Уортроп не обратил на него внимания и сказал Конан Дойлю:
– Предлагаю вам сделать круг и смотреть в оба – не появятся ли наш рыжий друг и его лысый соотечественник. Если они нас заметят, то, думаю, за нами и последуют – но, опять же, они могут разделиться. Молитесь, чтоб вам достался лысый!
Он схватил руку Конан Дойля и быстро, сильно пожал ее.
– Счастлив был вновь увидеться с вами, сэр. Пусть наша следующая встреча пройдет при более подходящих обстоятельствах!
– Нет, это я был счастлив, доктор Уортроп, – искренне ответил Конан Дойль. – Туи не поверит, когда я ей расскажу!
– Я бы не рассказывал слишком много, – предостерег доктор с искоркой в темных глазах. – Она решит, что вы выпили.
– Ощущения примерно схожие, – признал писатель. – Не знаю, склонны ли вы к мистицизму, но…
– Изредка, – сказал монстролог, торопя Конан Дойля к выходу из лобби. – Практически никогда. Хотя нет – было раз. Мне исполнилось не то три года, не то четыре, и мать застала меня глубоко погруженным в разговор с богом, – он пожал плечами. – Я этого не помню. Бог, может, и помнит.
Пятью минутами спустя мы уже были в кэбе на пути к Гайд-парку.
– Почему Гайд-парк? – поинтересовался фон Хельрунг.
Доктор пожал плечами.
– А почему нет? Искренне надеюсь, что они не пошли за Дойлем, – продолжил Уортроп. – Не понимаю до конца, зачем вы завербовали его в ваш спасательный отряд, но будет ужасно, если за свое человеколюбие он заплатит высшую цену. И, конечно, для литературы это будет большая потеря. Обычно я мало важности придаю художественному чтиву, но в его рассказах есть нечто очаровательное. Своего рода прекрасная наивность, свойственная и самой Британской империи: слепая вера в то, что разум восторжествует над невежеством, а человеческий интеллект – над злом.
Фон Хельрунг недоверчиво взглянул на моего наставника. Быть может, ему подумалось, что он и вполовину не так хорошо знает Пеллинора Уортропа, как полагал.
– Мы только что обнаружили нашего дражайшего коллегу зарезанным в номере отеля, а вы испытываете желание поговорить о литературе?
Уортроп кивнул. Он или вообще не понял, что фон Хельрунг имеет в виду, или не придал этому никакого значения. Я ставил на второе.
– Это, право, очень жаль. Несмотря на все его недостатки, Торранс мне довольно-таки нравился. Если бы я вынужден был делать выбор, я бы тоже выбрал его, потому не вините себя, мейстер Абрам. Если вам нужно кого-то винить – вините бутылку из-под виски на столе в гостиной. Он был пьян вдрызг, когда явились его убийцы. Другого объяснения тому, как им удалось так легко с ним справиться, просто нет, – он поглядел на меня. – Есть только три истинные причины смерти, Уилл Генри. Первая – несчастные случаи: недуги, голод, войны или вроде того, что случилось с твоими родителями. Вторая – старость. А третья – мы сами: медленные самоубийства. Покажи мне того, кто не в силах управлять своими желаниями, и я покажу тебе живущего под смертным приговором.
Фон Хельрунг яростно затряс головой.
– Но это вас нужно винить, Пеллинор – не за Торранса, упокой бог его душу, а за Конан Дойля. Если он погибнет из-за того, чему сегодня стал свидетелем, это будет плата за вашу импульсивность. Зачем вы позвали его в наш номер? На вокзале он уже собирался нас покинуть, а вы…
– Да, собирался, – огрызнулся Уортроп. – И не исключено, что я спас ему жизнь – может быть, на время, но я хотя бы выиграл ему час или два в обществе Туи и его новорожденного ребенка. У вас нет ни малейшего представления о людях, которых вы видели на перроне, фон Хельрунг. Они безжалостны и убивают без сожалений и угрызений совести. Я должен был действовать быстро, и я уверен, что извлек все возможное из нашего весьма скромного положения.
– А что насчет дикого и возмутительного фарса в отеле? Какие у вас здесь оправдания? Вы знали, что это те, кого мы видели на вокзале, и тем не менее прикинулись, что вывели все это методом дедукции, вплоть до цвета волос убийцы! Зачем, Пеллинор? Шутя над Дойлем, вы шутили над мертвецами!
Лицо доктора потемнело. Он перегнулся вперед и ткнул фон Хельрунга пальцем в грудь.
– Не говорите при мне о шутовстве, фон Хельрунг. Вы хоть представляете себе, что это такое – быть в своем уме и видеть, как ваш собственный трезвый разум служит вам кандалами? Подумайте об этом, прежде чем осуждать меня за невинный каприз!
