День 8 декабря 1918 года стал днем рождения академии[468]. Из 400 с лишним кандидатов были отобраны 183 слушателя. По социальному происхождению более половины из них являлись рабочими и крестьянами, что соответствовало классовому принципу строительства Красной Армии. Подавляющее большинство слушателей состояло в рядах Коммунистической партии. 88 процентов слушателей окончили военные школы, училища или курсы, 94 процента имели боевой опыт. Более пестрой была картина общеобразовательной подготовки: только 5 процентов слушателей имели общее высшее образование, 70 процентов — среднее и 25 процентов — начальное[469].
Война и ограниченные возможности вновь создаваемых военно-учебных заведений не позволяли дать обучаемым глубокие знания: для этого не было ни условий, ни времени. Ускоренный курс обучения безусловно был рассчитан на сообщение самых необходимых сведений для новых командиров. Да и контингент слушателей был различен по образованию не менее, чем их внешний вид.
В. И. Чапаев, можно сказать, впервые в жизни переступил порог учебного заведения. Не с Академии Генштаба нужно было ему начинать. Короткая, однако насыщенная программа требовала соответствующего образования, которого у Василия Ивановича не было. А учиться он хотел. Он всегда хотел, чтобы учились и его товарищи, а также дети. В октябре 1918 года в сражениях под Уральском, будучи даже в окружении, он с горечью думал о слабой выучке воинов Николаевской дивизии и просил разрешения создать при дивизии учебный полк.
Как и многие другие командиры, Василий Иванович постоянно испытывал острый недостаток необходимых ему знаний, что так мешало в работе и чем он так тяготился. Д. А. Фурманов писал, что они, наивные с Чапаевым люди, хотели заниматься и в боевой обстановке. Стремление Чапаева к знаниям правдиво и предельно четко выражено в фильме «Чапаев», когда он говорит комиссару: «Ты-то вот знаешь (кто такой Македонский), и я знать должен!» Отсутствие образования в конечном счете мешало Чапаеву проявить и развить в полной мере свои способности.
К учебе в академии Чапаев относился очень серьезно. Его сокурсник С. М. Мищенко, знавший Василия Ивановича по совместной службе в IV армии и приезжавший как политработник в Николаевскую дивизию, так о нем вспоминал:
«Чапаев оказался на редкость старательным учеником, усердно и аккуратно выполнял все задания, проявлял особый интерес к истории и географии. Он очень внимательно слушал лекции»[470].
К занятиям по тактике Чапаев готовился усердно. Он терпеливо выслушивал замечания руководителей, которые главным образом касались документального оформления решения и меньше всего — идейной стороны. Идея самого решения у Чапаева всегда была тщательно продумана и обоснована. Руководитель обычно говорил по работе: «Против вашей идеи решения у меня никаких возражений не имеется — она замечательна и оригинальна. Но оформление ее страдает рядом недостатков»[471].
Увы, «оформить» должным образом графически свое решение Василий Иванович, не владевший искусно пером, не мог при всем его желании. Это угнетало. Не имея необходимых первоначальных знаний для продолжения учебы, он все больше задумывался о возвращении на фронт.
Основным методом обучения в академии был лекционный. В течение недели слушатели получали знания по двенадцати-четырнадцати дисциплинам. Усвоить такое количество нового и обычно сложного материала было трудно, особенно тем, кто, как Чапаев, имел лишь начальное образование. Практические занятия проводились в классах и в поле. Накануне слушатели получали тактические задания и на следующий день представляли преподавателю письменные решения, затем в течение трех часов излагали их устно. В конце занятий под руководством преподавателя производился разбор решений[472].
До сих пор в литературе, посвященной В. И. Чапаеву, о его пребывании в академии упоминается лишь вскользь, и все авторы при этом приводят всевозможные варианты надуманных рассказов (чаще всего связанных почему-то с экзаменом по географии), сводящих всю учебу Василия Ивановича к различным анекдотическим случаям и спорам со старыми профессорами академии[473]. А дело обстояло куда сложнее. Ряд преподавателей подходил к своим занятиям с меркой старой николаевской академии, слушателями которой являлись офицеры, имевшие хорошее общее и среднее военное образование, не один год послужившие в армии. А теперь был иной контингент. Слушатели новой академии в большинстве своем пришли на командные должности в армии в ходе революции. Многие из них зачастую недооценивали теорию военного дела, не понимали значения некоторых дисциплин.
