новую сигарету.
– Не знаю, – сказал он, пуская дым. – Была тяжелая битва, а теперь солдаты-победители снимают с убитых одежду и драгоценности. Всадник в доспехах – их командир, он выглядит очень властным. Похоже, он требует отдать ему женщину, которую собираются насиловать. – В этот миг Маркович посмотрел на Фолька. – Да, здесь действительно целая история. Вы правы.
– А вот еще одна картина, – продолжал Фольк.
– Кто ее автор?
– Шагал. Скажите, что вы на ней видите?
– Не знаю… По-моему, какая-то абстракция.
– Это не абстракция. Вполне реальные события. Люди, предметы. Впрочем, простите, что перебил. Продолжайте.
– Дайте подумать… Не знаю. Прямые линии, геометрические фигуры, как на вашей фреске, хотя у вас нет таких острых углов и вы не расчленяете людей и предметы. Старик, самовар, крошечные человечки танцуют… Неужели здесь тоже какая-то история?
– Конечно.
– А как называется картина?
– Вон, внизу написано мелкими буквами: «Солдат пьет чай»[102]. Это русский солдат. Он вернулся с войны или собирается вернуться, а может быть, наоборот, идет на войну и так напился, что уже не отличает водку от чая. С головы слетела шапка, он очень удивлен, потому что прямо на столе танцует одна его знакомая крестьянка. Может быть, она танцует с человеком, который и нарисовал картину.
Маркович снова почесал затылок. Он явно смутился.
– Все-таки как-то странно…
– Каждый рассказывает по-своему. Я ведь сказал, что солдат пьян как сапожник Посмотрите на другую картину… Как она вам?
Маркович принялся внимательно рассматривать следующую репродукцию. А он молодец, подумал Фольк. Сообразительный, восприимчивый ученик.
– Еще страннее. Выглядит как рисунки на заборах в бедном районе. И надпись внизу: «In Italian»… [103] Чья она?
– Жан-Мишель Баския[104], негр испано-гаитянского происхождения. Эту картину он написал в восьмидесятых годах.
– А разве она как-то связана с войной?
– Да, представьте себе. Здесь, как видите, нет ни кавалерии, ни пьяных солдат. Речь идет о другой войне, которая отличается от той, что приходит на ум, когда мы слышим это слово. Хотя, по сути, та же самая война… Видите надписи и круг вот тут слева? Деньги, blood – кровь, In God We Trust [105]. Свобода как зарегистрированная марка. Эта картина тоже по-своему рассказывает о войне. Мятежные рабы против Рима. Варвары с баллончиком в руках, рисующие на стенах Капитолия.
– Я не совсем вас понимаю.
– Не важно. Это пустяки.
Его вновь захлестнули болезненные воспоминания. Перед тем как отправиться с ним на войну, Ольвидо сделала портрет Баския для журнала «One+Uno». Это была ее последняя работа, а сам художник несколько месяцев спустя скончался от передозировки героином, слушая диски Чарли Паркера. Открыв книгу на странице с его репродукцией, Фольк отхлебнул остывший кофе.
– Кажется, – сказал вдруг Маркович, – я понимаю, что вы имеете в виду.
Он повернулся и пристально смотрел на Фолька, задумчиво втягивая сигаретный дым.
– Вы тоже кое-что должны понять, сеньор Фольк, – добавил он. – Это касается вашей теории. Я имею в виду историю с моим портретом. Вы приняли участие в процессе, начавшемся не по вашей вине, однако именно ваша знаменитая фотография повлияла на мою судьбу. Именно ваша фотография разбила мою жизнь. Сейчас я убежден, что это не было чистой случайностью, что существуют некие причины, которые столкнули нас с вами именно в том месте и в тот день. И как следствие процесса, начатого вами, или мной, или кем-то другим – не важно, кем именно, – я оказался здесь. Чтобы убить вас, не забывайте.
Фольк выдержал его пристальный взгляд.
– Я не забываю, – ответил он. – Ни на минуту.
– Дело в том, – продолжал Маркович, – что вы не можете на меня за это злиться. Понимаете? Как и я, в свою очередь, не могу злиться на вас. Наоборот. Я вам благодарен, вы многое помогли мне понять. По вашим словам, мы с вами – две случайности и одновременно неизбежные следствия тех самых законов, которые вы стараетесь отобразить на своей фреске после неудачных попыток расшифровать их с помощью фотографии. По сути дела, ненависти и жестокости нет места в этом мире. Они ему не свойственны. Люди терзают друг друга, ибо таков закон природы – объективный, бесстрастный закон. Или я ошибаюсь?.. По вашему мнению, разумные люди обязаны убивать друг друга, когда наступает надлежащее время, как палач, исполняющий приговор, который его лично совершенно не касается. Правильно?
– Более или менее.
Взгляд Марковича стал ледяным.
– Я рад, что мне удалось вас понять, что мы наконец договорились, потому что именно так я сам буду вас убивать. И в этом убийстве, поверьте, не будет ровно ничего личного.
Фольк задумался. Он не чувствовал ни малейшего смятения, словно речь шла о судьбе кого-то постороннего. К своему величайшему удивлению, он оставался абсолютно спокоен. Стоящий напротив него человек был прав: все происходило именно так, как должно произойти. В соответствии с правилами или, точнее, с единственным правилом. Он покосился на фреску, затем вновь посмотрел на своего собеседника. Маркович казался очень серьезным, однако в выражении его лица ничто не выдавало угрозы или враждебности. Казалось, он просто ждет ответа или какой-нибудь реакции. Терпеливо, спокойно. Тактично.
– Вы со мной согласны, сеньор Фольк?
– Полностью.
– Разумеется, – добавил затем Маркович, – гораздо увлекательнее и проще убивать из чистейшей ледяной ненависти. Это приносит удовлетворение. Кровь закипает в жилах, и ты, завывая от восторга, перерезаешь жертве горло… Это похоже на алкоголь или секс, – добавил он. – Они успокаивают, приносят облегчение. Но людей, долгое время созерцавших один и тот же пейзаж, подобно нам с вами, такого рода облегчение не удовлетворяет. Одна и та же сломанная бритва – среди мусора в разоренном доме, на каменистой горе за колючей проволокой, в глубине картины, куда стремишься всю жизнь… Я говорю о местах, откуда не возвращаются.
Он огляделся, как будто хотел проверить, не забыл ли чего. Затем повернулся на каблуках и вышел из башни. Фольк направился вслед за ним.
– Одна из наших встреч закончится иначе, – предупредил Маркович.
– Посмотрим.
Маркович бросил окурок на землю и тщательно растер его носком ботинка. Затем пристально, не мигая посмотрел в лицо Фольку и впервые протянул ему правую руку. Мгновение помедлив, Фольк ответил рукопожатием. Сильные, крепкие руки. Руки крестьянина, заметил он. Грубые и опасные. Маркович совсем было собрался повернуться и уйти, как вдруг остановился.
– Вы должны съездить в поселок, – задумчиво сказал он. – И увидеть ту женщину с корабля. У вас мало времени.
Фольк улыбнулся. Грустно, едва заметно.
– А что же будет с картиной?.. Кто ее закончит?
Во рту Марковича опять сверкнуло
