Тоногой по дуге обогнул городище, и подъехал к дому, где бросил поводья слуге. Странно, на лице того явный испуг. Случилось что? Тудун вошел в дом, рубленый из бревен рабами-германцами и замер в недоумении. Тут с озабоченными лицами сидели старейшины племени и о чем-то спорили.
— Приветствую, почтенные! — сказал Тоногой, отряхивая снег с сапог. — Что привело вас ко мне?
— Твой племянник Хайду убит, — услышал он в ответ.
— Кто посмел? — прохрипел тудун, рванув тугой ворот. — Я вырежу ему печень и заставлю сожрать!
— Арат, мораванский ублюдок, — хмуро сказал ему младший брат Турсун, голова которого тоже поседела в походах. — Мы даровали ему честь, назначили его старостой в северном жупе. А он отрезал нашему племяннику голову и надел на копье.
— Он сошел с ума? — тудун сел на лавку, будучи не в состоянии переварить чудовищную весть. — Он не понимает, что будет подыхать месяц, теряя по куску мяса? Он не понимает, что мы разорим землю его рода?
— Мы должны наказать его, — обронил Турсун. — Как только Дунай уйдет в свои берега, и вода согреется, мы пойдем в те земли. Будем звать остальных?
— Ты шутишь, брат? — удивился Тудун. — Они подумают, что мы ослабли, раз просим у них помощи. Мы сами покараем наглецов! Богом клянусь, я вырежу этот род до последнего человека.
Месяц, который словене называют травнем, покрыл паннонские степи яркой зеленью. Берега, что после разлива превратились в болото, уже просохли, и копыта коней больше не вязли в грязи. К развалинам римского лагеря, на месте которого гнездилось несколько словенских деревушек, тянулись отряды всадников рода забендер. Никто из них и предположить не мог, что через сотни лет на этом месте раскинется один из красивейших городов мира. Глядя на старые развалины и убогие лачуги, такое и предположить было невозможно. Это было просто удобное место для переправы, где римский легион сдерживал поток варваров из-за Лимеса.
Благородные всадники сильнейшего в этих землях рода не брали шатры, ведь впереди летнее тепло. Вместо этого они взяли огромное количество веревок, чтобы вязать рабов, которых погонят вглубь своих земель. Пустошей много, и новая челядь будет пахать землю и платить дань. Кое-кого продадут ромеям за ткани, золото и вино. Воины должны получить добычу. А вот род предателей никуда не пойдет. Его велено истребить под корень, чтобы остальным неповадно было.
Дунай в этом месте был шириной в сотню шагов, не больше. Воины переправятся на надутых бурдюках, держась на конскую гриву. Припасы для войска перевезут на своих долбленых лодках словене, которых тоже нагнали немало на этот берег. Новые отряды приходили каждый день, а на том берегу всадники частенько видели мораван, которые бегали, как угорелые, и в панике тыкали пальцами в противоположный берег. Эти земляные черви боялись! Еще бы! Тысяча всадников опустошит их деревни на неделю пути, а потом уйдет в свои земли, отягощенная добычей. Последние отряды, что шли с дальних кочевий, еще тянулись, а войско уже начало переправу на левый берег Дуная. Сотни коней вошли в воду, поначалу понюхав ее недоверчиво, но всадник, что был рядом, успокоил боевого друга. Он рядом, они поплывут вместе. Переправа — дело небыстрое. Когда первые всадники уже вышли за берег, последние еще и не зашли в воду.
Гортанные крики степняков на мораванском берегу — словно вестник несчастья, что обрушится вскоре на эту землю. Через час уже половина всадников нежилась на берегу, ожидая остальных. Скоро племя забендер построится в боевые порядки и ураганом пронесется по этим землям. Но все пошло не так...