Учебный процесс осложнялся еще и тем, что руководители практических занятий создавали подчас обстановку для тактических задач неумело и упрощенно, придерживаясь опыта первой мировой войны. Между тем в академию пришли слушатели с полей войны совсем иной, маневренной, и по характеру — войны гражданской, революционной.
Разрабатывая тактические задачи, руководители практических занятий обычно исходили из полной штатной численности стрелковой дивизии по 10–12 тыс. штыков, имевшей в своем составе многочисленную артиллерию. В действительности же на фронтах гражданской войны действовали дивизии, в которых насчитывалось по 5–6 тысяч бойцов и два-три артиллерийских дивизиона. Слушатели академии хотели знать, как вести бой именно такой, реальной, а не придуманной дивизией, да еще в полосе наступления 30–40 километров. На эти и подобные им вопросы красные командиры не всегда получали ответы.
Недостатки в преподавании ряда военных дисциплин, естественно, вызывали у слушателей недовольство и протесты. Это недовольство обострялось тем, что молодые командиры пришли в академию, чтобы овладеть действительно необходимыми военными знаниями и методами вождения войск для успешной вооруженной борьбы против белогвардейцев и интервентов, а их стремились учить «чистой военной науке», с ее «вечными и неизменными принципами», предусматривающими, в частности, что армия была и должна быть вне политики[474].
В. И. Чапаев, имевший богатый боевой опыт в новых, революционных, условиях, в письме председателю Реввоенсовета IV армии Г. Д. Линдову писал из академии: «То, что здесь преподают, я прошел на практике»[475].
По воспоминаниям другого сослуживца Чапаева А. Ф. Федорова, в дни учебы в академии Василий Иванович близко сошелся с Александром Михайловичем Чевыревым[476]. Чевырев был членом большевистской партии с 1908 года, принимал активное участие в установлении Советской власти на Урале, во главе им же сформированного отряда геройски сражался против белоказаков и белочехов, был несколько раз ранен. После преобразования отряда в полк регулярной Красной Армии А. М. Чевырев стал его командиром. За героический штурм Ижевска полк был награжден Почетным революционным красным знаменем, а его командир — орденом Красного Знамени и золотыми часами.
По воспоминаниям сокурсников, Чевырев, как и Чапаев, тоже стремился на фронт. Не потому Чапаев рвался в бой, что чувствовал себя «дезертиром» с фронта, как трактуют авторы некоторых публикаций. Ему просто не хватало необходимых знаний для продолжения учебы. Об этом, обращаясь в Реввоенсовет IV армии с просьбой отозвать его на фронт, он написал сам вернее всех, что нуждается в общеобразовательной подготовке, которой в академии не получает. На фронт стремился потому, что не хотел, по его выражению, «лежать без дела», а желал «приносить пользу»[477]. Наибольшую пользу он мог принести только на фронте и действительно ее принес.
Интересуясь военным положением страны, Василий Иванович особенно внимательно следил за событиями под Уральском.
В начале 1919 года возобновились бои за овладение этим городом. До этого времени наступление на Уральск с ноября месяца было приостановлено, т. к. производили отправление Уральской дивизии на Южный фронт, передачу некоторых ее полков в Николаевскую дивизию, перегруппировку частей в полосу убывавшей Уральской дивизии. Не обошлось и без осложнений, вызванных нежеланием некоторой части личного состава ехать на Южный фронт. Уральская дивизия, как и другие соединения IV армии, формировалась из местных красногвардейских отрядов, а затем из таких же полков и бригад Красной Армии. Добровольцы, многочисленное батрачество и беднота Поволжья, испытавшие беспощадную эксплуатацию помещиков и кулаков, зверство белогвардейцев и интервентов, были замечательными бойцами, проявлявшими образцы мужества и героизма в борьбе за свою родную рабоче-крестьянскую власть. Но личный состав был неоднороден по классовой принадлежности. Далеко не всегда и не везде строго соблюдался принцип классового отбора в армию, что приводило к большой засоренности чуждыми элементами — кулаками и эсерами, проводившими подрывную работу среди бойцов. Кроме того, все эти местные формирования имели один существенный недостаток: стойко защищая родные места и свои семьи, они неохотно шли, а иногда вовсе отказывались воевать вдали от своих мест, говоря так: «там» пусть другие так же воюют. Эти настроения, подогреваемые подстрекательством несознательных и неустойчивых элементов, особенно сильно проявлялись в моменты неорганизованности, необеспеченности, тяжелой обстановки и военных неудач.
