А потом, когда купила она сырки и по проспекту Ильича шла не спеша, потому что хотела пройтись по свежему воздуху, вообще с ней нехорошее произошло, послужив началом дальнейшему ходу событий.
Короче говоря, почувствовала вдруг Мария, что у нее по ногам течет. И она испугалась, конечно, так как месячным совсем не время еще было и, значит, это могло открыться какое-нибудь кровотечение. А у нее, по закону подлости, ни кусочка ваты с собой. Да и сортиром в радиусе километр не пахнет.
Ну и, в общем, побежала Мария к автобусу как есть, и он, слава Богу, подошел тут же, а не через полчаса. И Мария влезла в него, приложив все силы и идя напролом, и поехала домой. А в автобусе, конечно, давка неимоверная. Чуть не расплющили ее и по стене не размазали. Но она ничего этого не ощущала - ни толчков, ни давления на грудную клетку, а стояла как бесчувственная чурка и только мечтала - быстрее бы доехать.
А домой вбежала она - и прямо, конечно, в ванную, раздеваться. Разделась, а у нее уже и в сапогах, и на платье, и везде. И Мария сбросила с себя всю испачканную нижнюю одежду и платье, вымылась как следует и заодно разобралась, что это у нее больше все ж таки на месячные похоже вне графика, чем на кровотечение по болезни, и она приняла нужные меры и бросила в миску окровавленные свои вещи и отстирала их хозяйственным мылом. А развесив выстиранное на полотенцесушилке, Мария вышла из ванной комнаты и сказала детям:
- Привет. Как вы тут?
А Женя спросил:
- Ты, ма, чего? Чуть не это, да? Или - это?
А Мария сказала:
- Любопытной Варваре кое-что оторвали.
И она вспомнила о шоколадных сырках и вынула их из кармана, сказав детям:
- После ужина съедите, на закуску.
И про паспорт тоже она вспомнила и решила, что нужно его из пальто вынуть, так как там ему не место. Но в пальто паспорт она не нашла, сколько ни искала, и в сумке не нашла. Пропал паспорт, как говорится, с концами. И тут Мария расплакалась. Сидит, пальто в руках мнет и плачет. Юля и Женя спрашивают:
- Мама, ты зачем плачешь?
А она плачет молча, и все. А потом Мария сказала детям, что паспорт у нее вытащили из кармана. Так же, как перчатки.
- В автобусе, - говорит, - наверно. Больше негде.
А дети ей говорят:
- Ты не плачь.
А она:
- Так ведь там деньги все наши были, в нем. И квитанция на девять тысяч из комиссионного магазина "Лотос".
И еще была одна веская причина, почему Марии так жалко было украденного паспорта. Он, паспорт, у нее в обложке был, а обложку эту Мария с отцовского паспорта сняла, когда умер ее отец. Ну, как бы на долгую память. Его, паспорт, из-за этой обложки, видно, и вытащили, потому что на ощупь она от бумажника ничем не отличалась и на вид похожа была. Вот и достали, наверно, в толчее автобусной и в давке у нее из кармана паспорт, рассчитывая, что достают кошелек, и не ошиблись в расчетах.
Да Марии и казалось, что толкают ее и жмут как-то искусственно, но не могла ни на что она правильно реагировать и думать о чем-то еще, когда каждую секунду чувствовала, как мокро становится все ниже и ниже.
А назавтра поехала Мария в магазин к его открытию. Приехала, смотрит, а бижутерии ее уже нету в витрине. Продана. Вчера, значит, не работали они, позавчера лежала, а сегодня с утра - нету. И Мария спросила у продавца, где ее бижутерия, а он сказал:
- Продана, - и: - Можете, - сказал, - получить ваши деньги.
И Мария рассказала продавцу о постигшем ее несчастье - что украли у нее и паспорт и квитанцию, и попросила не выдавать деньги, если с этой ее квитанцией придут к ним в магазин. И говорит:
- Я могу вам заявление написать или я не знаю что, - и: - Может, говорит, - вы как-нибудь поймаете того, кто придет, у вас же вон какая охрана. А с меня, - говорит, - за это причитается коньяк.
А продавец говорит, что насчет поймать и другого я не обещаю, а деньги ваши, говорит, я смогу вам выдать.
- Потому что, - говорит, - я вас помню. А если вы данные своего паспорта украденного знаете, то вообще, - говорит, - хорошо.
Ну а паспорт свой Мария на память знала, так как, работая бухгалтером, ей приходилось деньги получать в банке и заполнять бумаги, куда требовалось все данные паспорта вносить. Да и алименты она получала от отца Жениного тоже по заполнении почтового корешка паспортными данными.