После этой перепалки они погрузились в молчание до той поры, пока мы не прибыли на место. Тогда доктор резко постучал в крышу кэба и велел вознице везти нас теперь на площадь Пикадилли. Щелкнул бич, и мы вновь тронулись в путь.
– Куда мы едем? – требовательно вопросил фон Хельрунг.
– На Пикадилли.
Фон Хельрунг прикрыл глаза и устало вздохнул.
– Вы знаете, что я имею в виду.
Доктор обернулся поглядеть на дорогу за нами, а затем вновь устроился на сиденье.
– Знаю.
– Они безжалостны, сказали вы. Убийцы без сожалений и угрызений совести. Но вы до сих пор не сказали ни кто они, ни почему они вас преследуют.
– Я бы решил, что «почему» – это очевидно. А что до «кто»… Высокого рыжего зовут Рюрик, его лысого напарника – Плешец. Они агенты Охранки, мейстер Абрам, русской тайной полиции.
Фон Хельрунг принял известия с убитым видом. Ему не хотелось, чтобы Торранс оказался прав. Какая-то его часть, я думаю, цеплялась за надежду на то, что соучастник у Джона Кернса в этом деле был только один, предатель Томас Аркрайт, а остальное – плод богатого воображения Джейкоба Торранса. Правда поразила старика в самое сердце. Он был ученым, а сущность науки – поиски истины, благородное дел. Но ни одно человеческое начинание – как бы благородно оно ни было – не остается незапятнанным надолго. Монстрологию можно охарактеризовать как изучение искаженной природы; но и мы ведь тоже искажены.
– Нас обманули, – ровно подытожил мой наставник. – Полагаю, отчасти мы можем утешаться тем, что одурачили не нас одних. Нас одурачил Аркрайт, но его самого одурачили русские, ну а Джон Кернс, я думаю, посмеялся над нами всеми.
– Джейкоб считал, что Кернс и британцы – и русские тоже – воспользовались нами, чтобы мы отыскали для них родину магнификума. У них было золотое яйцо – гнездовище, – но не было гусыни, которая его снесла. Вот как это выразил Торранс.
Уортроп напряженно улыбнулся.
– Буду скучать по Джейку. Он хорошо владел красочными метафорами. Частично он был прав, но в основном – напротив. Нами воспользовались, но не Кернс и не русские; они получили то, что хотели. Томас Аркрайт из Аркрайтов, что с Лонг-Айленда, был целиком и полностью британским созданием. Аркрайт – офицер британской тайной разведки.
Фон Хельрунг вздохнул.
– Значит, британцы замешаны… и русские. Кто еще?
– Не считая нас– а нас я считать пока не хотел бы, во всяком случае, еще какое-то время – никто, – мрачно сказал Уортроп. – Я не хотел в это верить. Когда меня в первый раз привезли в Хэнвелл, я укрепился в наивной убежденности в том, что Аркрайт наверняка работает на русских – двойной агент, изменник родине, – и за эту фантазию я до поры храбро цеплялся. В первый месяц моих безумных каникул я написал более сорока писем – ни одно из которых, очевидно, не достигло адресата. Кто-то явно должен был их перехватывать, и мне сложно поверить, что почтовые ведомства Англии и Соединенных Штатов – в руках Охранки. Шесть из этих отчаянных посланий я вручил управляющему лично в руки. Возможно, он и был на службе у царя, но пора нам отбросить ребячество, мейстер Абрам, и признать, что в вопросах, связанных с вещами вроде магнификума, нет предела вероломству людей и наций – даже людей, подобных управляющему, и наций, подобных Великобритании.
– Увы, милый Пеллинор, я прожил очень долгую жизнь – и мне еще только предстоит познать этот предел.
Мы остановились, и кэбмен громко провозгласил:
– Приехали, начальник! Площадь Пикадилли.
– Отель «Грейт Вестерн» у вокзала Паддингтон, кучер. И как можно быстрее, пожалуйста! – крикнул Уортроп. Он улыбнулся сдавленным проклятиям кэбмена, последовавшим, когда мы вновь тронулись к месту, откуда и начался наш вояж.
– Мы ездим кругами, – констатировал фон Хельрунг.
– Ездили, – ответил доктор. – Но на сегодня с этим все! Это последний наш вечер в глуши, мой старый учитель, наше изгнание подошло к концу. У меня есть ответ; я знаю, откуда дует ветер, и нашел, где спрятан Святой Грааль.
Часть двадцать пятая
«Двипа Сукхадхара»
Фон Хельрунг с исказившимся лицом отвернулся от друга.
– Вам не стоит так его называть.
– Почему? – монстролог, казалось, был искренне озадачен.
– Ему не следует так зваться, – яростно настаивал старик. На глаза ему навернулись слезы.
– Где он? – спросил я. – Откуда взялось гнездовище? – главный вопрос слишком долго оставался без ответа.
Лицо Уортропа сияло триумфом.
