главного, так и не прозвучало.
Но это точно к лучшему. Громкие слова ожидают громкие ответы, а я к этому не готова. Внутри меня такая сумятица, вязкая каша, попробуй разберись, что да как.
Самое разумное, как я могу охарактеризовать собственные чувства, это как разделившие меня на две части. Одна тянется к Артуру. Правда, тянется, есть между нами некое притяжение, чего уж скрывать.
Зато вторая не перестает напоминать о том, что меня без согласия выдали замуж, а я не планировала такой поворот сюжета! Совсем не планировала. Да еще теперь и новые открывшиеся обстоятельства прошлого, которые явно призваны обелить Клемондского и растопить мою упрямую половину, но что–то пока не выходит.
Да и все эти жутко романтичные истории про любовь с первого взгляда на самом деле не для меня. Сейчас я это понимаю, как никто другой. А ведь увидев Клемондского на пороге своего кабинета, захотела настоящего романтичного предложения руки и сердца.
Воистину логика женщин уникальна. Не стоит браться понять ее. Однако ж, не я строила интриги и обманным путем женила на себе Артура. Но с моей стороны это выглядело бы подозрительнее, ведь это он у нас богатый герцог со связями, мне было бы выгоднее идти на обман.
И что это значит?
Да по большому счету ничего. Меня нельзя заподозрить в корысти, вот и все. Вернее, это Артур не может заподозрить, а все его окружение вполне. Но таков наш мир, меня давно почти не расстраивают его реакции.
А у Клемондского корысть была и есть, какими бы романтическими мыслями он изначально не прикрывался. В большинстве своем он эгоист и прагматик.
— Ваша светлость, было трудно вас найти, — на пороге дома появляются королевские стражи.
— А вас было долго ждать, — отвечает недовольно Артур, — но раз пришли, идемте, преступник внутри.
До последнего ожидаю какого–то нового подвоха от Филипа. Мало кто знал, что он менталист, а уж то, что магию освоил, и вовсе никто не подозревал. Вот и сейчас, когда мы дружной группой возвращаемся в комнату со связанным Филипом, я предполагаю, что его может там не оказаться.
— Ох, Свет, — испуганно восклицаю, спотыкаясь.
Филип на месте, он по–прежнему связан, но лежит с открытыми глазами и не мигает. Это вызывает животный ужас.
— Я смотрю, ты все же впечатлилась мною, — произносит он внезапно. — Не переживай, навещу тебя, когда освобожусь.
Невольно пячусь назад и врезаюсь в Артура. Он сразу все понимает и прячет меня за свою спину, быстро сжимая в объятиях.
— Еще немного, и мы будем дома, — шепчет на ухо, успокаивая.
Рассеянно смотрю на дальнейшие события, особо не анализируя и не задумываясь. Прихожу в себя лишь на пороге поместья Артура.
Кажется, поездка в теплые королевства все же откладывается.
Глава 59
— Ты как? — Клемондский сжимает мою руку. — Отошла хоть немного?
— Да, спасибо, — слабо улыбаюсь.
— Тогда идем в поместье? — предлагает он.
— Идем, — киваю, а внутри чувствую обреченность.
Не знаю, откуда у меня такие эмоции, но радости действительно нет. Есть лишь облегчение от того, что Филип под стражей, а рядом со мной находится надежный защитник. Кажется, без Артура в ближайшее время мне будет туго.
— Ваша светлость, мы так волновались, — к нам выбегает Эдмонд. — Вас все нет, а пленники беснуются.
— Пленники? — переспрашиваю, не понимая, о чем речь.
— Я тебе рассказывал, милая, Эдмонд говорит о Карле и моей матушке, — притягивает меня к себе Артур. — Надеюсь, вы их так и не выпустили? — это уже адресовано слуге.
— Конечно, ваша светлость, обижаете. Ваши приказы для нас всегда закон!
— Пусть так и остается, — кивает Клемондский. — Сейчас помогу герцогине устроиться, и разберемся с Карлом и матушкой.
Он целует меня в висок и заводит в дом. Очень бы мне хотелось расслабиться наконец, но вместо этого в голове начинают всплывать картинки, где именно в доме мы с Филипом сталкивались. В итоге я шарахаюсь почти каждого угла, фантазия усиленно рисует, что он, как маг и менталист, может буквально материализоваться в любой момент, ведь один раз у него уже получилось.
А в коридоре, ведущем в крыло с библиотекой, останавливаюсь, как вкопанная. Не могу дальше идти и точка. Фантазия совсем разыгрывается, уже и просто книги видятся мне опасными врагами, да и какие способности у оставшихся людей в поместье, я не знаю. Может, еще кого-то нужно опасаться, на Филипа тоже никто долго не думал плохого.
— Что такое, Грейс, идем? — озадачивается Артур.
Сглатываю и медленно киваю.
— Да, ты прав, нужно идти, — произношу и буквально заставляю себя сделать первый шаг.
Я читала о проявлении страха после каких–то травмирующих событий. Это абсолютно нормально, но нельзя потакать своей боязни, с ней нужно бороться.
А я сильная, я справлюсь. Я столько времени жила, заботилась о себе сама, это было в разы труднее. Филип под стражей, все знают о его способностях, да и на королевской службе состоят маги, они точно в курсе, в каких темницах содержать себе подобных. Артур далеко не последний человек в королевстве, они позаботятся о его обидчике.
Подбадриваю себя таким образом, глубоко дышу, держусь за локоть Клемондского и неожиданно дохожу–таки до наших покоев без каких–либо происшествий.
— Ух ты, не так страшно, ничего не произошло. Больше ведь магов нет в поместье, да? — восклицаю радостно.
— Хм, — Артур снова озадачивается, к чему я веду, — ты права, все оставшиеся — обычные люди. Но ты не переживай, слуги в любом случае подвергнутся проверке на причастность к произошедшему. Никто не останется в стороне, даже Карл и моя мать.
— Нет, они не причем, я уверена, — качаю головой, — Карл не стал бы так усложнять, а твоя мама едва терпит сына мужа от другой женщины. Подозреваю, Кларисса ей приглянулась лишь ввиду отсутствия собственной дочери, да и на нее оба родных родителя не обращают внимания.
— И тем не менее ты оказалась права, цветок моя матушка нам поставила. Только предназначался он тебе.
Неверяще смотрю на герцога, но он лишь снова кивает в подтверждение своих слов.
— Как мило, — тяну, — одной жить было гораздо проще.
— Мы скоро уедем, не переживай. Располагайся пока, отдыхай, тебе принесут поесть, а я вынужден заняться делами. Карл и моя мать едва ли выдержат еще одну ночь в роли временных заключенных.
— Ладно, иди, я справлюсь, — говорю больше себе, чем Клемондскому.
Он
