Она отвела руки юноши от себя и спрыгнула на землю. Он мгновенно последовал за нею и преградил ей путь.
— Вы тоже ошибаетесь! — воскликнул Энрике с глазами, полными слез. — Простите, что я дал волю не лучшим своим чувствам, но это так тяжело — найти случайно свою судьбу и вверить ее в руки другого мужчины!
— Я уже говорила вам, — осуждающе покачала головой Анна, — не пытайтесь быть Богом, а мою судьбу в руки моего мужа вверил именно Он. И никто не имеет права оспаривать Его решения.
— О да! — горько сказал Энрике. — Я думал, что мне повезло так же, как и Гарибальди. Знаете, он встретил свою жену где-то на улице, мимоходом. И Анита осталась с ним, хотя и была замужем.
— Друг мой! Спаситель мой! — Анна повернулась к Энрике и с жаром взяла его ладони в свои. — Остановитесь! Оглянитесь и будьте самим собой! Довольно во всем подражать своему кумиру, живите собственной жизнью и любите то, что действительно предначертано вам.
— А вы знаете, что мне предначертано? — грустно усмехнулся Энрике.
— Этого нельзя знать. Это надо испытать.
— Что же, я попытаюсь положиться на волю богов, как моряки полагаются на волю ветра. Идемте, мы приехали, и я буду рад, если вы отплатите мне добром за добро и выступите моим свидетелем перед моими товарищами по оружию.
— То, что от меня зависит, я сделаю, — подтвердила Анна.
Энрике привел ее в штаб, находившийся в доме кузнеца. В деревушке Маньяратта практически в каждом доме жили повстанцы — отсюда были родом многие из членов местного ополчения отряда Гарибальди. Но на этот раз с ними вместе одним походом шли и волонтеры Мадзини — французы, поляки, несколько венгров. Их командиры составили на время передислокации отрядов временный полевой штаб, и Энрике пришлось держать ответ за события на австрийском посту именно перед ними.
Юноша втайне мечтал о наказании. Оно могло бы позволить ему мечтать об ответном чувстве со стороны Анны — быть может, жалея, она незаметно полюбит его. Но ее открытость и прямота, с которой Анна выступала в поддержку проступка Энрике, смягчили сердитое настроение его товарищей, и тот был прощен, вопреки его ожиданиям.
Разочарованный Энрике, старавшийся себя не выдать, отвел Анну в один из домов, куда ее определили на постой, пока она не решится уехать, и многозначительно сказал:
— Ждите!
Он вскоре вернулся и кивнул в сторону открытой им двери.
— Вы, кажется, хотели встретиться с пани Вандой, я привел ее к вам.
Анна с благодарностью улыбнулась ему, но улыбка моментально застыла на ее лице, превратившись в свое плохое подобие. На пороге комнаты показалась женщина, лицо которой Анне было слишком хорошо знакомо. Перед нею во всей своей красе и нахальстве стояла бывшая фрейлина императрицы и покинутая возлюбленная наследника российского престола Ольга Калиновская. Собственной персоной.
* * *
Судя по всему, эта встреча смутила даже ее саму. Калиновская искренне мечтала забыть всех этих маленьких людишек, которые когда-то вмешались в ее планы и разрушили их. Какая-то почти безродная певичка, какой-то разжалованный вояка — бретер и бабник…
Наивные! Они полагали, что справились с нею, и, отстраненная от своей прежней роли, она скорбно отправится в добровольное изгнание. Никогда! Никогда Ольга Калиновская не сдавалась так просто и без тяжелой и продолжительной борьбы. И поэтому, едва утихли страсти вокруг ее инсценированной гибели, и до нее дошли слухи, что невеста наследника на время оставила Петербург, раздосадованная неудавшейся интрижкой Александра с ее собственной фрейлиной и подругой княжной Репниной, Ольга вновь ринулась в бой. Она бежала из своего убежища в старом поместье Долгоруких в Двугорском и смело появилась в Петербурге — в надежде, что о ней уже и думать забыли и что все эти глупости Саша совершал только потому, что никак не мог вычеркнуть ее из своей жизни и своего сердца.
Ольга замыслила новый план встречи с наследником и под видом скорбящей вдовы в вечном трауре, так выгодно оттенявшем ее великолепные плечи, и в вуали, придававшей неясность ее чертам, принялась захаживать в оперу, где однажды была замечена и приглашена в ложу к графу Кайзерлингу — большому знатоку и ценителю женской красоты. И после двух-трех совместных визитов на спектакли заезжей итальянской труппы Ольга покинула маленькую квартирку, которую сняла по случаю, и воцарилась в роскошном особняке близ Невского — поочередной обители всех графских пассий.
Однако когда вуаль перестала быть постоянным атрибутом костюма нового приобретения графа, он заволновался. Лицо мадам Виолетт, как назвалась прекрасная вдова, показалось ему знакомым. И пока граф не вспомнил ее, Ольга решила не углубляться в их отношения и заторопилась. Она выкрала у графа приглашение на очередной костюмированный бал у Потоцкого, устроенный по случаю тезоименин императрицы, и давно отработанными приемами привлекла к себе внимание одного из гостей вечера, который и стал ее танцевальным партнером.
Все шло, как нельзя лучше. Александр был здесь, он кружился совсем близко от нее в обществе возвращенной ко двору Катьки Нарышкиной. Оставалось лишь дождаться тура с переменой пар, но случилось неожиданное. На одном из проходов по залу, когда Ольга со своим случайным спутником проплывала мимо танцевавшего неподалеку наследника, у нее закружилась голова. Кавалер, недавно овдовевший статский чин, успел подхватить свою даму под локоток и отвел ее в одну из боковых зал, где Ольга потеряла сознание.
Прибывший по срочному вызову врач, практикующий семью Потоцкого, осмотрел внезапно заболевшую гостью и с улыбкой объявил кавалеру Ольги, что его дама, скорее всего, беременна. После этого кавалер исчез, а жена хозяина бала, из вежливости явившаяся проведать пострадавшую, немедленно признала в ней Ольгу Калиновскую, о чем с округлившимися от ужаса глазами сообщила мужу, а тот — куда следует. И вскоре Ольгу уже везли туда, где ее ждала неминуемая расправа.
Николай, которому тотчас донесли о появлении Калиновской, велел беглянку заковать в кандалы и сослать с глаз подальше. Но Бенкендорф, выслушав приказ, осмелился все же дополнить информацию — Калиновская больна.
— Что с того?! — вскричал раздраженный Николай. — Больна — не мертва, хотя этот вариант меня устраивал бы значительно больше.
— Но это не простая болезнь, — шепотом, пряча глаза, сказал граф. — Калиновская утверждает, что беременна и что каждый, кто к ней прикоснется, покусится на царскую кровь.
— Это еще что такое? — побледнел Николай. — Бред, бред! Не может быть!
