494
вается напористый талант. Несовершенное законодательство упорно требует агрессивного отношения к агрессивному поведению, тем самым ради установления справедливости нарушая права правонарушителей. Наши развлечения механизированы, чтобы мы не могли развлекаться самостоятельно. Кто сам не умеет играть в футбол, те в болельщицком раже поощряют воплями и освистывают доблестные, но хорошо оплаченные усилия других. Кто не может ни скакать, ни рисковать, те ставят на лошадь. Кто не в силах выносить тишину, те без всяких усилий услаждают свой слух или идут в кинотеатр получить удовольствие от псевдопреимуществ синтетической киноверсии культуры нашего века. Такую систему мы называем нормальной и растим своих детей, что обходится нам так дорого, для жизни в этом безумном мире. Система грозит катастрофой, а мы ни о чем другом не думаем, как лишь бы поддержать ее, и шумно требуем мира, чтобы жить и радоваться ей. Потому что мы живем внутри этой системы, она кажется нам такой же святыней, как мы сами. Этот образ жизни беглецов от реализма, этот хваленый дворец прогресса и культуры -- их никогда не должны потрясти перемены. И это нормально! Кто так сказал? И что это значит -- нормально?"
"Нормальность, -- говорит Хоу, -- это рай для беглецов от реальности, ибо это концепция неизменности, ясная и простая". "Лучше, если мы сможем, -утверждает он, -- оставаться одни и относиться вполне нормально к своей ненормальности, ничегошеньки не предпринимая, кроме того, что необходимо, чтобы быть самими собой".
Как раз этой способности оставаться в одиночестве и не чувствовать вины или беспокойства .по этому поводу, лишена средняя, нормальная личность. В ней преобладает стремление к внешней безопасности, обнаруживая себя бесконечной погоней за здоровьем, за счастьем, собственностью и тому подобным, и все же реальная безопасность невозможна, потому что никто не может защитить то, что защитить нельзя. Защитить возможно лишь воображаемое, иллюзорное, то, куда прячется душа. Кто, например, мог испытывать чувство жалости к св. Франциску оттого, что он отбросил богатые одежды и дал обет нищеты? Он, я думаю, был первым, кто просил не хлеба, но камней. Питаясь тем, что собирал нищенством, он обрел силу вершить чудеса, дарить радость, какую мало кто дарил миру, и -не последнее из проявлений его мощи -- написал самый воз
495
-выщенный и простой, самый яркий благодарственный гимн "Песнь солнцу". Приемли и радуйся! -- внушает Хоу. Бытие это горение, в самом прямом смысле, и если должен быть на земле мир, он наступит тогда, когда главным станет быть, а не иметь.
Всем нам знакомо выражение: "жизнь начинается в сорок лет". Для большинства людей это справедливо, поскольку в среднем возрасте приходят ощущение и понимание того, какой срок жизни нам отпускает смерть. Смысл самоотречения, как объясняет автор, не просто в вынужденном согласии, в унизительной капитуляции перед неотвратимыми силами смерти, но напротив, в изменении ориентиров, переоценке ценностей. Именно в этот критический момент в жизни личности мужское начало уступает женскому. Это обычный процесс, о котором, похоже, заботится сама Природа. Для пробудившегося индивида, однако, жизнь начинается теперь, в любой и каждый миг;
она начинается тогда, когда он понимает, что является частью грандиозного целого, и через это понимание сам обретает цельность. В познании пределов и взаимосвязей он открывает свое вечное "я", дабы с этих пор идти по жизни усмиряя душу и плоть и будучи полностью свободным. Душевное равновесие, дисциплина, озарение -- вот ключевые слова учения Хоу о цельности, или святости, что то же самое, ибо смысл этих слов един. Здесь нет ничего существенно нового, но всем и каждому необходимо открыть это для себя наново. Как я уже говорил, с подобными мыслями встречаешься у таких поэтов и мыслителей, как Эмерсон, Торо, Уитмен, если называть только некоторые ближайшие к нам имена. В этой философии жизни китайцы воспитывались в течение тысячи лет, но, к сожалению, утратили эту философию под влиянием Запада.
