В Угорах остались три отряда дошколят, примерно шестьдесят человек, с местными воспитателями. Директором детдома стал Кронид Васильевич Целиков, бывший наш завхоз.
Письмо Кронида Васильевича Целикова Ольге Александровне Саренок. 1945 год.…Детский дом имеет в этом году 100 тысяч рублей прибыли с подсобного хозяйства и в настоящее время по всем показателям занимает первое место в Костромской области.
Ольга Александровна, не думайте, что я здесь горы своротил. Вашего труда здесь больше. Наработанное в течение трех лет коллективом ленинградцев, трудившихся под Вашим руководством, и труд, вложенный лично Вами, помогли мне, как директору детского дома выйти сейчас на первое место в области. Все, что заложено коллективом Ленинградских работников и лично Вами, я поддерживаю.
В детском доме почти все то же. Те же порядки и те же хорошие ребята. Сейчас к новому году закупаю детям подарки. В общем, живем неплохо. О детях не беспокойтесь. Все в порядке.
Лида Филимонова…Когда мы вернулись в Ленинград, жизнь развела нас по разным дорогам. Мы как бы потеряли свою семью. Только тогда мы по настоящему поняли, сколько труда вложили в нас наши воспитатели, чтобы мы, сироты, жили полной интересной жизнью.
Я всегда рассказываю родным и детям о нашем замечательном детском доме, о людях, которые окружили нас теплом и заботой.
Мы их никогда не забудем.
Все они останутся в наших сердцах навсегда.
Валя КозловскаяВернулся детский дом в Ленинград в июле 1945 года. На Московском вокзале нам устроили торжественную встречу с музыкой. Нас встречали представители Гороно и оставшиеся в живых родители немногих детей.
Геня МорицПосле возвращения в Ленинград сразу поступил в ремесленное училище, где получил специальность слесаря. Потом четыре года работал на Кировском заводе, отслужил армию и пошел работать на завод «Кинап» ставший потом объединением ЛОМО. Там я проработал 39 лет слесарем шестого разряда.
Лев РазумовскийС Сашкой Корниловым я встретился после войны два раза.
Году в 45-ом или 46-ом, когда были еще слишком свежи детдомовские впечатления, когда постоянно будоражили воспоминания о недавнем прошлом. Кто-то из ребят сказал мне, что я могу увидеть Сашку в садике напротив кинотеатра «Правда» около Звенигородской, что он бывает там ежедневно.
Я пошел туда, сильно сомневаясь, что встречу его, однако ошибся. Я узнал его сразу среди группы парней, азартно игравших в карты на двух составленных скамейках недалеко от входа. Рядом с ними прямо на земле лежали пачки денег.
Первый же взгляд на этих приблатненных ребят и их ответные взгляды исподлобья, с явной враждебностью ко мне, когда я окликнул Сашку, сразу убедили меня в наихудшем — Сашка вернулся в ту среду, из которой в войну его вырвал детдом.
Сашка тоже узнал меня сразу, сразу вскочил на ноги и что-то крикнув своим дружкам, обнял меня за плечи и быстро вывел из сада. Это был жест защиты меня и одновременно предупреждающий картежников, что он меня знает и в обиду не даст.
Когда мы немного отошли от сада, я сказал:
— Сашка! Что же ты, гад такой, опять попал в блатную кодлу и забыл все, что было у нас в детдоме, мать тебя перемать!
Сашка остановился, посмотрел пристально и спросил тихо и укоризненно.
— Зачем ты материшься, Лева? Или язык общий со мной найти хочешь?
Пристыженный, я извинился.
Он широко и радостно улыбнулся и ответил уже без фокусов:
— Вот так-то лучше. Да. Живу интересной жизнью. А ты что хотел? Чтобы я с моей ногой пошел пилять на 80 рубчиков в месяц? А Мирра Самсоновна где?
— Сейчас дома. Пошли к ней.
Сашка искренне обрадовался.
