Чарли встал и потянулся всем телом — сначала носовой частью, потом кормовой.
– Пойдем, что ли, прогуляемся вверх по тропинке, — предложил он. — Может, опять все будешь видеть.
Мы осмотрели кучу битых бутылок из-под спиртного и стали взбираться на холм. Наши легкие возвращали холодный, сухой воздух струйками пара. Какой-то зверь, видимо большой, прыжками удирал от нас вверх по каменистому склону, а может, зверь был маленький, но лавину пустил вниз большую.
– Ну, что говорит твой нос? Кто это?
– Какой-то неизвестный. Пованивает мускусом. В погоню за ним я, во всяком случае, не собираюсь.
Ночь была такая темная, что ее всю прокалывали огненные точки. На крутом каменистом откосе мой фонарь нашел ответную вспышку. Я вскарабкался туда, скользя и оступаясь, потерял эту блестку и снова нашел — свежий на изломе сколок породы, а внутри вкраплена слюда. Не бог весть какое сокровище, но все-таки приятно. Я сунул камень в карман, и мы пошли спать.
Часть четвертая
Приступая к этому повествованию, я знал, что рано или поздно мне надо будет заняться Техасом, и меня пугала такая перспектива. Как космонавт не может миновать Млечный Путь, так и я не мог бы объехать Техас стороной. Огромная Ручка Сковороды[47] просунулась далеко на север, а остальная часть этой «сковородки» жмется к Рио-Гранде. Уж если заехал в Техас, так не скоро оттуда выберешься, а некоторые и вовсе там застревают.
Скажу с самого начала, что, если бы мне и хотелось проехать мимо Техаса, из этой затеи все равно ничего бы не вышло, так как этому штату я обязан и женой, и тещей, и дядя мой там живет, и тетка, и всяких двоюродных тоже хватает — словом, полна коробочка. И даже территориальная отдаленность от Техаса дела не спасает, ибо Техас так и шествует сквозь наш нью-йоркский дом и сквозь наш рыбачий коттедж в Сэг-Харборе, а когда у нас была квартира в Париже, мы и там его видели. Техас может возникнуть в любой точке земного шара, и тогда дело доходит до смешного. Однажды, познакомившись во Флоренции с прелестной юной итальянкой из титулованной семьи, я сказал ее отцу: «По-моему, в вашей дочке нет ничего итальянского. Как ни странно, она похожа на американскую индианку». На что отец ответил: «И не удивительно. Ее дед был женат в Техасе на индианке племени чероки».
Писатели, поднимающие проблему Техаса в своих книгах, увязают в общих местах, и в этом смысле я не составляю исключения. Техас — это общая направленность ума. Техас — это одержимость. И самое главное: Техас — нация, в полном смысле этого слова. Вот вам пачка общих мест для начала. Выехав из своего Техаса, техасец превращается в иностранца. Моя жена причисляет себя к тем уроженцам Техаса, кому удалось вырваться из-под его власти, хотя это верно лишь наполовину. От южного акцента она избавилась, но стоит ей заговорить с техасцем, как он снова слышится. До ее происхождения и докапываться не надо — оно тут, почти на поверхности.
Я изучал проблему Техаса всесторонне и в течение многих лет. И каждый из моих выводов неизбежно вступал в противоречие с другим. Вне своего штата техасцы, как мне кажется, немного робеют и проявляют чрезмерную обидчивость, а это приводит к хвастовству, заносчивости и шумным проявлениям самодовольства — то есть к тем защитным мерам, к которым прибегают застенчивые дети. У себя дома они совсем другие. Те, кого я знаю, очень любезны, дружелюбны, великодушны и сдержанны. В Нью-Йорке же мы только и слышим их разглагольствования о дорогой их сердцу уникальности Техаса. Техас — единственный штат, который вошел в состав США по соглашению, заключенному в 1845 году. Право выхода по собственной воле за ним сохраняется. Техасцы столько раз грозили нам этим, что я организовал общество энтузиастов и назвал его «Американские друзья самоопределения Техаса». Такие шутки действуют на них отрезвляюще — они хотят сохранять за собой право на отделение, но подсказывать им это строго возбраняется.
Подобно большинству страстных патриотов, техасцы наделили свою родину историей, основанной на фактах, хотя фактами не ограничивающейся. Предания говорят о первых поселенцах как о людях выносливых, жизнеспособных, но этими качествами их характеристика не исчерпывается. Кое-кому известно и другое: в те славные годы, когда Виргиния была колонией, самые тяжкие преступления карались там смертью, изгнанием в Техас и тюрьмой — именно в такой последовательности. И кое-кто из сосланных туда, наверно, оставил после себя потомство.