То, что эта древняя философия жизни должна была быть подтверждена практикующим психоаналитиком, "врачевателем", кажется мне одновременно логичным и справедливым. Что может быть большим искушением для врачевателя, чем сыграть роль Бога -- и кто лучше его знает природу и мудрость Бога? И. Грэм Хоу человек в расцвете сил, не жалующийся на здоровье, нормальный с ненормальной точки зрения, удачливый в том смысле, какой вкладывается в это слово, и более всего желающий жить своим умом. Он знает, что врачеватель прежде всего художник, а не маг или бог. Выражая публично свои взгляды, он пытается освободить людей от зависимости, которая
496
сама есть выражение болезни. Его интересует не врачевание, но бытие. Он пытается не лечить, но возвращать способность радоваться жизни. Его усилия направлены не на уничтожение болезни, но на то, чтобы приять ее и, усвоив, сделать одним целым со светом и здоровьем, которые есть истинное наследие человека. В нем не чувствуется усталости, потому что его философия здоровья не позволила бы ему браться за непосильную задачу. Он все делает легко, соблюдая чувство меры, взвешенно, беря от жизненного опыта ровно столько, сколько способен усвоить. Если он очень толковый психоаналитик, что признают все, даже его недоброжелатели, то это не потому, что он такой знаток, а потому, что он такой человек. Он постоянно освобождается от лишнего груза, будь это пациенты, друзья, поклонники или собственность. У него, по замечательному китайскому выражению, "живой-и-ненасытный" ум. Он удерживается против течения, не тонет и не делает напрасных усилий перегородить поток. Он очень мудрый человек, живущий в мире с собой и всем светом. Это становится ясно сразу, достаточно просто пожать ему руку.
"Не нужно, -- .говорит он в конце "Воинственного танца", -- болезненно воспринимать трудности, с которыми мы сталкиваемся, поскольку не так сложно понять, если попытаемся, что сами создаем их себе тем, что пытаемся изменить неизменяемое. "Ограниченный" человек так боится всего чрезмерного, но "Личность" жаждет этого;
"Ограниченному" человеку не по вкусу очень многое, с чем он сталкивается в жизни, он считает это вредным, но для "Личности" все в жизни -- хлеб насущный, у него и дверь нараспашку для всех своих врагов; "Ограниченный" человек до ужаса боится, как бы не соскользнуть из света -во тьму, из видимого в невидимое, но "Личность" понимает, что это всего лишь сон или смерть, а они-то есть настоящее отдохновение; "Ограниченному" человеку необходимы "блага" или гольф, чтобы чувствовать себя хорошо, врачи или иные спасители, но "Личность" нутром понимает, истина парадоксальна, и что он в большей безопасности, когда наименее защищен... Война жизни -- это одно; война человека -- другое, это война с войной, война против войны, нескончаемый регресс наступательного и оборонительного аргумента".
По цитатам может показаться, что "Воинственный танец" я предпочитаю двум другим книгам, но дело не в
497
этом. Может быть, ежедневное столкновение с войной заставило меня ссылаться на эту книгу, в которой по-настоящему говорится о мире. Все три книги одинаково ценны и являют собой разные грани одной и той же безыскусной философии, которая, повторюсь, есть не учение, кое автор блестяще излагает и отстаивает, но жизненная мудрость, возвеличивающая жизнь. У нее нет иной цели, как делать жизнь более похожей на жизнь, как ни странно это может прозвучать.
Всякий, кто углублялся в эзотерические доктрины Востока, непременно увидит, что взгляд на жизнь, изложенный в книгах Хоу, всего лишь повторение древней "Доктрины сердца". Элемент Времени, основополагающий в философии Хоу, -- это новая, наукообразная, формулировка следующего эзотерического постулата: нельзя следовать Путем, пока сам не станешь этим Путем. Может, никогда еще за всю свою историю человек не был дальше от Пути, чем в наше время. Век тьмы, как он был назван, -- это переходный период, чреватый катастрофой и прозрением. Хоу не одинок в такой характеристике нашей эпохи: такого же мнения придерживаются честные люди повсюду. Это как точка равноденствия души, крайняя точка, которой мы можем достичь без того, чтобы кончить полным крахом. Это тот миг, когда земля, если пользоваться иной аналогией, словно замирает, как маятник, перед тем, как качнуться назад. В этом есть иллюзия "конца", стаза, по виду напоминающего смерть. Но это лишь иллюзия. Все в этой критической точке зависит от того, как мы воспринимаем этот момент. Если приемлем его как смерть, то можем возродиться и продолжить наше циклическое странствие. Если относиться к нему как к "концу", то мы обречены. Не случайно, что в это время должны были возникнуть известные нам разнообразные философии смерти. Мы находимся на распутье и можем смотреть вперед и оглядываться назад с бесконечной надеждой или отчаянием. Не удивительно и то, что в наше время должно было появиться столь много разнообразных концепций четвертого измерения. Негативный взгляд на жизнь, который на деле есть мертвый взгляд на вещи и который Хоу оценивает как "бесконечный регресс", постепенно уступает позитивному взгляду, которому доступно множество измерений. (Стоит уверовать в четвертое измерение, как открывается множество других измерений. Четвертое измерение -- символичное, распахивающее горизонт бесконечного "выхода".
