как действительно внезапно почувствовала прилив безумно заводящей властности от его слов и дичайшего коктейля бешеной нужды и бесконечного смирения в них мною услышанного. Мой прекрасный любовник хотел взять меня именно так настолько сильно, что я ловила колкие волны этого вожделения будто свои, но при этом даже пребывая в тисках этой отчаянной нужды, он ставил меня и мои желания или их отсутствие выше своих собственных.
Заменила свои пальцы у его рта губами, и Леша подался мне навстречу со стоном, рванувшись заграбастать и затянуть на себя. Но я не поддалась. Не обделила его глубиной и жаром поцелуя, но так и удерживала наши сомкнутые руки между нами, сохраняя дистанцию. Оторвалась от его губ и настойчиво толкнула мужчину в грудь, опрокидывая на спину. Под его невнятное, перемежаемое восхищенной нецензурщиной и рваными вдохами бормотание исцеловала его грудь, твердый живот, жадно ловя судорожные сокращения мышц под кожей. Вдохнула до рези в легких мускусный тяжелый аромат его вожделения, лизнула головку, собирая скользкую, защипавшую кончик языка интенсивностью вкуса влагу, и Лёшу подбросило, выгнуло в спине, отчего он непроизвольно толкнулся в мой рот так глубоко и внезапно, что я чудом успела принять.
— Мм-м-м… малы-ы-ыш… — прохрипел он, падая обратно и хватая воздух, как при удушье. — П*здец полный…что творишь… Я же скучал как… Ксюх… приплыву на раз…
— Думаешь, по-другому дольше продержишься? — улыбнулась я и, лизнув еще разок и впитав ту же его реакцию, как на разряд тока, отстранилась.
— Да я, походу, хоть как уже … — начал он и осекся, перестал дышать, стоило только мне провести по его стволу ладонью с щедрой дозой крема. — Ксюха…
Вот теперь у него глаза распахнулись, слова явно в горле застряли, и он неотрывно смотрел, как я веду сжатыми пальцами от толстого основания до головки, нанося смазку. Я поднялась до конца, нежно обвела ее, чуть сдавив, повела руку снова вниз, наслаждаясь подвижностью мягчайшей кожи на настолько жестком основании, но Лёша схватил меня за запястье.
— Стоп-стоп, малыш, христом-богом-умоляю-тормози. — слитно, глотая звуки, прохрипел он. — Хоть войти… хоть почувствовать дай, а…
Повинуясь его мольбе и собственному уже до предела дозревшему порочному возбуждению, я скользнула на диван рядом с ним, укладываясь спиной к нему и прогибаясь максимально в пояснице, предоставляя ему свободу действий.
— Нет-нет, — зашептал Лёша, осыпав мои плечи короткими поцелуями. — Я хочу смотреть…видеть все.
И снова мои губы расползлись в греховной улыбке, и я стала переворачиваться на живот, готовая встать на четвереньки.
— Нет! — Лёша схватил меня за плечо, поднимаясь и опрокидывая на спину.
Сграбастал обе подушки и легко, как куклу невесомую, поднял нижнюю часть моего тела над постелью, подхватив под коленями. Сунул подушки мне под поясницу, по-хозяйски развел мои ноги перед собой и заворчал одновременно торжествующе и удовлетворенно.
— Вот так, мороженка. Я хочу смотреть и видеть все, — заявил он, метнувшись едва ли не безумным взглядом от моего лица к промежности и обратно. — Можно? Можно, Ксюх?
— Да, — кивнула я и протяжно выдохнула, сосредотачиваясь на тут же возникшем контакте нашей плоти.
Еще не давление, только настойчивое прикосновение, приветствие или знакомство. Взгляд Лёши все так же путешествовал от моего лица вниз и обратно, пока он еще всего лишь мягко терся. Но вот на его лбу появилось больше складок, мускулы правой руки, которой он направлял себя, вздулись, и знакомство стало первым шагом вторжения. Совсем немного и буквально на секунду вперед, дав мне намек на то, каким же испытанием может все стать для меня, если не справлюсь, и сразу назад.
— Ксюх? М? — похоже, ничего, кроме моего имени, он уже внятно произнести был не в состоянии, но прямой, жрущий, вопрошающий взгляд в глаза и так понятен.
— Все хорошо, Лёш. Еще, — поощрила я его.
И дальше уже не осталось слов, или же они проносились мимо сознания. Потому что и оно, по сути, отключилось, отдав всю свободу телам и захлестывающим их ощущениям.
Волна давления, но еще недостаточная, чтобы победить упругое сопротивление. Новая, и вот оно — первое жгучее наполнение, то самое, что казалось настолько чрезмерным, невозможным для принятия. Я вцепилась невидяще за Лёшу, не позволяя теперь уже отступать и моля, не уж знаю, вслух или только прикосновениями, не сметь полностью останавливаться. Мне еще не нужно было больше, но и неподвижность стала невыносима. И он был просто идеален, едва раскачивался, пытая-приучая меня изменением давления. Ровно до того момента, как я стала готова взять его еще. И-и-и вот она, та сама черта, острейшая грань там внутри, при пересечении которой все меняется, трансформируя боль, жжение, необходимость привыкнуть сразу же в безумную степень наслаждения. Никакого предупреждения или плавного перехода. Сначала жестокий стремительный прилив ударил напрямую снизу в голову, да с такой силой, что чудилось — она лопнет, и все волосы начали шевелиться. Оно настолько другое, вообще и рядом не то, что при обычном сексе. Степень контакта сразу запредельная, каждый толчок не скольжение — взрезание голых нервов-проводов высочайшего напряжения. Я ничего не видела, не слышала, не различала отдельных движений Лёши, ведь при такой переполненности им они просто были. И рвали-рвали-истязали меня сладчайшей остротой. Все, что осталось у меня, за что держалась, — его сильные плечи и взгляд, полный темнейшего неистовства, который он больше не отрывал от моего лица.
— Со мной… со мной… — взмолилась, осознавая, что больше не могла. Не могла выдерживать подобное нечеловеческое напряжение. Добралась пальцами до своего клитора, нуждаясь в оргазме так, как никогда раньше в жизни, наверное. — Со мной, Лёшенька… Когда кончу… это уже больно.
— С-тобой-с-тобой-с-тобой… — пробормотал он и все смотрел-смотрел. И этот его взгляд, неотрывный, одновременно одурманенный и острый, которым он в меня вторгался куда глубже члена, вгрызался, поглощая всю, казалось, и отправил меня за грань, а вовсе не стимуляция.
Меня снесло, забило в таких жесточайших спазмах, ослепило, но я все равно видела или же прочувствовала и все волны оргазма Лёши, что били в меня и изнутри, и снаружи под его огромным телом.
Когда все вроде стихло, я чуть пошевелилась, намекая, что была бы не против ноги опустить. Лёша буквально подорвался, поднимаясь надо мной на руках. Уставился снова, причем как-то ошарашенно, что ли, или тревожно, а потом завалился на бок, притянул к себе и, уткнувшись лицом в макушку и спеленав ручищами до хруста в ребрах, принялся целовать беспорядочно и тереться лицом, бормоча бесконечно то кратко, то нараспев:
— Ксюх-Ксюх-Ксю-ю-юх, Ксюша мо-о-оя…
Ну что же, если у говоруна и весельчака Алексея внезапно все
