ка, приведем себя в порядок, и отваливаем — рвем когти!
Я быстро оделся. Затем мы осторожно выбрались в овраг. И вскоре были уже далеко от горящей, рушащейся бани. Там клубился розовый дым, раздавалась пальба… Может — искали нас? Или кто-нибудь еще воспользовался случаем?
На тихом пустыре, за пакгаузом, группа наша разделилась. Блатные пошагали в город, а я — в противоположную сторону. Нет, с ними мне было не по пути…
Какое-то время я брел вдоль железнодорожного полотна — покуривая, ждал попутного поезда. Ночь была тиха, безоблачна, вся в лунном серебре. Пахло землей и мазутом. Холодно поблескивали рельсы. Их было много здесь, в "полосе отчуждения", они переплетались и скрещивались, и напоминали сверкающую лапшу.
И вот в отдалении возник силуэт локомотива. Вспыхнули, приближаясь, огни. Звенящий гул прошел по вздрогнувшим рельсам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