Дальше пошли разговоры о ребятах: кто где, кто учится, кто в ремеслухе, кто в Ленинграде, кто пропал… Незаметно дошли до Международного проспекта, и я потянул Сашку к комиссионному магазину, где в витрине стояли два бронзовых мушкетера, прекрасно вылепленных и прочеканенных неизвестным мне мастером прошлого века. Они были в шляпах с перьями, в камзолах, плащах, ботфортах и со шпагами.
— Смотри, какая красота!
— Тебе они нравятся? — спросил Сашка.
— Еще бы!
— Давай, я тебе их куплю.
— Ты что, с ума сошел? Они же по восемьсот рублей каждый!
Сумма казалась мне неслыханно огромной. К тому времени, после долгого и мучительного оформления документов на инвалидность, я получил вторую группу и пенсию 53 рубля в месяц (через год вторую группу сняли и заменили на третью — на десятку меньше).
Однако сумма совершенно не смутила Сашку. Он вытащил из кармана штанов пухлую пачку денег, повернул к двери магазина и спокойно сказал:
— Здесь хватит. Пошли.
— Никуда я не пойду. Не дури.
— Лева! — сказал Сашка ласково. — Что ты гоношишься? Мне эти деньги легко достались. Завтра еще столько же будет. А тебе — забава.
Я дал ему понять, что если он не спрячет деньги в карман, наш визит к Мирре отменяется. Он покачал головой, запихал деньги назад и замолчал до дома. Обиделся.
Мирра встретила его радостно, обняла, усадила за стол и разговорила. От острых тем Сашка ушел, я их тоже не поднимал, и мы весь вечер проговорили о детдоме.
После этого Сашка исчез.
Прошло два года.
Я был дома. В дверь позвонили. Я открыл. На площадке стоял мужчина с суровым обветренным лицом и прищуренными недобрыми глазами.
— Сашка? — ахнул я. — Заходи!
Он не двинулся с места.
— Дома есть посторонние?
— Никого нет.
— Где Мирра Самсоновна?
— На даче с дочкой.
— Жаль. Но все равно зайду.
Он шагнул ко мне. Мы прошли в мою комнату и проговорили весь вечер. Он только что вышел из тюрьмы. Рассказывал о тюремных нравах, обычаях, отдельных эпизодах тюремной жизни. Рассказывал, как всегда, образно, ярко, с его особым, корниловским юмором. А я смотрел на него, не переставая удивляться, как он изменился: под яркой речью и шутками скрывалась тоска, настороженность и надломленность.
После этого визита он опять исчез. На этот раз навсегда.
Нина Иванова…Не надо бить в барабаны.
Вся наша жизнь была тяжелой и прошла в жестокой борьбе за существование. Мы с большим трудом сочетали учебу с работой, которая давала нам возможность жить, — поэтому многие из нас остались недоучками.
Будучи по специальности геофизиком, я восемь лет копила деньги, работая уборщицей, мыла полы, чистила уборные, чтобы купить себе жилье.
Мы — поколение, надломленное войной. Рассказ каждого из нас начинается со слов «мама умерла» или «отец погиб на фронте», «Ленинградская блокада». Детдом был как спасательный круг. Потом была жизнь, жестокая и беспощадная, в которой каждый карабкался, как мог, чтобы не утонуть…
Эпилог
Мы встали, чокнулись, выпили. И снова подняли рюмки за тех, кто не дожил до этого дня, — за Олега, Володю и Лёву Громовых, Лиду Суслову, Валю Спиридонову, Машу Павлову, Полину и Тоню Сусловых, Люсю Балашову, Люсю Чидину, за Иту Ноевну Златогорскую, Татьяну Максимовну и Мирру Самсоновну Разумовских, Зинаиду Сергеевну Якульс, Розу Михайловну Молотникову, Марию Степановну Клименко, Николая Васильевича, Марию Николаевну и Люсю Роговых, Антонину Лаврентьевну Каверкину, Лидию Павловну Галченкову, за многих других, по каким-то причинам исчезнувших, ушедших из нашей жизни…
1998
