в россыпи миллиардов звёзд древние люди ухитрялись увидеть то медведицу, то Персея, да ещё и не одного, а с головой Медузы Горгоны в руке, то какого-нибудь быка. Лично для меня звёзды всегда напоминали россыпь бриллиантов с выставки ювелирных изделий, на которую как-то раз затащила меня Лика. Мой взгляд привлекли две задорно блестящие звёздочки, почему-то не белые, как все остальные, а зелёные, совсем как глаза у Елизаветы Андреевны. Опять вспомнилась любимая Ликина песня, и я решил не противиться соблазну, благо всё равно уже поздно, никто не услышит, и стал негромко напевать: «У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят…» Для учеников кадетского класса занятия музыкой, равно как и танцами, были обязательными, слухом и голосом меня природа не обидела, и, пока была жива Лика, мы частенько радовали гостей пением дуэтом и игрой на рояле в четыре руки. После смерти жены я забросил пение, а рояль вообще продал, с трудом совладав с соблазном разломать его к чёртовой матери, а обломки выкинуть из окна. И вот теперь меня опять посетила муза пения, забыл, как её величали древние греки.
Я смотрел на две зелёные звёздочки, и слова песни сами срывались с губ.
- Красиво, - выдохнула рядом Елизавета Андреевна, и я крепко стиснул зубы, чтобы не выругаться. Вот ведь идиот, повёл себя, словно тетерев по весне, никого не видя и ничего не замечая! И ведь, что самое обидное, не щенок-сеголеток, а боевой офицер, даже награда имеется! Я резко выдохнул, процедил сквозь зубы:
- Благодарю Вас, сударыня.
Льда в моём голосе вполне хватило бы на заморозку Атлантиды, ещё на парочку айсбергов для «Титаника» осталось бы, но барышня пребывала в состоянии близком к аффектации (интересно, по чарочке они с Алесей что ли осушили, пока я на улице ждал?) и ничего не заметила. Смотрела на меня восторженно сияющими глазами и щебетала, точно птица по весне:
- Алексей Михайлович, а давайте Вы у нас на маленьком семейном концерте выступите? У Вас чудный голос! И вообще, вы очень привлекательный мужчина, мне, право, даже жаль, что я уже обручена! Нет, я, конечно, люблю Петеньку, но Вы такой… - Елизавета Андреевна всплеснула руками и чуть не упала, укрепив мои подозрения в лёгком, а то и средней тяжести алкогольном опьянении.
Я машинально подхватил девицу, прижал к себе, помогая твёрдо встать на ноги, и тут меня обдало жаром, от коего перед глазами вспыхнула розовая пелена, а кровь в жилах в прямом смысле слова закипела. Я застонал и впился поцелуем в чуть приоткрытые, такие розовые и манящие, губки госпожи Соколовой. Головой-то я прекрасно понимал, что творю нечто непозволительное, и даже ждал возмущённого отпора, а то и пощёчины, но не мог заставить оторваться от барышни даже на миг. Из омута страсти меня вырвал громкий вой, моментально пробудивший в памяти кадры из до дрожи захватывающего фильма «Собака Баскервилей», когда за сэром Генри Баскервилем в исполнении блистательного Никиты Михалкова огромными скачками несётся здоровенная псина в жуткой фосфоресцирующей маске. Действуя исключительно на рефлексах, я задвинул испуганно пискнувшую Елизавету Андреевну себе за спину, выхватил пистолет и лишь после этого стал оглядываться по сторонам и прислушиваться, благоразумно не двигаясь с места.
Вой прозвучал снова: низкий, вибрирующий, от коего по коже побежали мурашки, а сердце притихло, видимо, вспоминая план эвакуации в левую пятку.
- Ч-ч-что это? – прошептала Елизавета Андреевна, трясущаяся всем телом и благоразумно не высовывающаяся из-за моей спины.
Я прикусил язык, чтобы не ляпнуть про исчадие ада, преследующее род Баскервилей. Девчонка и так напугана, мне и самому не по себе, не самое время для столь мрачных шуток, лучше постараться хоть немного успокоить госпожу Соколову, пока она от страха глупости делать не начала. Я глубоко вдохнул и ровным тоном, каким всегда разговаривал с молодым пополнением, требующим внимания и терпения больше, чем дюжина игривых котят и разнокалиберная горластая гиперактивная малышня вместе взятые, произнёс:
- Сударыня, время уже позднее, ничего удивительного, что волки и другие ночные животные вышли на ох…
Вылетевшая из темноты зверюга больше походила на средних размеров хищного ящера, чем на волка, и вегетарианцев, равно как и остальных миротворцев, оценивала исключительно с питательной точки зрения. Выработанная за годы службы привычка опередила разум, я сначала разрядил в скачками несущегося на нас зверя весь револьвер, а лишь потом подумал, кто это и чего ему от нас надо. Одно ясно: на вышедшего на прогулку домашнего любимца эта тварь не похожа, ни один даже самый изощрённый самоубийца не возьмёт к себе эту смесь крокодила с гамадрилом.
От моих выстрелов зверюга оглушительно взвыла, поднялась на задние лапы, став ещё больше, а потом рухнула на землю и застыла. Я тоже не спешил проверять, погибла тварь или же прикидывается, благоразумно замерев на безопасном расстоянии и поудобнее перехватив трость, а вот Елизавета Андреевна в который уже раз решила доказать, что красивые девушки редко бывают рассудительны. Барышня вышла из-за моей спины и направилась к туше на дороге. Вот ведь смелая, блин, когда не просят!
- Елизавета Андреевна, - моё шипение посрамило бы всех змей, когда-либо существовавших на нашей планете, - вернитесь немедленно!
С тем же успехом я мог бы приказать реке замереть, ветру не дуть, а огню не гореть, на мои слова обратили ноль внимания, фунт презрения.
Вот строптивая девчонка! Я за пару шагов догнал госпожу Соколову, схватил её за руку и услышал печальный шёпот:
- Снежок…
Какой снег, лето на дворе? Я непонимающе огляделся по сторонам, а Елизавета Андреевна присела на корточки и ласково провела ладошкой по оскаленной морде зверюги, при ближайшем рассмотрении оказавшейся впечатляющих размеров псиной.
- Снежок, бедный мой, как же так…
Я оценивающе посмотрел на бездыханную тушу и недоверчиво хмыкнул. Тот, кто дал подобному чудовищу безобидную кличку Снежок, явно был заядлым юмористом, он бы ещё Пушистиком такого зверя величать стал!
Госпожа Соколова подняла на меня блестящие от слёз глаза, прошептала негромко:
- Это пёс господина Удальцова, Снежок, специально натренированный на крупную дичь. Он никого кроме хозяина не признавал, кидался на всех, кто даже просто мимо проходил, поэтому его в самом дальнем углу двора держали.
Я наклонился, нашарил на шее пса мощный, зверю под стать, ошейник со свисающим с него обрывком цепи.
- Глафира рассказывала, что Снежок всегда, как человека чуял, сразу яриться начинал и с цепи рваться, - Елизавета Андреевна погладила пса по морде, вздохнула
