Она вскочила, задохнувшись от возмущения.
– Господи, вы еще смеете говорить со мной о любви! Это мошенничество! Вы же джентльмен!
– Джентльмен? – Дон Педро рассмеялся. – Какая наивность! Разве вам не известно, что лоск джентльмена – всего лишь платье? Я могу предстать перед вами в нем, а могу и без него. Выбирайте, мадам. Впрочем, нет. В словах более нет нужды. Совсем скоро вы войдете в мой дом в Овьедо. Решайте сами, в качестве кого вы там будете жить. Если вы умны, то войдете туда моей женой, и обвенчаетесь со мной до того, как мы сойдем на берег. – С этими словами дон Педро стремительно вышел из каюты, хлопнув дверью так, что задрожали переборки.
Разгневанная и униженная, Маргарет снова опустилась на подушки, не в силах унять дрожь; впервые самообладание покинуло ее, и она разразилась слезами злости и отчаяния.
И в эту горькую минуту перед ее мысленным взором возник Джервас – рослый, смеющийся. Вот это был человек с чистыми руками и чистой душой, настоящий джентльмен. А она обидела Джерваса из-за пустого флирта с этим испанским сатиром, из-за собственной глупой неосторожности позволила дону Педро вообразить, что он может помыкать ею, как ему вздумается. Она играла с огнем, и – видит Бог! – он вырвался наружу и теперь не только опалит ее, но и погубит. Маленькая дурочка, тщеславная, пустоголовая маленькая дурочка, была польщена вниманием человека, которого почитала значительным лишь потому, что он повидал мир и пил жизнь полною чашей. Тяжела расплата за легкомыслие.
– Джервас, Джервас! – тихо позвала она в темноте.
Если бы только Джервас был здесь, она бы пала перед ним на колени, очистила свою совесть, признавшись в содеянной глупости, а главное, открыла бы ему, что всегда любила и будет любить лишь его одного.
Потом она вспомнила о Фрее Луисе и воспряла духом, уповая на его защиту. На борту корабля он был бессилен, несмотря на свое священническое звание. Но теперь, на суше, он может призвать на помощь других и утвердить свою власть, вздумай дон Педро оспорить ее.
Надежда укрепилась в Маргарет, когда она услышала сквозь тонкую дверь каюты разговор дона Педро с Дюклерком; Пабиллос подавал им ужин. Дон Педро ранее приглашал ее к столу, но она, извинившись, отказалась, и он не настаивал.
Дон Педро говорил с Дюклерком по-французски, хоть хозяин судна прекрасно объяснялся по-испански. Но дон Педро взял за правило обращаться к каждому на его родном языке. Сейчас он поинтересовался, что задержало Фрея Луиса, почему он не вышел к столу.
– Фрей Луис сошел на берег час тому назад, монсеньор, – последовал ответ.
– Вот как? – проворчал испанец. – Даже не изволил попрощаться? Тем лучше, избавились от каркающей вороны.
Сердце Маргарет дрогнуло. Она догадалась, по какому делу ушел монах, и порадовалась, что дон Педро ни о чем не догадывается.
Она не ошиблась, полагая, что уход Фрея Луиса связан с ее спасением. Разница была лишь в том, что Маргарет вкладывала в это слово иной смысл.
Спасение в понимании Фрея Луиса пришло на следующее утро. Ее светлость поднялась чуть свет после бессонной ночи, когда надежда то и дело сменялась беспокойством; она оделась и вышла на палубу задолго до того, как проснулся дон Педро; боялась задержать Фрея Луиса, как бы рано он ни явился.
А в том, что он вернется, она не сомневалась; и снова ее уверенность подтвердилась, ибо он появился рано, а с ним – множество джентльменов в черном. У каждого из них была шпага, а у некоторых еще и алебарда.
Испанские матросы толпились у фальшборта, наблюдая за подплывающей к ним баркой. Они перешептывались с удивлением и страхом, ибо не заблуждались относительно эскорта, сопровождавшего Фрея Луиса. Это были служители инквизиции, чье появление нарушало покой любого человека, как бы ни была чиста его совесть.
Капитан Дюклерк, услышав шепот матросов, заметив их беспокойство, послал в каюту юнгу – известить дона Педро. Тот, узнав о незваных гостях, немедленно вышел на палубу. Он не волновался, хоть и был чрезвычайно заинтригован. Несомненно, полагал он, это какая-то формальность, введенная для иностранных судов новым указом инквизиции.
Дон Педро подошел к шкафуту как раз в тот момент, когда Фрей Луис, поднявшись по трапу, послушно спущенному командой, ступил на палубу. За ним поднимались шестеро в черном.
Маргарет, взволнованно следившая за их приближением с кормы, готова была спуститься по сходному трапу, когда подошел дон Педро. Он слышал, как она радостно окликнула монаха, и, обернувшись, увидел ее радостную улыбку и приветственный взмах руки. Дон Педро нахмурился: в душу его закралось сомнение. Уж не предательство ли вершилось у него за спиной? Может быть, монах в сговоре с Маргарет намеревался разрушить его планы? Неужто самонадеянный доминиканец отважился вмешаться в дела графа Маркоса?
Сомнения дона Педро относительно причин вмешательства быстро рассеялись. Реакция монаха на приветствие Маргарет была красноречивее слов.
В ответ на ее приветственный жест Фрей Луис поднял руку и указал на Маргарет тем, кто поднялся вслед за ним на борт корабля. Суровость ответного жеста и непроницаемо-холодное выражение лица монаха придали ему угрожающий характер. Фрей Луис что-то быстро сказал своим спутникам по-испански. У дона Педро, услышавшего его слова, перехватило дыхание: это была команда, и, выполняя ее, люди в черном решительно двинулись вперед. Фрей Луис отступил в сторону, наблюдая ход событий. Матросы, оттесненные служителями инквизиции, перешли на другую сторону; сгрудившись у фальшборта, поднявшись на ванты, они во все глаза смотрели на происходящее.
Маргарет в нерешительности остановилась на полпути и нахмурилась, заподозрив в зловещих действиях не то, что она ожидала. Внезапно дон Педро встал между ней и приближавшимися людьми в черном. Они, усмотрев в этом вызов, замерли на месте.
– Что здесь происходит? – спросил он. – Зачем вам понадобилась эта дама?
Служителей инквизиции сдерживало уважение к его высокому званию. Один или двое вопрошающе посмотрели на Фрея Луиса. Его ответ был обращен к аристократу.
– Отойдите в сторону, господин граф! – Монах говорил повелительным тоном. – Не оказывайте сопротивления святой инквизиции, иначе и вы навлечете на себя ее немилость. В настоящее время против вас не выдвигаются обвинения. Вы – жертва колдовских чар женщины. Остерегайтесь: как бы вам из жертвы не превратиться в обвиняемого.
Дон Педро побагровел от негодования.
– Милостивый Боже! – воскликнул он, в полной мере осознав, какая страшная беда грозит леди Маргарет.
Упоминание о колдовских чарах прояснило все, как вспышка света. Он припомнил беседы, которые вел с ним монах о колдовстве и демонологии. Теперь до него дошло, какой смысл имели столь пространные рассуждения. Дон Педро представил себе во всех деталях, что будет предпринято дальше. Сейчас трудно утверждать, что питало его гнев – намерение отнять у него самое дорогое для него существо или внезапное осознание того кошмара, на который он обрек Маргарет своей поспешностью и опрометчивостью. Но его первая реакция и все последующее поведение свидетельствуют о том, что, движимый самыми благородными побуждениями, он проявил запоздалое самопожертвование ради женщины, которую, вероятно, искренне любил.
