Упоминания об этих открытках встречаем практически во всех воспоминаниях паломников — по всей видимости, они продавались везде, и это был один из самых дешевых сувениров. Заплатив всего несколько копеек, мирянин получал на память изображение о. Иоанна. Однако с массовым выпуском этих открыток возникали трудности разного порядка. Поскольку слава о. Иоанна пришлась на конец XIX в., он стал одним из первых, на ком Русской православной церкви, перефразируя Уолтера Бенджамина, пришлось опробовать подходы к богослужению и святости, сопряженные с наступлением технической эры{525}. Поскольку слава о. Иоанна как святого стремительно росла, его изображения, с одной стороны, должны были быть выполнены с почтением и оттенять те качества, благодаря которым он особенно прославился, а с другой — не напоминать иконы, дабы не смущать верующих. Анализ изображений о. Иоанна на открытках демонстрирует те ограничения, с которыми должны были считаться создатели его образа.
До середины 1880-х гг. слава о. Иоанна еще не была всеобщей, и фотографы, снимавшие батюшку в молодости, избирали типичные для того времени ракурсы: голова задумчиво покоится на руке, а перед ним на столике с вязаной салфеткой лежит книга; пастырь сидит на скамье, держа в руках черную широкополую шляпу: этот головной убор был в почете у священников в России конца XIX — начала XX в. Даже когда о. Иоанну было за шестьдесят и за семьдесят, то есть в самый пик его славы, и до самой его смерти фотографии молодого батюшки можно было без труда приобрести в кронштадтских магазинах.
Совсем иное дело — фотографии о. Иоанна середины 1880-х гг. и позже, когда он стал знаменит. Поскольку большинство изображений на открытках представляли собой студийные снимки, сделанные профессиональными фотографами, на них он предстает при полном параде: в своих лучших рясах, а позже и при государственных наградах{526}. Чаще всего он фотографировался сидя, реже стоя. И выбор одежды, и поза говорят о многом. Носить полное облачение вне церкви было категорически недопустимо. Помимо того что согласно церковным канонам, облачения носились только на литургии, они в самом буквальном смысле слова являлись атрибутом икон. После канонизации епископ или священник должен был изображаться на иконе в облачении, соответствующем его священному чину: это столь же наглядная деталь, как и крест в руке мученика{527}. По этой же причине было непозволительно снимать о. Иоанна благословляющим (как в знаменитой и широко растиражированной, но вместе с тем совершенно неприемлемой фотографии не имеющего сана Распутина, сделанной Буле){528}. Дело не только в том, что сам по себе жест был иконным — получалось, что о. Иоанну пришлось бы позировать так перед камерой и как бы благословлять ее. Единственное исключение касалось тех случаев, когда о. Иоанн благословлял толпы народа с корабельной палубы: такие фотографии снимались очевидцами, и на них можно видеть благословляемую паству{529}. Однако гравюры или рисунки на подобные темы только приветствовались, ибо позволяли избежать проблемы фиксации «живого» литургического действа. Проблематично было даже изображать его стоя, поскольку святых изображали на иконах анфас, стоя или по пояс. Чтобы избежать малейшего уподобления иконам, фотографические портреты о. Иоанна обычно делали с поворотом лица в три четверти (согласно требованиям тогдашнего паспорта) и сидя, чтобы добавить оттенок непринужденности {530}.
Поскольку в России не существовало практики составления систематических предписаний, церковные власти, как правило, ориентировались на прецедент, предпочитая объявлять то или иное явление нежелательным, а не давать заранее точные распоряжения. Портреты о. Иоанна, выполненные в иконографическом стиле, в традиции конца XVIII–XIX в. на эмали и фарфоре, были официально запрещены постановлением Синода от 1 июля 1895 г., после того как комендант Кронштадта вице-адмирал Казнаков конфисковал несколько подобных экземпляров{531}. Столь же неприемлемы из-за явной иконографичности были олеографии о. Иоанна, изображавшие его в виде Христа, окруженного херувимами{532}.
