— Ты еще ложкой из сковороды ел вчера.
— Ну вот, принца из меня не получится, а так хотелось.
Я посмеялась.
— Просто это странно. Знаешь, обычно, когда у человека есть деньги, он ведет себя иначе.
— Например? — Тима бросил на меня взгляд, продолжая есть.
— Ну не знаю… Люди с деньгами, они, как бы это сказать… Ну они знают, что у них есть деньги, и знают, какую имеют власть благодаря им.
— Чушь собачья, — поднявшись, Тима прошел с чашкой к окну. Поставив ее на подоконник, закурил. Выпустив дым вверх, продолжил говорить:
— Деньги — это шелуха, Вик. Те, у кого их нет, это знают. Деньги, особенно большие деньги, связывают значительно сильнее, чем их полное отсутствие. Люди придают им слишком большое значение. Одно время я жил в Индии совсем без денег. Это был своеобразный опыт. Деньги дают комфорт, они автоматически ставят тебя на определенную ступень социальной лестницы. Чем больше денег, тем выше ступень. Но там, в самом низу лестницы, тоже есть жизнь. И порой она интереснее и живее всего того, что предлагают наверху… Что? — сбился он под моим взглядом, я покачала головой, продолжая улыбаться краем губ.
— Мне нравится на тебя смотреть, — ответила ему. Усмехнувшись, он тоже покачал головой, туша окурок.
— Я тут распинаюсь, понимаешь ли, — сказал, подходя, — а ей нравится смотреть.
Тима остановился напротив, а я прижалась к нему, обнимая. Он в ответ погладил меня по голове, я закрыла глаза и подумала: пусть так будет всегда. Знаю, что это только мгновенье, и оно обманчиво, но не хочу, чтобы кончалось.
— Ты жил в Индии? — спросила, не открывая глаз.
— Да. Много лет. — Немного помолчав, он добавил. — Меня родители в детстве возили в Крым. И я тогда влюбился в море. Помню, отец рассказывал про моря и океаны, и я решил: вырасту, построю самолет и улечу жить к океану.
— Мечты сбываются?
Тима снова усмехнулся.
— Сбываются. Только у них порой слишком высокая цена.
Отстранившись, я посмотрела на него, подняв голову.
— Ты уехал в Индию после смерти друга?
Тима кивнул, осторожно убирая мне за ухо прядь волос. Мы немного посмотрели друг на друга, потом я спросила:
— Как думаешь, что будет дальше?
Дурацкий вопрос, конечно. Тима перевел взгляд на стену, задумчиво вздыхая.
— Все очень сложно, Вика. Очень, — снова посмотрел на меня, улыбнувшись, — но я хочу надеяться на лучшее.
Кивнув, я расцепила руки, отпуская его, Тима вернулся к подоконнику за чашкой.
— Я сейчас уеду, — сказал мне, — есть рабочие дела, еще хочу несколько моментов проверить… А вечером приеду с Катей.
— Тим, я думаю, лучше нам с ней поехать домой.
— Это не обсуждается.
— Я не могу рассказать ей сейчас… о нас… — я спрятала взгляд.
— Почему?
— Она потеряла ребенка. Твоего ребенка. Все это так некрасиво, ей и так больно, а тут я…
Тима, запустив руки в волосы, провёл по голове назад.
— У тебя в любом случае неделя, за которую нужно к чему-то прийти.
— А если мне придется уезжать? — вырвалось вдруг. Мы снова посмотрели друг на друга. Тима, подойдя, сел передо мной на корточки, взяв за руки, сказал:
— Вик, я тебя не брошу.
И сердце, глупое, затрепетало. Поверило в счастье. Жаль, я тогда не вспомнила, что порой слова так и остаются только словами.
В итоге договорились о следующем: мы с Катькой остаемся у Тимы. Пока он ездит за ней, я дома собираю немного вещей. На этом настояла я сама, Тима был против того, чтобы оставлять меня одну. Сама не знаю, как уговорила его. Мне казалось, если Катька только увидит нас вместе, то сразу все поймет. И этот момент я оттягивала, как могла. Просто не знала, как сказать. И что. Что мы с Тимой вместе? Да как-то так и не скажешь. У нас все странно, непонятно, неоднозначно. Что он испытывает ко мне? Готов бежать, если что, это ведь о многом говорит?
