— За победу! — провозглашает кто-то. — Мы с ними расквитаемся!
Начинаются оживленные разговоры, со всех сторон сыплются шутки.
— Ой, дедушка! — восклицает вдруг маленький Пьер. — Смотри-ка, вон там — другой костер!
И действительно, из-за вершины холма, возвышающегося в конце поля, виден над горизонтом слабый красноватый отблеск.
— Нет, — говорит папаша Дюшан, сразу становясь серьезным, — там не костер святого Жана…
Несколько мужчин взбираются вверх по тропинке и всматриваются в даль, ориентируясь по знакомым приметам. Горит далеко, по ту сторону плато, за равниной, на противоположном склоне высокого холма.
— Лесной пожар, — высказывает кто-то догадку.
— Лес так не горит, — отвечает ему другой. — Это горит дом.
Дюшан, прекрасно знающий окрестности, быстро определяет место пожара.
— Горит, друзья мои, около замка Распиньяка. Там, должно быть, творятся страшные дела.
Они в раздумье медленно возвращаются назад, к гаснущему уже костру святого Жана. Праздник окончился.
В нескольких километрах отсюда, на одной из ближних высоток, стоят два человека и тоже смотрят в сторону пожара. Это д'Артаньян и Роже Беро. Они вышли к краю виноградников, чтобы лучше разглядеть, что происходит.
— Черт побери, да ведь это дом Кулондра! — говорит Беро.
Д'Артаньян не отвечает. Он думает о Парижанине и Эмилио, которые, по всей вероятности, находятся сейчас там, на другом берегу Дордони…
XIII
Спустившись на равнину, Эмилио и Парижанин пошли напрямик, кратчайшим путем. Свет луны озарял все вокруг, и они быстро шагали по проселочным дорогам и тропинкам, а иногда, срезая путь, — по свежескошенным лугам.
— Будь спокоен, я знаю дорогу, — заверил Эмилио своего товарища.
Так они шли около часа, потом замедлили шаг.
— Не к чему торопиться… Тебе когда-нибудь уже приходилось взрывать железнодорожный путь?
— Нет, это будет мой первый опыт, — ответил Парижанин. — Я в маки всего три дня.
— Что ж ты раньше не сказал? А, помню, помню… Ты как раз тот товарищ, который бежал из концлагеря, — мне Пайрен рассказывал о тебе. Ну, значит, ты парень бывалый. А мне отряд дали всего неделю назад, и я еще не успел познакомиться как следует со всеми людьми. Ты женат?
— Да.
— Что сейчас делает твоя жена?
— Уже четыре года ее не видел. В прошлом году узнал, что ее отправили в Германию.
— Ребятишки есть?
— Нет.
— А я еще в начале войны собирался жениться на одной здешней девушке. Но она со мной порвала после моего ареста. Я ведь итальянец, а в тот момент газеты вели против нас яростную кампанию. Теперь она замужем за одним из слуг Борденавов. Правда, он не такой подлец, как его хозяева, но все же сильно смахивает на коллаборациониста…
— Кто такие эти Борденавы?
— Одна подлая семейка. Отец — старый фашист. Сын — в вишистской милиции. Их дом совсем близко отсюда, вон за той рощицей, что виднеется впереди.
— Смотри-ка, там как будто народ…
— И вправду, — останавливается Эмилио. — Какие-то голоса, и, кажется, даже машины подъехали… Может быть, немцы… или дарнановцы. Во всяком случае, лучше их обойти…
Партизаны сворачивают вправо, пересекают шоссе и идут по краю огромного луга. Через несколько минут они достигают реки и направляются вниз по течению, по высокому крутому берегу Дордони. Цепляясь за ветки, Эмилио спускается к воде.
— Вот неудача! — говорит он, возвращаясь. — Я рассчитывал найти здесь лодку. Один парень должен был пригнать ее сюда. Налегке мы бы могли перебраться вплавь. Но у нас с собой оружие… Единственный выход, старина: вернуться назад и взять лодку у Борденавов. Это, конечно, рискованно…
— Ничего, попробуем, — предлагает Парижанин.
