– А чтобы знакомый и вблизи?
– Да можно и более похожего найти, особенно если в Лондре поискать. Вон, тот же Джеффри каждый день с умилением вздыхает и восклицает, как ему этот король напоминает дорогого брата Дональда. По его словам, так один в один и рост, и фигура, и даже лицо… почти. Нос у них с братом, видишь ли, фамильный.
– Ерунда все это, – покачал головой Кантор. – Даже теоретически ерунда. Ну, найдешь ты, допустим, полного двойника, и дальше? Можно скопировать манеры, жесты, привычки, но остальное? Его набекрень повернутые мозги, его любопытство, его феноменальную память и этот ненормальный столб света, который ни один маг объяснить не может – как это можно скопировать? Да засыплется этот двойник на первом же свидании с Флавиусом, даже если допустить, что маги его не разоблачат.
– Не разводи теории, – поморщился Гиппократ. – Ты просто скажи, это он?
– Конечно он. Я не то чтобы знал его очень близко, но очень хорошо запоминаю в людях, во-первых, голос, а во-вторых, пластику. И могу тебя заверить, что ни голос, ни интонации, ни манера двигаться, ни жесты ничуть не изменились. А что он стал иначе себя вести и сбил с толку бедных слуг, так это нормально. Любовь иногда и не то с людьми делает.
– О, это несомненно, – засмеялся Гиппократ. – Когда я видел тебя в последний раз, ты был конченым отморозком, а сейчас на человека стал похож.
– А может, меня тоже подменили? – поддел его Кантор.
– Принести арбалет, проверим? – не остался в долгу кентавр.
– И обломаетесь, – засмеялась Ольга. – Он сейчас спьяну промажет, и что выйдет?..
– Я не настолько пьян, чтобы мазать, – возразил мистралиец. – Руки не трясутся, в глазах не двоится, значит, попаду.
Ольга не стала спорить, видимо, решив, что ему виднее. Была у нее такая уникальная для женщины черта – никогда не спорить о том, в чем она разбиралась хуже собеседника. Например, об арбалетах. А вот Гиппократ загорелся:
– Спорим, промажешь? Принесу арбалет, и проверим.
– А у тебя что, есть?
– Да мне любой стражник одолжит. Только ведь промажешь.
– Спорим, – настойчиво заявил Кантор и тут же вспомнил, как Жак с товарищем идеологом мерили штаны. – На пять щелбанов.
– У Жака научился? – хихикнула Ольга. – Когда только успел?
Гиппократ, который всегда был азартным, немедленно согласился и, подхватившись, умчался в неизвестном направлении, пообещав скоренько вернуться.
– А ты попадешь? – тут же спросила Ольга, провожая его взглядом.
– Попаду, – кивнул Кантор. – И настучу Гиппократу по лбу. Никогда не давал щелбанов героям, интересно попробовать.
– Какой ты мелочный, – улыбнулась Ольга.
– Нет, я любопытный, – возразил Кантор. – А Гиппократу не повредит пара щелбанов, чтобы меньше хамил.
– А ты и вправду услышал, что в кустах сидят кентавры? Даже то, о чем они говорят? И узнал Гиппократа по голосу?
– Да. Почти сразу узнал. А вот он меня нет, хотя мастер Льямас действительно знакомил меня со своими соратниками.
– Настолько сильно ты изменился с тех пор? Ты что, пластическую операцию сделал?
– Пришлось, – ушел от ответа Кантор, сразу пожалев, что распустил язык. Нет, не стоило, в самом деле, столько пить… И еще сразу вспомнил, какой шок он испытал, впервые увидев себя в зеркале, которое с криком и скандалом вытребовал у Амарго. Он подозревал, что зеркало ему не дают по серьезной причине, и ожидал увидеть нечто ужасное, но увиденное превзошло все ожидания. Полагал, что из зеркала на него посмотрит изувеченная шрамами жуткая рожа с перебитым носом или вовсе без оного, но никак не был готов увидеть совершенно здоровое и целое лицо, только не свое… – Давай не будем об этом.