Увы, мода была не на стороне иерархов. На рубеже веков наблюдается всплеск интереса к экспериментированию с традиционными формами икон. Актуальная тенденция 1890-х гг. — изображать на иконах знаменитостей. Так, авторы иконы Св. Петра и Павла использовали в качестве моделей Пушкина и Владимира Даля; И. Е. Репину для одной из его «икон» позировал Владимир Чертков{533}. Однако эти работы были все же выполнены с некоторым вкусом. В 1897 г. «Санкт-Петербургский духовный вестник» сетует по поводу распространения таких сувениров, как распятие, помещенное в бутылку, или иконы, наклеенные на открытки таким образом, что под одним углом можно видеть Святого Николая, а под другим — Святую Варвару. Как с горечью подмечает «Вестник», русские люди по-прежнему крайне далеки от отношения к иконам как к святыням. Иконы должны продаваться в таких «пристойных» местах, как церкви и монастыри, а не выставляться на прилавках рядом с простыми предметами первой необходимости вроде мыла{534}. Портреты о. Иоанна самого сомнительного качества были частью этой тенденции по производству ширпотреба «в угоду самым низменным вкусам». Тиражирование его изображений достигло таких масштабов, что Синод перестал подробно обосновывать свои резолюции. Так, когда некий Теодор Фридман в 1893 г. обратился за разрешением выпустить брелок с изображением о. Иоанна, добавив, что пастырь уже дал свое согласие, ответ Синода на его прошение был краток: «Отказать»{535}.
Пытаясь запретить изображения о. Иоанна, напоминавшие иконы, Синод никак не мог повлиять на то, как эти образы будут использоваться; а они все равно могли использоваться в качестве икон. Какой бы реалистичной ни была фотография о. Иоанна, если кто-нибудь ставил ее рядом с иконами и начинал перед ней молиться, с точки зрения Синода, это приносило вред. Когда в Синод начали поступать сообщения о том, что народ ставит фотографии о. Иоанна в домашние молельни, реакция была незамедлительной и категоричной: этого делать нельзя{536}. Постепенное размывание границ «дозволенного» и постепенное отождествление о. Иоанна со святым, происходившее в народном сознании, создавали благоприятные условия для возникновения «секты» иоаннитов.
Текстовые репрезентации отца Иоанна
Словесные репрезентации о. Иоанна были разнообразны по форме и содержанию. Они включали в себя как статьи писателей и журналистов, чью творческую фантазию будоражила фигура пастыря, так и труды его православных биографов, которые писали с целью ускорить его канонизацию. Данные группы текстов резко отличались друг от друга и по тону высказываний, и по тому, насколько вольно они комментировали приписываемую пастырю святость.
Анализируя статьи профессиональных журналистов об о. Иоанне, необходимо помнить, что в условиях цензуры 1880-х — начала 1890-х гг. религиозно-поучительный жанр давал относительную свободу и безопасность{537}. О. Иоанн был не только интересной и коммерчески ходовой темой, но и приемлемой для цензуры фигурой. Тем не менее многие известные журналисты и писатели, такие как М. О. Меншиков из «Нового времени» и В. В. Розанов, писали о нем с жадным интересом и без всяких практических соображений. (Даже художник Николай Рерих опубликовал сделанное ему о. Иоанном наставление: «Не болей! Придется для Родины много потрудиться»{538}.) Эти авторы не были абсолютно беспристрастны. Подробно описывая святость и популярность о. Иоанна, они часто делали это с целью провести нелестные параллели между ним и церковными иерархами. К примеру, Меншиков регулярно писал об о. Иоанне, и когда в 1905 г. встал вопрос о перестройке властной структуры Церкви, предложил, чтобы он положил начало новой династии патриархов{539}. Позднее, после смерти о. Иоанна, Меншиков писал:
«С оскорбленною завистью относилась к нему значительная часть духовенства, главным образом — высшего. Митроносцы со сверкающими бриллиантами на клобуках, украшенные омофорами и панагиями, не могли не чувствовать, что при всем своем академическом либерализме, при всей тюбингенской светскости взглядов, при всем искусстве царедворства они бесконечно ниже кронштадтского священника, ниже в глазах Божиих и в глазах народных. Без долгих споров в народе установилось, что он — настоящий, а они как будто не настоящие… Этого никак не могли простить великому священнику земли русской, и его затирали долго, сколько могли. Лишь незадолго до смерти, когда он стал совсем немощен, он удостоился назначения в Синод — он, которого часть восторженных поклонников провозгласила живым Христом, сошедшим с Неба!»{540}