Но с другой стороны, героическая, до последней капли крови оборона форта Аламо от полчищ мексиканского генерала Санта-Аны — это факт. Отважные техасцы действительно вырвали свободу у Мексики, а «свобода» и «воля» — священные слова. Однако чтобы ознакомиться с непредвзятой оценкой того, что техасцы называли тиранией, поднявшей их на восстание, надо обратиться к европейским источникам того времени. Незаинтересованные наблюдатели считают, что нажим велся с двух сторон. Техасцы не желали платить налоги — это первое. Второе: Мексика отменила рабство в 1829 году, и поскольку Техас входил в Мексику, от него требовали, чтобы он тоже освободил своих рабов. Разумеется, были и другие причины для восстания, но эти две больше всего бросаются в глаза европейцам, тогда как у нас в стране о них помалкивают.
Я охарактеризовал Техас как общую направленность ума, но такой характеристики, пожалуй, недостаточно. Техас — мистика, переходящая в религиозный накал чувств. Это подтверждается тем обстоятельством, что люди или страстно любят его, или так же страстно ненавидят, и, как бывает со всякой религией, мало кто решается вникать в ее суть, из страха потерять почву под ногами, запутавшись в загадках и противоречиях, из которых она состоит. Взгляды и оценки, сделанные с других позиций, могут мгновенно перечеркнуть любой из моих выводов. Но вряд ли кто возьмется оспаривать мой тезис, что Техас — нечто единое. Несмотря на необъятность его территории, разницу в природных условиях и климате между отдельными районами, несмотря на его внутренние препирательства, грызню и раздоры, Техас силен своей спайкой, и в этом с ним вряд ли может поспорить какая-нибудь другая часть Америки. Богачи, бедняки, те, кто живет на Севере, и те, кто живет у Мексиканского залива, горожане, фермеры — все они одержимы Техасом, для всех для них Техас — нечто свое, кровное, досконально изученное. Несколько лет назад наша писательница Эдна Фербер написала роман, в котором вывела очень небольшую группу очень богатых техасцев. Насколько я могу судить, она не погрешила против истины в этом романе, но весь тон его был несколько уничижительный. И как только книга вышла, на нее ополчились техасцы всех классов, всех состояний и всех общественных группировок. Замахнуться на какого-нибудь одного жителя Техаса — значит навлечь на себя огонь из всех орудий. С другой стороны, так называемые техасские анекдоты — это нечто всеми уважаемое, любимое, и сочиняют их большей частью в самом Техасе.
Родством с первыми поселенцами-скотоводами техасцы дорожат не меньше, чем англичане — капелькой норманской крови, текущей в их жилах. И хотя многие тамошние семьи действительно потомки земельных арендаторов, мало чем отличающихся от современных braceros,[48] все они спят и видят длиннорогих бычков и пастбища, простирающиеся без изгородей до самого горизонта. Когда человек сколачивает большое состояние на нефти или на государственных поставках, на химическом производстве или оптовой торговле бакалейными товарами, первое, что он делает, это покупает ранчо — самое большое по его деньгам — и обзаводится крупным рогатым скотом. Если у кандидата на какой-нибудь государственный пост нет собственного ранчо, у него, говорят, мало шансов на победу. Землевладельческие традиции глубоко укоренились в психике техасцев. Бизнесмены носят сапожки на каблуке, не знающие, что такое стремя, а богачи, которые живут в собственных особняках в Париже и каждый охотничий сезон ездят в Шотландию стрелять куропаток, любят выставляться эдакими сельскими пареньками. Такое позерство легко было бы высмеять, если бы не знать, насколько оно помогает им быть ближе к земле с ее мощью и простотой. Они понимают инстинктивно, что земля — источник не только богатства, но и жизненной энергии. А энергия техасцев безгранична и обладает взрывной силой. Удачливый коммерсант, который обзавелся традиционным ранчо, не бросает его на управляющего — я говорю о тех, кого знаю. Он прилагает к нему руки, по-хозяйски заботится о своем скоте, пополняет стадо. Энергия, бушующая в этом климате, жарком до умопомрачения, сама по себе умопомрачительна. А по тамошним традициям от тяжелой работы не отлынивают, какое бы у человека ни было состояние, большое или совсем никакого.
Поразительная вещь — сила тенденций, закрепившихся в том или ином обществе. Среди прочих отличительных свойств Техаса отметим его воинственность. Техасцы так и кишат в армии США и сплошь и рядом играют в ней доминирующую роль. Даже излюбленные там эффектные виды спорта приняли военизированный характер. Где еще увидишь такие мощные духовые оркестры и столько марширующих шеренг, во главе которых, покручивая блестящими дирижерскими палочками, вышагивают костюмированные девицы? Над межзональными футбольными матчами реет и воинская слава побед и горечь поражений, а когда техасские футболисты играют с командой из другого штата, они выходят на поле с развевающимися знаменами.