И все-таки все было слишком сложно. И я попыталась оттянуть момент встречи хоть как-то. Мы ехали в сторону дома, я смотрела в окно, ни о чем не думая. Курить не хотелось. Странно-то как. То без сигареты утро представить не могла, а сегодня даже еще не курила. Что-то точно происходит. Вскоре мы тормознули во дворе, хотя я предложила высадить меня пораньше. Но Тима даже слушать не стал. Конечно, я оказалась на всеобщем обозрении. Впрочем, все думают, что Тима Катькин парень, так что ничего страшного в ситуации нет. Жаль только, я не смогу его поцеловать. Эта мысль неприятно резанула сердце.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я пошла, — улыбнулась ему, — сообщай, как там что…
Кивнув, он сказал:
— Будь осторожна. И сразу звони мне, если что, поняла?
— Все будет хорошо.
Выскочив из машины, я махнула ему рукой, дождавшись, когда Тима уедет, направилась к подъезду.
— Вик, как там Катерина? — тут же спросила стоящая на балконе тетя Лида.
— Все хорошо.
— А ты где пропадаешь?
Я оставила вопрос без ответа, заходя в подъезд. Лучше вам и не знать, тетя Лида. Быстро взлетев на свой этаж, открыла дверь. Зайдя в квартиру, задвинула щеколду и прислонилась спиной к двери, закрывая глаза. Выдохнула. Я дома. У Тимы находилась, как в другой реальности, а тут… Все нахлынуло с новой силой. Открыв глаза, наткнулась взглядом на коробку, стоящую на шкафу. Мамины вещи… Кажется, с того момента, когда я хотела их посмотреть, прошла вечность. А что если?.. Нет, глупость, конечно… Но уже несла стул, а вскоре коробка стояла на диване, а я сидела рядом. Когда была маленькой, в мамину комнату мне запрещалось заходить, а когда доросла до того возраста, чтобы, например, порыться в вещах, пока ее нет, уже было неинтересно. А вот сейчас вдруг захватило. Старые фотографии, письма, безделушки — мир моей матери. Я так и не поняла, что она была за человек, что хранила в своей душе. Фотографии были разных лет, на некоторых мелькали бабушка с дедушкой, я их никогда не видела. Бабушка умерла рано, дед женился второй раз, жил с той, второй семьей, довольно далеко. Мама с отцом не общалась, вышла замуж, уехала в этот городок, черт знает, по какой причине. Устроилась в местный совхоз и получила квартиру с условием, что будет работать там двадцать лет. Она отработала больше, до конца своих дней. Вряд ли мечтала о такой жизни, хотя откуда мне знать? Я наткнулась на фотографию замужества. Мама в простом белом платье, отец в костюме. Симпатичный блондин с веселыми глазами и большим ртом. Высокий, выше матери, хотя она далеко не маленькая. Потом шли фотографии с мелкой Катькой, толстая такая и смешная, кто бы мог подумать, что вырастет в высокую и худую из такого милого пухляша? Я улыбнулась, рассматривая её. Потом появились цветные, их было немного, в основном на «выходе»: в школе или редких гостях. Меня почти не было, так, пара фото. Зато Катьки навалом. Мать, словно одержимая, собирала все моменты Катькиной жизни. Искала в ней свое счастье?
Следующими были письма. Немного, обвязанные шерстяной ниткой, они смотрелись странно на фоне современной жизни. Письма были от деда, написаны в первый год после смерти бабушки. Не удержавшись, я прочитала их. Дед пытался наладить отношения, но видимо, неудачно. Мать вычеркнула его из жизни. Она вообще всегда была категоричной. Раз, и отрезала. Никаких оттенков, либо черное, либо белое.
Еще в коробке лежал файл с квитанциями. Я просматривала их по инерции, пока вдруг не наткнулась взглядом на телеграмму. Мотнув головой, пробежалась еще раз и застыла.
— Не поняла, — пробормотала вслух, снова глядя в текст. Он не изменился. А это значит… Нет, этого просто не может быть.
Вот теперь захотелось курить, организм, словно встряхнувшись, потребовал никотина. Я нырнула в кухню с сигаретой и зажигалкой. Прикурив, выдохнула дым, а сама снова уставилась на телеграмму.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Саша Царев умер, попал под электричку».
Вот такое короткое послание. И вроде бы все просто, понятно, за исключением одного. Дата на телеграмме. Она была отправлена за одиннадцать месяцев до моего рождения. Нет, можно предположить, что это просто чья-то глупая шутка. Только куда реальнее другое. Александр Владимирович Царев, симпатичный высокий блондин с веселыми глазами и большим ртом, никогда не был моим отцом.