Они поднимаются вверх по течению и останавливаются у лодочной пристани. От нее к усадьбе Борденавов ведет широкая аллея, усаженная по краям орешником. Эмилио и Парижанин находятся меньше чем в двухстах метрах от дома Борденавов. Перед ними выстроились в ряд, одна возле другой, четыре большие лодки.
— Только без шума, — предупреждает Эмилио.
Не колеблясь, он сбивает висячий замок у первой лодки, схватывает пару весел, спрятанных под кустом калины, и оба быстро отплывают на середину реки. Вот они уже почти достигли противоположного берега, как вдруг Эмилио снимает весла и осторожно кладет их на дно лодки: он заметил какие-то тени у пристани, от которой они только что отъехали. Парижанин тоже обратил на них внимание. Он шепчет Эмилио:
— Как ты думаешь, они нас видели?
— Тише… Постараемся потихоньку улизнуть.
К несчастью, в тот же миг лодка цепляется за что-то дном и с глухим стуком останавливается между больших камней. С пристани им кричат:
— Эй вы там, на лодке! Поворачивайте-ка назад!
Эмилио и Парижанин, стараясь спрятаться, ложатся на дно лодки.
— Мы вас видели! Кто вы?
— Они принимают нас за браконьеров, — шепчет Эмилио. — Не шевелись только.
— Сейчас же отвечайте или будем стрелять!
— Едем к вам! — кричит в ответ Эмилио.
Он и Парижанин влезают в воду, доходящую им до колен, резким толчком отталкивают лодку на середину реки, а сами быстро выбираются на берег… В ту же минуту ночную мглу прорезает автоматная очередь; пули свистят рядом с Парижанином, и он вдруг во весь рост распластывается на песке. Эмилио уже успел спрятаться за выступом скалы, но, увидев упавшего товарища, подбегает к нему.
— Ты ранен?
— Как будто нет, — отвечает долговязый Парижанин. — Только споткнулся о камень.
Оба быстро прячутся за выступом.
— Теперь они могут пожаловать сюда, — говорит Эмилио, заряжая автомат. — Пусть пока постреляют, а мы подождем более подходящего момента.
И вдруг он невольно оглядывается назад: повыше, на склоне крутого берега, к которому они только что пристали, слышится говор и слова команды на немецком языке.
— На этот раз… мы, кажется, влипли! Над нами — боши, а за рекой — дарнановцы.
Для Парижанина это будет первая схватка с врагом. Он начинает волноваться, мысленно внушая себе: «Смелей, смелей… сейчас или никогда…» С того берега перестали стрелять, верно, боятся попасть в немцев.
— Это наш козырь, — говорит Эмилио. — Ступай за мной!
Крутой тенистый склон берега скрывает их от взоров и тех, и других врагов; пользуясь этим, партизаны пробираются у самого обрыва, стараясь не ступать на песок, чтобы не оставлять следов.
«Если у них нет собак, — думает Эмилио, — то, пожалуй, мы сумеем выкрутиться».
Сверху, над их головами, слышатся какие-то возгласы, которые то приближаются, то удаляются. Сообразно с этим они то настораживаются, то быстро двигаются вперед. Иногда их преследователи наугад простреливают кустарник… Парижанин начинает чувствовать себя более уверенно. На расстоянии ста метров позади них немцы, спустившись к самому берегу реки, обыскивают прибрежные кусты. Посредине реки скользят по направлению к немецким солдатам какие-то тени; несомненно это дарнановцы спешат на лодках на помощь немцам. Если Парижанин и Эмилио сумеют быстро добраться до изгиба реки, они спасены. Мысль о том, что они почти уже выбрались из окружения, придает им новые силы. Они идут все быстрее и быстрее. Вдруг Парижанин хватает товарища за руку, заставляя его остановиться.