– Хорошо, – легко согласилась Ольга, но все же не удержалась, чтобы не уточнить: – А тебя теперь совсем-совсем никто не узнает?
– Я подозреваю, что Жюстин узнала бы. Маги вообще в этом отношении опасны, и я стараюсь с ними поменьше общаться.
– А твой приятель Плакса? Он же маг?
– Да какой он маг, ему до мага еще лет двадцать учиться. Нет, правда, давай не будем об этом. Помолчим и послушаем шум моря.
Видно было, что Ольге очень хочется расспросить подробнее, что же он такого слышит в шуме моря, но она послушно замолкла.
«Насколько все-таки с ней просто, – подумал Кантор. – Даже смешно иногда становится. Стоит только попросить, желательно жалобно, и она ни слова не скажет поперек. Зато услышь она хоть раз из моих уст классическое „молчи, женщина!“, и последствия будут фатальными. В худшем случае это будут последние слова, которые она выслушает. В лучшем – потребуется несколько дней униженно извиняться и молить о снисхождении к несчастному увечному и больному на голову мистралийцу, безвинной жертве национального воспитания… И как нас угораздило сойтись? Неужели и впрямь всему виной проклятие? А мы, в беспамятстве от нежданной любви, отдаемся своему счастью, совершенно забыв о его подозрительном происхождении. Всякое проклятие есть зло, и если оно вылилось в столь странный роман, наверняка ничего хорошего из этого не выйдет. Ольга может и не чувствовать, тем более сам же ее убедил, что проклятие безвредно. Но ты-то, товарищ Кантор, соображаешь, что делается? К чему все идет? Чувствуешь, как слабеет твоя воля, как ты становишься чувствительным и покладистым, как теряешь твердость духа и уверенность в себе? Пусть это цена, которую ты до сих пор платишь за свою чудом спасенную жизнь, но к добру ли это? А понимаешь ли ты, дорогой товарищ, во что может обойтись Ольге эта любовь? Или забыл, что случилось не далее как десять дней назад? Полагаешь, это был первый и последний раз? Вот и подумай, что ты должен сделать. В конце концов, кто из вас мужчина…»
«Но не сейчас же», – робко и жалобно напомнил о себе внутренний голос.
Кантор не нашел в себе сил возражать. Не сейчас. Потом. Когда придет время уходить.
И думать об этом тоже будем потом.
Ольга придвинулась поближе, забилась к нему под мышку и прижалась щекой к груди, тихо и ласково, как котенок. Всякие здравые мысли о будущем тут же улетучились. Кантор обнял девушку и зажмурился, вслушиваясь в шум моря и неровное дыхание любимой, однако, вопреки ожиданию, почему-то не смог спокойно наслаждаться приглушенной красотой звуков ночного побережья. Что-то не давало ему покоя, что-то беспокойно металось и ворочалось внутри.
«Где, мать его так, шляется этот хам Гиппократ, – раздраженно подумал Кантор и сам себе удивился. – Да с чего это я вдруг, все было так хорошо, так тихо, спокойно… Ну, взгрустнулось немного, отчего так психо-вать? Неужели боюсь и в самом деле промазать? Да нет, не так уж много и выпил, а если даже и промажу, ну что с того? Не последние штаны проигрываю. Подумаешь, пять щелбанов, не копытом же Гиппократ будет их выдавать… Так в чем же дело», – уже позабыв о шуме моря, он задумался всерьез. Откуда вдруг взялась эта паника, это раздражение, мандраж, словно все не так, все наперекосяк… Точно так же было, когда он сидел в засаде, а объект второй час не шел, опоздал и заставил бедного убийцу здорово понервничать… Дурацкие попытки анализировать их с Ольгой отношения не могли быть тому причиной – такие мысли могли только огорчить и повергнуть в уныние, но никак не заставить психовать и дергаться… И что за странное ощущение, словно чужая магия на него действует. Откуда вдруг, никого же поблизости не видно и не слышно? Уж не происходит ли вокруг чего-то такого, что могло помимо его сознания, как это обычно бывает, пробудить и взволновать дремлющую в нем Силу?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
