В слабом свете свечи, освещавшей маленькую комнату, он видел тонкий профиль Франсин, ее длинные, изогнутые ресницы, которые, словно два веера, лежали на ее щеках. Во сне ее соблазнительные губы слегка приоткрылись; золотистые локоны, разметавшиеся по подушке, были похожи на ангельский нимб.
Лахлану очень хотелось запустить руки в эти шелковые пряди и, приподняв их, посмотреть, как они заструятся по его мозолистым пальцам.
Каждый раз, когда Франсин ворочалась во сне, по комнате разливался волшебный аромат лаванды и розы, который кружил ему голову. Представив, какое соблазнительное тело скрыто под этим одеялом, Лахлан почувствовал, как по всему его телу пробежала горячая дрожь желания. Внизу живота запульсировала жгучая боль.
Ему вдруг так захотелось отбросить в сторону одеяло и, подняв широкую, похожую на бесформенный мешок ночную рубашку из тонкого полотна, погладить ее атласную кожу, что он едва не поддался этому порыву.
Господь всемогущий!
Он дал слово, что не причинит ей никакого вреда.
И он сдержит свое обещание, невзирая на все нечеловеческие муки и страдания, которые ему приходится терпеть.
Но если она только поманит его своим маленьким пальчиком, он, черт побери, сделает все, чтобы ей больше никогда не захотелось лечь в постель с другим мужчиной.
Франсин вздрогнула, словно от внезапного толчка, и открыла глаза. На прикроватном ночном столике горела свеча, тускло освещая комнату. Глядя на свечу, она пыталась вспомнить, почему легла спать, не погасив ее.
Постепенно приходя в себя, она поняла, что в комнате есть еще кто-то, и почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
И сразу все вспомнила.
Резко подскочив, женщина села в постели и, повернувшись, увидела, что Кинрат не спит.
Он полулежал на тюфяке, прислонившись спиной к закрытой на засов двери спальни, и молча смотрел на Франсин. Мужчина был без рубашки, нижняя часть тела была прикрыта пледом вместо одеяла. Рядом с ним на деревянном полу лежал его палаш.
— Что случилось? — шепотом спросила она. — Почему вы не спите? Вы что-то услышали?
— Все хорошо, — прошептал горец. — Спите.
За дверью во внутренней стене комнаты находилась гардеробная Франсин, а за ней еще одна, смежная, комната. В ней на маленьком матрасе рядом с Люсией спала Анжелика. Их охранял Уолтер Мак-Рат, хотя в этом не было особой необходимости, потому как в комнате было всего одно крошечное окошко, через которое никто не смог бы пролезть. Да и попасть в комнату ребенка можно было, только пройдя через комнату Франсин.
Поэтому, если она, Франсин, в безопасности, девочке тоже ничего не угрожает.
— Почему вы не спите, Кинрат? — прерывисто вздохнув, спросила женщина. — Неужели вы бодрствовали всю ночь?
Шотландец улыбнулся. Она заметила, как в полумраке блеснули его зубы.
— Как я могу спать, миледи? Ведь я должен охранять вас, — прошептал он, и в его голосе послышались веселые нотки.
Что за игривый тон? Можно подумать, что они спят в одной комнате, потому что у них любовный роман, а не потому что вынуждены защищать свою жизнь от подлых убийц.
Погрузившись в размышления, Франсин при тусклом свете свечи разглядывала шотландского аристократа. Может, он всего-навсего обычный человек и у него нет никаких сверхъестественных способностей? Может, она ошибается, считая его чародеем? Что, если, несмотря на свое феноменальное мастерство, которое он продемонстрировал днем во время состязания лучников, предводитель клана шотландских горцев всего лишь простой смертный?
Но тогда его могут подстеречь и убить, как любого другого человека…
От страха у Франсин неприятно засосало под ложечкой. Похоже, она заблуждалась, думая, что Кинрат с помощью магии может предотвратить любую опасность.
Господь всемогущий!
Она обязана предупредить его.
Вечером маркиз Личестер буквально силой потащил Франсин танцевать.
— Я его убью, — спокойным, бесстрастным голосом объявил Эллиот, когда они скользили по паркету, выполняя фигуры величественной паваны. Поймав ее удивленный взгляд, он пояснил очень уверенным тоном, словно это было вполне обычным делом:
— Я убью твоего шотландского любовника, Фрэнси.
Увидев в черных глазах Личестера холодную ненависть, Франсин поняла, что он не шутит и обязательно исполнит свое обещание. Однако разубеждать его в своей любовной связи с шотландцем она все-таки не стала.
Теперь женщина ясно поняла, что обязана рассказать Кинрату об угрожающей ему опасности, иначе его смерть будет на ее совести, и ей до конца своих дней придется жить с этим тяжким бременем. Нужно только собраться с духом.
— Кинрат, — заикаясь, пробормотала Франсин. — Я должна вам кое-что рассказать.
— Думаю, что это может подождать до утра, — спокойно ответил он. — Вам нужно отдохнуть, леди Уолсингхем. Завтра, с первыми лучами солнца, мы уезжаем в Ньюарк.
— Нет, нам нужно поговорить прямо сейчас, — настаивала она, не желая ни на минуту откладывать этот важный разговор.
Если он, как она думала, не может с помощью магии менять свое обличье, то его жизни угрожает реальная опасность. Личестер очень серьезный враг.
Франсин села на край кровати, подогнула под себя ноги и, похлопав по одеялу рукой, сказала:
— Прошу вас, подойдите ко мне и сядьте вот здесь. Нам нужно говорить очень тихо, чтобы не разбудить остальных.
Кинрат встал и, обмотав плед вокруг бедер, подошел к Франсин. Однако на кровать не сел, а просто наклонился над ней.
В тусклом свете свечи блеснул серебряный медальон, висевший у него на шее. Франсин машинально поймала его и, сжав в руке, поднесла ближе к свету. На нем она увидела гравировку на незнакомом языке. Возможно, это была строка из молитвы или магическая руна.
— Что здесь написано? — прошептала она.
Лахлан стиснул зубы. Дьявольщина! Она нечаянно коснулась ладонью его соска. Это прикосновение к его обнаженному телу было похоже на удар током. Лахлан вздрогнул, почувствовав, как в нем вновь разгорается желание; тело замерло в сладостном предвкушении.
Леди Франсин смотрела на него ясными, широко раскрытыми от любопытства глазами. Ее интересовала только гаэльская[10] молитва, выгравированная на священном амулете, который она сжимала в руке. Она даже не поняла, насколько сильно он возбудился. «Черт побери, я ведь поклялся защищать ее от любой опасности. В том числе и той, которая исходит от меня самого», — напомнил себе Лахлан.
Он, что называется, связал себя этим обещанием по рукам и ногам.
Эта женщина доверилась ему, и он, несмотря на то, что она сводит его с ума, заставляя сгорать от желания, сможет сдержать данное ей слово.