Густой подлесок в сотне шагов от берега укрыл в своих зарослях тысячи людей. Ужас, что охватил поначалу мораванский народ, вскоре отступил, оставив после себя лишь один вопрос: а что делать дальше? Старейшины родов качали головами, слушая пламенную речь полукровки Арата, и на их скорбных лицах читалась мысль: да что же ты натворил, парень. Молодежь же, напротив, рвалась в бой. Им, разорвавшим голыми руками ненавистных обров, было теперь море по колено. У кого-то увели за Дунай сестру, у кого-то всадник взял на ложе жену или дочь. И все без исключения тут голодали зимой, пока незваные гости обжирались в три горла. Их могли убить? Да плевать! Они хоронили своих детей этой зимой. Им ли бояться смерти? И теперь вся эта масса людей ждала сигнала от своего вождя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пора! — крикнул Арат, и людские волны посыпались на берег, охватывая дугой всадников, что высадились на берег.
Авары загомонили, спешно натягивая луки и вскакивая на коней. Им, прижатым к берегу, надо было продержаться, пока не придет тяжелая конница, которая растопчет толпы полуголых мужиков с кольями. Но мораване смогли их удивить. Впереди шел исполин в плаще из шкуры медведя, которому большая часть идущих рядом словен не доставала и до плеча. Всадники загомонили, изумленно тыча пальцами в этакое диво. И впрямь, не человек это был. Голова медведя, под которой вместо лица была железная маска в виде жуткой оскаленной морды, делала его рост еще выше. Но и на этом странности не заканчивались. К его кольчуге, сплетенной из мелких колец, были приделаны пластины, закрывающие грудь и живот воина. Подол панциря спускался до середины бедер. Защита была на плечах и предплечьях, а ноги гиганта и вовсе были покрыты железом до самых стоп. В руке он нес секиру странного вида, на конце которой было копье, а вместо обуха — острое жало. Древко топора было оковано длинными железными полосами, и перерубить его было просто невозможно. И даже кисти рук того воина закрывали перчатки, сплетенные из мелких колец. Он шел на два шага впереди, и первые стрелы, пущенные всадниками, ударили ему в грудь, бессильно отскочив от преграды. Воин захохотал и, подняв свой чудовищный топор, понесся на кочевников. Словене побежали за ним, на ходу засыпая авар тучей стрел и дротиков.
Сигурд Рваное Ухо вломился в строй всадников, а за ним пошли сотни, вооруженные копьями и секирами, что прислал князь Самослав. Те, у кого хорошего оружия не было, били через головы товарищей, раня и убивая тех, кто еще плыл к берегу.
— Это дэв! — раздался придушенный вопль, когда очередной всадник упал с коня, разрубленный топором берсерка. Стрелы ломались о его доспех, на который мастер Лотар потратил четыре месяца своего труда. Двойного плетения кольчуг во франкских землях еще не знали, как и не крепили пластины на них. Да и вообще, юшман появился столетиями позже. Не так-то много было воинов, что могли в пехотном строю нести на себе столько железа. А вот Сигурд мог, и князь Самослав не пожалел денег, сделав из него настоящий танк. Рев дана пугал не на шутку, ведь ни копье, ни удар мечом не могли пробить его защиту. А про стрелы, где каждый второй наконечник был костяным, и говорить не приходится. Они просто ломались или, скользнув по металлу, отлетали в сторону.
— Дэ-э-в! Это д-э-э-в! — раздался новый вопль, и сердца всадников сковало страхом. Они не боялись людей, и смерти они не боялись тоже. А вот странный звук в ночи или удар молнии мог превратить отчаянного храбреца в труса. Всего потустороннего степняки страшились с детских лет, и никто из них не хотел сражаться с демоном, который ударом плеча мог сбить с копыт коня вместе с всадником.
Сигурд рубил направо и налево, играя тяжеленным топором, словно прутиком. Всадники в броне, что кидались на него, получали острием под шлем и валились под копыта коней, захлебываясь кровью. Те же, кто не имел доспеха, и вовсе падали от его ударов, словно спелые колосья под серпом жнеца. Авары не смогли применить любимую тактику — конную карусель с ливнем стрел. Их просто опрокинули в воду ударами длинных фрамей, которыми убивали и лошадей, и их всадников. Воды великой реки окрасились кровью, и трупы людей и животных превратили их в ужасное зрелище, от которого с ума сходили кони, которые плыли с другого берега. Они, чуя густой тяжелый запах крови и вопли раненых, бесились и отказывались идти вперед. Они натыкались на плывущие лошадиные туши, израненные дротиками, и только всадник мог за повод вытянуть своего друга на берег, в самую гущу схватки.
