Книга рождается тоже так от личного к общему, и в поэтических явлениях в деле их рождения женщина участвует так же, как и в физическом рождении.
* * *
Начало ненаписанного романа.
Не раз видел я в лесах и на лугах птицу с надломленным крылом: в каком страхе, то останавливаясь и прислушиваясь, то разбегаясь и цепляясь больным крылом за былинку, она мышкой бежала. Раз так она зацепилась за травку, а я накрыл ее ладонью, как билось у нее сердечко, как сверкала она черно-огненными глазками, с какой силой острым клювом била в мой мозолистый палец…
При первых встречах ты походила на чудесную птицу, вроде ласточки с надломленным крылом.
Мы с ней как две птицы, летая, измучились и сели на крест отдохнуть: одна птица села по правую сторону, другая – по левую.
В жизни так можно намучиться, что и крест покажется отдыхом.
Человеку свойственно бежать от креста, как бежит от смерти все живое. И ты, мой друг, тоже, конечно, улепетывай, удирай от смерти, пока есть куда драть, и, отбежав, отдохни, и порадуйся, даже попляши или песенку спой. Итак, нечего тебе лезть на рожон, пока души твоей не коснется любовь.
Вот этого, правда, надо ждать, и надо искать, и бороться за это – за любовь.
И когда придет любовь настоящая, то с ней и крест придет легкий и радостный.
* * *
– Почему ты не садишься писать большой роман, как мы задумали? – спросила она.
– Потому что людям, современным, это не нужно, а будущим – я не знаю, будет ли им интересно мое писание.
– А другу своему?
– Друг со мной, я с ним живу, для чего мне писать?
– Но ведь мы с самого начала уговорились, что мы не для себя любим друг друга: мы хотели для всех достигать любви, преодолевающей страдание.
Поэзия не есть простое воспроизведение действительности, а суд над нею. Вот почему требуется время, чтобы переживание, или впечатление, или так называемая «действительность» стали предметом поэзии: нужно время поэту – судье, чтобы во всем разобраться, одно осудить, другое оправдать, все рассудить и создать достоверность.
Глава 25 ВЫХОД
Как будто отчалили и уже издали смотрим на прежние берега.
Как назвать то радостное чувство, когда кажется, будто изменяется речка, выплывая в океан, – свобода? любовь? Хочется весь мир обнять, и если не все хороши, то глаза встречаются только с теми, кто хорош, и оттого кажется, что все хороши. Редко у кого не бывало такой радости в жизни, но редко кто справился с этим богатством: один промотал его, другой не поверил, а чаще всего быстро нахватал из этого великого богатства, набил себе карманы и потом сел на всю жизнь стеречь свои сокровища, стал их собственником или рабом.
Пескари сначала охотно идут на червяка, но скоро в чистой воде начинают видеть крючок, таящийся внутри червяка Вот как только они перестают клевать, мы разуваемся, мутим воду ногами, и в этой мутной воде рыбки опять начинают клевать Так и любовь наша, начинаясь в чистой воде, часто продолжается в мутной крючок в обыкновенном потоке любви – это, конечно, собственность, возникающая вслед за тем, как он говорит «Ты моя!» и она отвечает «Ты мой!» Глотнув это сладчайшее блюдо, оба влюбленные вскоре выхватываются из свободной стихии и бьются на сухом берегу
Вот и все А мы будем писать о таком свободном и чистом потоке, где любящий, забывая себя, говорит одно только «Ты»
* * *
Любовь, как большая вода приходит к ней жаждущий, напьется или ведром зачерпнет и унесет в свою меру А вода бежит дальше
Нет другой такой силы, закрывающей нам глаза на добро человеческих достижений, как сила привычки Вот отчего и радуются путешественники в походе привычки отпадают, как листья от мороза, и голая веточка нашей души образует новую почку впрок до весны Эта почка и радует нас, как будто жизнь опять начинается
В борьбе за себя каждый из нас, как шелковичный червяк, опутывается паутинкой, и такие коконы у людей называются привычками Дело поэта разорвать свой кокон и, вылетев бабочкой, возгласить сидящим в привычках, что время пришло, пора всем вылетать
Мне подарили зимой превосходный непромокаемый плащ серого цвета Весна пришла солнечная, а потом стало жарко, и плащом я ни разу не воспользовался Лето было жаркое, осень сухая Так в первый год плащ мой провисел в гардеробе, и каждый раз, перебирая вешалки и встречая плащ, я в копилку своей домашней души складывал приятное чувство обладания хорошей вещью, очень полезной при общении с природой
Потом в следующий год было опять сухо, и, когда вышел и третий год сухим, заговорили о том, что климат меняется в связи с особым расположением солнечных пятен
Только в четвертом году вышла сырая весна, и в конце апреля, когда прилетают вальдшнепы, лил дождь Тогда я из своей копилки домашнего благополучия достал непромокаемый плащ и, надев его, отправился на охоту. И тогда оказалось, я напрасно стерег домашний уют, где три года хранился непромокаемый плащ: при встрече с первым дождем мой плащ промок.
А сколько всего такого мы храним недостойного среди сокровищ нашей души!
* * *
Один человек жизнь и счастье свое отдает в борьбе за правило или метод, а другой в поисках счастья борется со всякими правилами, как с врагами.
Долго, долго тут стояли деревья, перестоялись, растрескались от мороза, закорыши источили кору, дятлы расклевали.
Так и мы, люди, тоже застоимся на месте и чувствуем уже не душу свою, не соки жизни, а тоже, как эти деревья, свою древесину. И уже источили ее закорыши, уже дятлы расклевали, а мы все стоим за свою древесину и воображаем, что за жизнь стоим.
У каждого из нас есть свое место, и в нем-то каждому из нас надо определиться. Если найдешь его и станешь на него, то и самому будет хорошо, и людям будет так, будто для того ты и стоишь на этом месте и только для них-то все и делаешь.
Есть такое место, где стоит мастер и кует людям железные кольца на ноги, цепи на руки так, что люди радостно их надевают и называют свои кандалы привычками – заменой счастья.
И есть еще одно место, где мастер затем и стоит, чтобы разбивать у людей их привычки-цепи и создавать настоящее счастье.
* * *
Нигде не слышно о художниках любви, все равно как художниках слова, звука… Не в том ли сущность деятельности художника, что он схватывает случайное явление или, скажем, мгновение, как белка на лету своем с дерева на дерево схватывает орех? И вот, как белка орех разгрызает, добывая зерно, так и художник останавливает мгновение и случай превращает в закон.
А разве не то ли самое делает художник любви, вскрывающий любовь в существе человеческом, закрытом, как в орехе зерно, скорлупой?