И Мария написала заявление об утрате квитанции, и деньги ей выплатили, и на жизнь у нее теперь было. А вот куртку Жене купить не выходило, хоть вывернись. И она пришла к выводу, что надо все же купить куртку, а на питание ухитриться одолжить денег. И она сейчас же зашла в десяток магазинов и нашла Жене подходящую куртку за восемь всего тысяч. То есть тысяча у Марии еще и осталась на хлеб и на самое необходимое. И она подумала, что деньги я все-таки займу. У нескольких человек понемногу, потому что так всегда легче брать в долг, чем у одного кого-нибудь крупную сумму.
А дома Мария показала Жене его новую куртку и сказала:
- Меряй, чудище.
А он померил и говорит:
- Великовата.
А Мария ему:
- Расти, - говорит, - быстрее, - и: - Не отрезать же, - говорит, из-за твоего мелкого роста совершенно новую куртку.
И Мария завозилась по дому, и к ней заходила Дуся одалживать пять картошек, и Мария спросила, нет ли у Дуси тысячи на два или три дня, а Дуся сказала: "Откуда?" - и ушла с картошкой не задерживаясь - варить ее или жарить.
А Мария села ломать длинную вермишель, чтобы она в кастрюлю влезала, и думала, ломая ее, что в понедельник надо будет отпрашиваться с обеих работ и ехать в милицию заявлять о краже паспорта, и собирать кучу справок с места работы и с места жительства, и фотографироваться. И еще думала, что штраф какой-нибудь платить ее заставят. Ведь же доказать им, что паспорт у меня украли, а не сама я его потеряла, мне никак не удастся. И она думала, что, может, сразу надо было пойти и заявить, как только выяснила она пропажу, но тогда вечер уже настал и поздно было обратно в центр ехать, а тут, ко всему хорошему, месячные эти ее несвоевременные подоспели досрочно. А в субботу она в милицию не поехала, так как в магазин поехала комиссионный, а оттуда, деньги неожиданно свои получив, куртку искать пошла Жене, и нашла ее, и купила, и повезла, конечно, домой, потому что не переться же в милицию с курткой под мышкой.
А впоследствии выяснилось, что правильно она сделала, не поехав в милицию, так как там по вопросам утери документов принимали строго по понедельникам и четвергам с четырнадцати часов и до шестнадцати. Ну и дальше вот что произошло - как венец всему. Пришел к Марии сосед из квартиры напротив. С обычной целью - телефоном попользоваться. В Сумы ему надо было позвонить, родственникам. И Марию подмывало сказать, что это уже свинство чистопородное, поскольку до переговорного пункта идти пять минут нога за ногу, но она, как всегда, ничего этого не сказала, а сказала:
- Звони.
А он сказал, что поговорит недолго и коротко, буквально две минуты.
- Деньги, - сказал, - я заплачу по счету. Ты скажешь сколько, и я заплачу.
А Мария говорит:
- А где я узнаю, сколько? Мне ж общая сумма к оплате выставляется.
А сосед говорит:
- Ну, я не знаю где, - и: - Сколько скажешь, - говорит, - столько я и заплачу.
И он позвонил в Сумы и говорил, понятное дело, не две минуты и не три. А поговорив, он ушел, а дверь за ним Юля закрыть встала.
И она толкнула дверь, чтоб прихлопнуть ее плотнее, потому как задвижка у них туго закрывалась, а в это время Вениамин в общественный коридор выйти вздумал. Вслед за вышедшим соседом. Он часто туда, в коридор, выходил. Погулять на его просторе. А когда надоедало ему гулять, он лапой дверь скреб, и его впускали обратно в тесноту.
И вот сосед вышел, и Вениамин за ним устремился. А Юля в этот же самый момент времени дверь закрывала. Ну и Вениамин как раз в щели оказался, и дверь ударила его, припечатав к углу косяка. Не видела она, Юля, как юркнул Вениамин в дверь.
И он закричал душераздирающе и метнулся как сумасшедший в угол, под стол, и забился туда, весь дрожа и продолжая кричать от боли и испуга.
И Мария достала его осторожно, а он все вскрикивал и не давал прикоснуться ни к спине, ни к животу, ни к задним ногам. А потом Вениамин кричать перестал и только постанывал и смотрел не отрываясь Марии в глаза. И Мария аккуратно, боясь причинить ему лишнюю боль, перенесла Вениамина на свой диван и положила его в головах у стенки. И он затих и лежал на диване без движения и ничего не ел и не пил.
И так пролежал он всю ночь, а Мария рядом с ним то лежала, то сидела, следя за его самочувствием. И все, считай, воскресенье пролежал Вениамин на одном месте, и стало Марии ясно, что он может умереть, так как он не только не ел и не пил, но и не оправлялся. И живот стал у него понемногу раздуваться, увеличиваясь в размерах. А Мария видела это, а что делать и куда бежать, не знала, потому что было воскресенье. Она, правда, позвонила в ветлечебницу, надеясь на чудо - что окажется там дежурный какой-нибудь, но телефон лечебницы ей не ответил, и она совсем запаниковала, и у нее опустились руки.
