казалось, отражались сотни озер, она сейчас выглядела совершенно иначе. Ужасно тощая, бледная, похожая на восковую фигуру, с сухими ломкими волосами и поблекшими глазами, в которых, тем не менее, можно заметить искорки от того давнего огня. Интересно, что будет, когда он полностью угаснет?
– Ну ты чего завис? – сказал Егор.
Я потряс головой и быстро вспомнил, о чем мы говорили.
– А… Да я вот думаю, а что если я ее просто не достоин?
– Так докажи, что достоин. Просто будь собой и все.
Знать бы еще как это, быть собой. Мне кажется, что я давно потерял себя за ненадобностью.
– Что ж, спасибо.
Я проходил мимо своих нелюбимых и, как мне казалось, самых опасных районов нашего города. Здесь мало кого можно встретить кроме закоренелых пьяниц, с утра до ночи сидевших на лавочках и распивавших известные напитки в небольших скверах около домов. Сегодняшний день не стал исключением.
Проходя мимо одной такой шумной пьяной группы, некоторые члены которой уже лежали на земле, я поймал себя на странной мысли. Пытаясь отогнать ее как можно дальше, я тряхнул головой и перевел взгляд на небо. Закат горел погребальным костром; кроваво-красные языки пламени охватывали весь небосклон. На меня накатило чувство, что вот-вот что-то случится, что все слишком хорошо. Это невыразимо странное и пугающее предчувствие чего-то плохого, ощущение предстоящей катастрофы, заставило меня в ужасе отвернуться от неба и упереться глазами в землю перед собой. Первое, что пришло мне в голову в такой ситуации: «Что-то случилось с Дашей». Я хотел кинуться к ней, но вспомнил, что она куда-то уехала. Я много чего передумал за этот вечер, но несмотря ни на что смог себя кое-как успокоить и заснуть.
Утром я сидел перед ноутбуком и мучил программу для создания музыки, стараясь сделать подходящую для слов мелодию. Да, все-таки я окончательно убедился в том, что музыка нравится мне куда больше литературы.
Внезапно мне пришло сообщение. От одного его вида меня бросило в холод. Оно пришло от Кати.
«Привет, Макс», – застыло перед глазами.
В голове вереницами потянулись картины. Ее двадцатисекундные взгляды мне прямо в глаза, сопровождаемые улыбкой; ее сообщения о том, как я для нее важен, о том, как комфортно ей со мной и одиноко без меня и наконец ее длиннющее сообщение с отказом. А потом я вспомнил тот диалог несколько дней назад… Дура, а ведь она искренне не понимает того, почему я молчу, и почему мы не разговариваем. Она ведь так мягко и так чисто мне отказала! «Нет», сколько бы вокруг него не было эпитетов, причастных и деепричастных оборотов, все равно остается словом «нет». Отказ есть отказ, и, в сущности, совершенно неважно каким он был, ведь потом все равно идут одинаковые поблекшие дни в комнате, полные молчаливого отчаянья, слез, сильных таблеток и вонючих сигарет. Но даже после всего этого я продолжал надеяться как бы без надежды. Но благо после того разговора я все в себе задушил. Вроде бы задушил…
«Привет, Кать», – ответил я.
«Ты не мог бы со мной погулять?»
Я не мог поверить своим глазам. Меня бросило в жар; сердце бешено стучало.
«Ты уверена, что хотела написать это именно мне?»
«Более чем. У меня сейчас очень сложный период и, наверное, кроме тебя мне никто не поможет. Ты всегда поддержишь, постараешься понять, поможешь. Просто больше мне писать некому, прости».
Конечно я не смог ей отказать…
Фонари равномерно освещали брусчатый тротуар. В стороне из какого-то люка валил теплый пар, поднимаясь в прохладный воздух и растворяясь где-то в вышине, в желтом свете. Она шла мне навстречу в бежевом пальто и шарфе. Изумрудные глаза, темно-русые волосы и несколько веснушек снова швырнули меня в какие-то непонятные чувства.
«Неужели я все еще…»
«Нет, этого не может быть. Просто не может быть».
И ровно с этого момента и до самого конца прогулки я старался как мог не смотреть в ее глаза, опасаясь их как огня. У меня было плохое предчувствие на этот счет.
– Привет, – сказал она, улыбнувшись. Но улыбка эта была как бы через силу. Я не успел ответить, как она кинулась меня обнимать. Мои руки метались туда-сюда, то прикасаясь к ее спине, то одергиваясь обратно. Со мной творилось что-то странное.
– Что-то случилось?
Катя рассказала мне, что совсем недавно ее чуть не изнасиловали. В магазине на нее пристально смотрел мужик лет двадцати пяти, в кожаной куртке, с наглой рожей, черными волосами и щетиной. Катя всегда отличалась странным характером, так что вместо того, чтобы отвернуться и уйти, она также уставилась ему в глаза. Затем, проходя мимо, он шепнул ей на ухо: «Сучка». А потом он шел за ней по пятам чуть ли не до самого дома, периодически спрашивая об ее желании «развлечься», спрашивая ее номер телефона и адрес. Он уже схватил ее за руку, но она успела отвесить ему сильную пощечину. Он не отпустил руку, а лишь продолжил похотливо и даже как-то безумно лыбиться. Тогда Катя закричала. Люди вокруг посмотрели на них. Он отпустил ее руку.
Порой бывают случаи, когда всех слов не хватит, чтобы передать настроение; порой бывают случаи, когда в голове нет ровным счетом ничего кроме мата, жесткого сплошного мата. Это был тот самый случай. Я шел рядом с ней и матерился чуть ли не в истерике. Почему, почему именно она? Да, Катя всегда была красивой, но все-таки почему именно она? И почему именно я с этим столкнулся? И почему именно сейчас?..
Я обнял ее, проклиная весь мир. Ее плечи подрагивали; она тихо плакала, уткнувшись мне в плечо. Мимо нас проходили люди. Мной овладело ужасное ощущение, которое и до этого порой на меня накатывало во время переживания определенных эмоций; но в этот раз оно было значительно сильнее. А именно: появилось бесконечное, почти невозможное отвращение и вместе с тем ненависть ко всему вокруг – к фонарям, к дороге, к машинам, к улицам, к городу, но больше всего к людям. Я в один миг возненавидел всех прохожих: их одежду, лица, движения. Думаю, еще немного и я бы точно кого-нибудь убил.
– Н-ну ничего, переживу. Значит, это испытание, значит так надо было. Только непонятно зачем, – сказала Катя; ее голос дрожал.
Я с трудом перестал ее обнимать и посмотрел на нее. Клянусь, никогда в жизни не было мне так жалко кого-либо. Катя протерла глаза рукавом и посмотрела на меня. Увидев всю скорбь
