Во время экспедиции «Планктон-III» в Атлантическом океане 50 дней не было от нас вестей, и родился слух, будто нас, совершенно изможденных, подобрало советское судно и доставило в Варненскую больницу (это за 5000 миль!). И будто наше состояние безнадежное. Наши друзья испугались, переполошились и обратились в Варну. Там их крепко отругали.
И в этот раз они ждут вестей почти два месяца. Наверняка давно уж растет тревога. Начались непрерывные звонки к Мишо Ганчеву и Маргарите Игнатовой, и они, наверное, прокляли тот день и час, когда решили нам помогать. Сейчас кризисная ситуация и у организаторов. Горько мне за друзей из Национального океанографического комитета: их, пожалуй, уже замучили вопросами. Тут хоть кого сведут с ума бесконечное ожидание и бесконечная необходимость отвечать одно и то же: «Никаких вестей».
Понимаю, что многие люди душой и телом связаны с нами, с нашими исследованиями и поэтому чувствуют себя невольно виноватыми, что от нас нет никаких известий. Но мы не пропали, не погибли. Мы хорошо себя чувствуем.
Все о'кей!
Остается только одно: встретить судно и послать в Болгарию радостную весть.
Но наши матери, наверное, уже плачут в голос.
Вернулась ли из Кувейта моя сестра Беба?
Как там поживает моя Улыбушка-Яна?
Уверен, что г-жа Спирова присматривает за ней хорошо.
– Джу, то, что мы делаем, – мечта каждого.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что прибудем в Полинезию на лодке под парусом, причем в мае – месяце влюбленных.
– Хорошо бы, если, конечно, не разминемся с островами, – ответила Джу после некоторого раздумья. – Но боюсь, как бы не пришлось нам плавать еще долго-долго.[23]
Джу
Прекрасный день. Из тех дней и ночей, когда ты самому себе кажешься добрее и лучше. На меня безотказно действует система: погода – настроение. Сегодня сияет солнце, и я сразу забыла обо всем, чего мне недоставало. Весь день и всю ночь любуюсь небом, облаками, океанским простором. Океан обрел краски, которые я особенно люблю.
Раньше я считала, что красота прямо связана с человеком, что только человеческая оценка придает ей смысл. А сейчас, видя вокруг столько невиданной и бессмысленной красоты, мне становится смешно и весело. И так как ничто другое не приходит в голову, твержу про себя: «Хорошо, что есть на свете столько таинственного и прекрасного!»
Лишь единственная мысль гложет: может ли человек с развитым чувством юмора, с крепкими нервами и хорошим мнением о себе (как это видно из вышесказанного) быть до такой степени беспомощным перед капризами погоды?! Стоит только хлынуть дождю, как меня сразу же с головы до пят окутывает облако беспредельной грусти. И тогда я даже на шутки отвечаю с достоинством и печалью. Весь мой вид как бы говорит: «Вот видите, и на моих плечах лежит часть трагедий и страданий человечества». И такое состояние длится до очередной хорошей погоды.
Дончо
Богатство воспоминаний, друзей
Могу без волнения переноситься мысленно в Софию, к Яне, к маме, к друзьям. Думы о родных и близких уже так сильно не тревожат мою душу, как раньше.
В прошлую экспедицию мы запретили себе вспоминать о доме. Воспоминания разрывали сердце, и я гнал их от себя. Или принуждал себя думать о чем-либо другом.
Сейчас я более спокоен. Думы о Яне, о родителях и друзьях – моя опора. И они требуют: «Ты должен бороться! Должен быть на высоте!»
Часто представляю себе, как мы возвращаемся домой, как спускаемся по трапу самолета, снова ступаем на родную землю, встречаемся с родными и близкими. Когда думаешь об этом на другом краю земного шара, за десятки тысяч километров от дома, мечты приобретают зримые очертания. Перед мысленным взором очень часто возникает сцена возвращения на родину. От всего сердца хочется поскорее увидеть дорогие и любимые лица.[24] Душа истосковалась по софийским вечерам, проводимым с родными и близкими, по задушевным беседам. Сейчас, кажется, я бы многое отдал за наш обычный ужин с Иво и Митето в клубе журналистов! Или вспоминаю маму. Ее смущенную торопливость, ее нежелание понять, что ее Доде далеко уж не тот, каким был двадцать лет назад: «вечно улыбающийся, услужливый и невероятно изобретательный» мальчик. В последние месяцы она редко меня видела. И всегда лишь тогда, когда я ложился спать. Выкраивал по двадцать минут и превращал их в отдых. У меня было столько работы и я так уставал, что, как говорится, на ходу засыпал, на глазах у родных. Джу ухитрялась спать в машине. Очень часто во время обеда, когда все учреждения закрываются, я забегал к сестре и спал по полчасика.
А Яна? Нет слов, чтобы выразить неодолимую тягу к ней. Она мое любимое видение. Яна и море. Яна на яхте во время кругосветного путешествия. Яна с нами на улице, в ресторане, Яна в театре, с друзьями. Яна, милая дочурка, будь здорова и весела!
Представляю себе наши любимые улицы: Раковского, Патриарха, Русский бульвар. С ними связана моя жизнь. Они для меня – столица. Они – мой родной город. А рестораны? А цветущая и благоухающая весенняя София?!
Хочется отправиться на традиционный первомайский отдых в Созопол.
Пять лет назад мы с Джу поехали туда на мотоцикле. Было ужасно холодно. В каком-то маленьком постоялом дворе над нами сжалились, дали оберточной бумаги и помогли в нее укутаться. Мы стали похожи на колбасу. Перед Каваци мотоцикл поломался. Все хохотали над нами, когда мы в таком виде появились в Созополе на мотоцикле со сломанным рычагом сцепления и с тросиком газа в руке, потому что рукоятка улетела куда-то на одном из крутых поворотов.
Как сильно меняется человек! Забытые случаи из атлантической экспедиции сейчас придают мне силы. А может, это уже привычка? Экспедиции для меня становятся чем-то обычным, будничным. Так же, как для тысяч рыбаков не проблема – выходить на своих суденышках в море по утрам и возвращаться на закате.
Бесспорно, мне намного легче, когда я поглощен воспоминаниями. Вахты проходят быстрее, незаметнее. Мои размышления никому не во вред. И делу не помеха.
В голову приходят почему-то лишь простые и заурядные истории. Если я думаю о друге, то вспоминаю не его умные высказывания, а лишь обыкновенные житейские случаи. Оказалось, то, что я запоминаю о человеке и что у меня создает его образ, весьма и весьма отличается от того, что хотелось бы ему, вероятно, оставить в моей памяти о себе. Что, например, вспомнилось о сестре? То, как сильно она смутилась, когда однажды пригласила гостей на ужин, а мы нагрянули без предупреждения, даже не позвонили по телефону. Сейчас для меня эти мелочи дороже, чем тысячи умных мыслей и вещей, которым она меня научила.
