– Пэй, вы считаете, что на этом корабле Безопасность имеет своих агентов, о которых я не знаю?
– Шкипер, что вы имеете в виду?
– М-м-м… не знаю, но будь я шефом Безопасности, обязательно имел бы таких!
– Я бы не удивился, сэр.
– Пошел отсюда! Посмотри, проснулся ли парень? – Он нажал на клавишу. – Эдди! – Но вместо того, чтобы послать за Торби, приказал Хирургу осмотреть юношу, поскольку было бессмысленным уговаривать его вступить в команду, не будучи уверенным, что он сможет это сделать. Медики, майор Стейн и капитан Кришнамурти, явились к Брисби перед ленчем.
– Ну?
– С физической стороны возражений нет, Шкипер. Я попросил психолога поговорить с ним.
– Отлично. Кстати, сколько ему лет?
– Он не знает.
– Да, да, – нетерпеливо согласился Брисби, – но как вы думаете, сколько ему лет?
Доктор Стейн пожал плечами.
– Каков его генетический код? В какой среде он рос? Подвергался ли он мутациям, влияющим на определение возраста? Большая или малая сила тяжести была не его планете? Индекс планетарного обмена веществ? Ему может быть и десять стандартных лет, и тридцать. Я могу произвольно прикинуть его возраст, исходя из предположения, что он не подвергался существенным мутациям, и окружающая среда примерно соответствовала земной и вынести ничем не подтвержденное предположение, что ему не меньше четырнадцати стандартных лет и не больше двадцати двух.
– Можно ли предположить, что ему восемнадцать лет?
– Об этом я и говорю.
– Ладно, так и будем считать. Внести в список младшего состава.
– У него есть татуировка, которая может дать ключ, – сказал доктор Кришнамурти. – Метка раба.
– Черт бы вас побрал! – Полковник Брисби прикинул, что его решение подписать депешу в Корпус «Икс» было оправданным. – Датирована?
– Только вольная – по саргонезскому исчислению, что подтверждает его рассказ. Клеймо заводское. Без даты.
– Плохо. Ладно, поскольку медики с ним покончили, я пошлю за ним.
– Полковник!
– Да, Криш?
– Я бы не рекомендовал вам вносить его в состав команды.
– Чего ради? Он здоров так же, как мы с вами.
– Конечно. Но тут есть определенный риск.
– В чем?
– Я беседовал с ним, находящимся в легком трансе. Это было утром. Полковник, была ли у вас когда-нибудь собака?
– Нет. Во всяком случае с тех пор, как я здесь.
– Очень полезное лабораторное животное, многие ее характеристики совпадают с человеческими. Но если возьмете щенка и будете бить его, дразнить и унижать – он превратится в злобного хищника. Возьмите щенка из того же помета, его единокровного брата, ласкайте его, говорите с ним, укладывайте спать рядом с собой, учите его – и он станет счастливым, послушным домашним животным. Возьмите еще одного из того же помета, ласкайте его по четным дням и бейте по нечетным. Он будет настолько растерян, что не сможет существовать ни в той, ни в другой роли; он уже не может вести себя как дикое животное, и он не будет понимать, чего вы от него хотите, как от домашнего. И очень скоро он перестанет есть, спать, он не сможет контролировать свои функции, будет дрожать и бояться каждого движения.
– Х-м-м… часто ли вы проводите такие эксперименты?
– Я никогда не проводил их. Но их описания в литературе… и случай с этим молодым человеком заставляет вспомнить их. В годы своего становления он пережил целый ряд травматических воздействий, последнее из которых случилось с ним лишь вчера. Он подавлен и растерян. Как та собака, он может огрызнуться и укусить в любое время. Он не готов еще к одному стрессу; он должен находиться в условиях, где к нему можно применять психотерапию.
– Фу!
Офицер психологической службы пожал плечами.
– Прошу прощения, доктор, – продолжил полковник Брисби. – При всем уважении к вашим знаниям, я знаю об этом случае несколько больше. Последние пару лет этот парень был во вполне приличном окружении. – Брисби припомнил прощание, свидетелем которого ему довелось быть. – А до этого он находился на попечении полковника Ричарда Баслима. Вы слышали о нем?
– Я знаю, какой репутацией он пользовался.
– И если есть нечто, за что я могу ручаться судьбой своего корабля, – так это то, что полковник Баслим никогда не причинил мальчику ни малейшего зла. Он был одним из самых сильных, здоровых духом и гуманных людей, когда-либо носивших форму. Вы говорите о своих собаках; я же помню полковника Ричарда Баслима. Итак… вы по-прежнему советуете мне не зачислять его?
Психолог медлил с ответом.
– Итак? – повторил Брисби.
– Отнесись к этому спокойно, Криш, – прервал их майор Стейн, – но у меня другая точка зрения.
– Мне нужен прямой и конкретный ответ, – сказал Брисби, – после чего я смогу принять решение.
– Возможно, я мог бы изложить свое мнение следующим образом, – медленно сказал доктор Кришнамурти. – Серьезных оснований для отказа в зачислении не существует.
– Почему?
– Чувствуется, что вы хотите зачислить мальчика. И если он попадет в беду, я предпочту оказать ему медицинскую помощь, а не настаивать на своем мнении. Ему и так уже досталось.
Полковник Брисби хлопнул его по плечу.
– Ты хороший парень, Криш! Это все, джентльмены.
Торби провел трудную ночь. Мастер-оружейник разместил его в помещении старших офицеров и хорошо отнесся к нему, но Торби встревожила та подчеркнутая вежливость, с которой все окружающие отводили глаза от яркой униформы «Сису». Еще недавно он был горд, что имеет право носить этот мундир, а теперь с грустью понял, что каждое одеяние имеет и двойное значение. Ночью, прислушиваясь к храпу и сопению вокруг себя – чужие, фраки – он мечтал вернуться обратно к Людям, где его знали и понимали.
Ворочаясь на жесткой койке, он думал, кому она могла принадлежать.
К нему приходили мысли о том, кто бы мог занять ту дыру, которую он по-прежнему называл «домом». Починили ли дверь? Сохраняются ли там та же чистота и уют, которые так любил папа? Что они сделали с протезом папы?
Засыпая, он видел перед собой и папу, и «Сису», и видения мешались друг с другом. Наконец, когда перед ним проплыли обезглавленная Бабушка и летящий на них пират, папа прошептал:
«Больше не будет плохих снов, Торби. Больше никогда, сынок. Будут только счастливые сны».
Он заснул мирно и счастливо, но проснулся в этом ужасном месте, наполненном болтовней фраки. Завтрак был довольно приличным, но не имеющим ничего общего с высокими стандартами «Сису»; впрочем, может быть, он не был голоден.
После завтрака, когда ему было бесцеремонно приказано переодеться, он стал постепенно ощущать свое бедственное положение. Впервые он ощутил, насколько небрежно медики могут обращаться с человеческой плотью – он терпеть не мог, когда его тыкают и мнут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
