— Эй! Кинь далеко, покажитесь!
Никого. Пусто. В ушах посвистывал ветер, тучи аспидной синевы застилали высь. Я почувствовал, что сзади подошла Го и остановилась неподалеку. Тревога нежданно переполнила меня, я вздохнул и сел на колючую кочку. Го пристроилась рядом, как-то неуверенно, с внутренним колебанием, потрепала рукой мои волосы: она, кажется, жалела меня, расстроенного? Вот уж странно! Вспугнутые шумом, опять летели негустые стайки птиц. Летели они низко и с гомоном.
— На вашей планете много женщин? — спросила Го совсем некстати.
— Много.
— Они — красивые?
— Всякие.
— Отец не велит мне идти с вами…
— Что же он велит?
— Вернуться.
— И ты выполнишь его волю?
Она не ответила, замкнулась, недоступная. Тревога нарастала. «Где же парни? Неужели прячутся, страшась позора и насмешки?» Я уже хотел призвать на помощь Голову, но тут уловил в траве какое-то шевеление. Внизу показался силач, он почему-то пятился, изредка оборачиваясь, дальше маячил Червяк Нгу, он сгибался под тяжестью и семенил, покачиваясь. Я не сразу сообразил, что воины несут яйцо. Удалые мои парни не ударили, значит, в грязь лицом!
Я сбросил с плеч ранец и заспешил на помощь.
Глава двадцатая
1
Братья! Люди!
Я верю: вы не забудете про меня, вы опуститесь на эту планету, как спустился я сюда в поисках покоя и одиночества. Я молод и заслуживаю снисхождения — мне ведь казалось, что я устал от жизни, как устают от нее старики.
Я послал гондолу в космос. Вы, уповаю на то, скоро услышите сигналы Головы. Я поставил Мозгу две задачи: первая задача — связаться с кораблем. Вторая задача, если первая окажется невыполнимой, — двигаться в сторону Земли. Вы услышите (да сопутствует мне удача!) сигнал о бедствии, какие посылали в древности моряки; «Спасите наши души!»
Я никогда не буду стыдиться своего поступка. Спасите, братья, мою Го, потом судите меня, если я такого суда заслужил. Го знала, что умрет, но была со мной до последней минуты, и я губами ловил ее слабеющее дыхание. Не хочу и не могу думать, что ее уже нет, еще пуще не хочу думать, что ее уже не будет. Земля моя все может и умеет: вы спасете Го — она, погружена в биологическую камеру. Перед смертью Го научилась смеяться и научилась любить, братья!
Я остаюсь на Синей, потому что здесь племя. Меня оставляют здесь долг и сострадание. Поверьте, я не могу поступить иначе.
Жду вас, люди!
С этого часа я буду жить надеждой.
Прощайте и до встречи.
Как бы далеко мы не уходили от своего первородства, мы все-таки остаемся людьми, мы остаемся людьми до тех пор, пока сохранятся в нас совесть, жалость, милосердие. Поверьте, человек должен страдать, любить, надеяться. Все остальное — второстепенно, поверьте мне. Пустая душа способна родить лишь пустую цель и жестокое упрямство.
Жду вас, братья!
Как только мои товарищи с корабля войдут в гондолу, они услышат эти мои слова — их произнесет Мозг. Товарищи поймут, что я сдал, что я в смятении. Мне некому излиться, нет глаз, в которых бы отразилась моя беда. Аборигены отнеслись к смерти Го равнодушно. Скала произнес монолог о том, что женщина в обществе настоящих мужчин, добывших яйцо киня, совершенно ни к чему, присутствие женщины даже оскорбляет достоинство мужчин, осененных благосклонностью Вездесущего и Неизмеримого.
Перед смертью Го сказала:
— Я еще буду с тобой, я вернусь. Спасибо тебе за то, что я увидела траву, небо, море. Я вернусь.
В пещеру Желтых меня не пустили автоматы, они бесстрастно объявили, что в анабиозной камере нет лишней ячеи, что Го смешанной крови и не предназначена к воскрешению. Я хотел сокрушить это логово-пристанище высокомерной расы, но Мозг удержал меня от безрассудства. Дело могло кончиться настоящей войной без победителей и побежденных. Черт с ними, с желтолицыми! Я перенес девушку в гондолу и передал биологическим роботам. Оживить ее наличными средствами, как выяснилось, вряд ли возможно. Осталось два шанса: или подаст сигнал старик, уснувший последним в пещере, или же по сигналу гондолы вернется мой корабль. Целых два шанса, и они не дадут мне впасть в отчаяние.
2
Мы пришли к морю. Недалеко от берега силач натолкнулся на древнюю дорогу, выложенную каменными плитами, дорога привела нас в лагуну. Это прекрасное место!
День, помню, выдался тихий. Волны опадали у наших ног. Вода была на вид густой и вязкой. Горизонт был близок, он сливался с небом, кажется, в нескольких сотнях метров от нас. Справа вздымались скалы с острыми вершинами, кругом же стояли сумеречные джунгли.
— Здесь нам и жить, друзья! — торжественно сказал я и повел рукой окрест. — Это — родина, и отсюда начиналось ваше племя.
Червяк Нгу припал к воде напиться, и я не удерживал его. Через секунду незадачливый парень бежал назад и зажимал руками рот:
— Вода горькая, Хозяин!
— Ты — дурак, Нгу! — заявил Скала. — Я всегда знал! Большая Вода — горькая вода.
Го сняла сандалии и забрела в море. Ее хитон раздулся колоколом. Она стояла, воздев руки, и смеялась. Она смеялась впервые, и сердце мое окатило теплом. «Как хорошо! — думал я. — И еще больше хорошего у нас впереди. Славься, жизнь, славься, простор. И здравствуй, море!»
А утром Го умерла. Расставались с этим миром она без ропота:
— Ты вернешь меня сюда, Логвин? Я хочу движения, перемен и буду помнить о тебе там, где нет ничего.
— Я верну тебя! Верну во что бы то ни стало! Не покидай меня!
Но она ушла.
Скалу и толстяка я послал за племенем, послал их на танкетке, обратно они будут идти долго, у меня же есть время хоть в малой степени обрести себя. Со мной остался Нгу, и я не мог прогнать его.
— Я буду тут, Хозяин, я не помешаю!
Он, действительно, не мешал, охваченный страстью решать задачки на сложение и вычитание. Потом мы займемся делением, а уж дальше у нас — дроби.
С утра я скрываюсь в горах. Нгу уверен, что я говорю с богами, и не смеет следовать за мной. В горах я нашел огромный плоский камень и примитивным инструментом — зубилом как жрец седой древности, сбивая кровь руки, пишу:
Истины стареют, как люди. Имя бога — вечность. Познавая мир, мы приближаемся к богу, быть добрым труднее, чем быть злым, В здоровом теле — здоровый дух. Помогать слабым значит делать их сильными. Перед едой овощи мой кипяченой водой.
Камень большой, и время у меня, повторяю, есть. Я стараюсь обрести равновесие, душевную ясность, но и предугадываю, что никогда не буду счастлив без нее, без своей Го. Дни текут медленно, они сочатся, падают каплями и не оставляют следа. Покой незыблем, лишь однажды я очнулся, настораживаясь. Кто-то звал меня. Смутный этот зов доносился из джунглей. В зарослях, недалеко от берега, я нашел три желтых шара величиной с детские мячики, мягкие и с шероховатой кожицей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
