нужно так, брат! Все мы знаем, как это произошло! Коня украли родственники, а не брат. Юный Ива, смекнув, что это дело их рук, отправился в Зврлево и вместе с отцом разыскал и привел коня. А насчет того, что свалили вину на других, так кто из нас не грешен? И наконец, знаешь, что я тебе скажу? Пусть каждый заглянет в свою душу, не то там найдет! Ты меня отлично понимаешь! У тебя тоже есть братья и родичи, можешь ты поручиться, что все они чисты?
— Не знаю, — начал Вертихвост, — но вы только послушайте. Этот самый староста Космач недавно был здесь. Известно ли вам или нет, не знаю, но он ночевал на черной кухне, напился и рассказывал о своих подвигах. — И Вертихвост слово в слово повторил рассказ Космача. Когда он дошел до того места, как Космач украл у горца лошадь, Бурак и Кузнечный Мех засмеялись. Тем временем вернулся Сердар и подхватил под руку настоятеля.
— Та-а-ак?.. Та-а-ак, значит, фра Баре? Не заслужил я этого от вас! Бог и моя совесть свидетели, что не заслужил! Отомстить мне вам проще простого, и сейчас — на словах и потом — на деле, стоит только захотеть. Но я не хочу, ибо считаю, что бог меня испытывает, посылая кару в вашем лице. Что ж, да будет его воля! Однако нам двоим оставаться под одной крышей нельзя. Значит, либо вы сами просите о переводе, либо я на вас пожалуюсь, на размышление даю вам три дня.
С тех пор Квашня не выходил из кельи. Баконя приносил ему еду, а Тетка и Сердар навещали его. День ото дня Брне становился мрачнее. После ссоры прошло пятнадцать дней, Вертихвост уехал на всю осень в приход заболевшего священника, а Квашня все еще не мог прийти в себя. Тщетно уговаривали его Тетка и Сердар прогуляться, доказывая, что так он разболеется. Брне твердил свое:
— Не могу, мне все кажется, что, как только выйду на свежий воздух, тотчас рассыплюсь.
Поначалу Брне еще хоть так отвечал, а потом и вовсе умолк. Тетке пришлось обо всем сообщить провинциалу. От него пришло два письма: одно — с разрешением фра Брне молиться и давать уроки в своей келье и советом как можно чаще причащаться, покуда не пройдет болезнь; другое — с приказом немедленно вступить фра Тетке в должность настоятеля.
X
Как лечит Певалица
Фра Тетка живо восстановил порядок среди челяди. Кузнец и мельник взялись за дело, и заречные крестьяне стали появляться все чаще. Видя, что тем уже не до рыбной ловли, успокоились и паромщики. Скотник принялся по-настоящему ухаживать за коровами, а Косой — за лошадьми. У Навозника отобрали ключ от винного погреба. Дьякон и послушники начали регулярнее посещать школу. Кузнечному Меху пришлось взяться за счета, Бураку — отправлять службы. Сердар во всем был правой рукой Тетки, хотя по-прежнему частенько переправлялся через реку.
Баконе полегчало: дядя почти ничего от него не требовал. Утром он едва решался встать, чтобы перейти в соседнюю келью к завтраку. Тем временем Баконя убирал и проветривал дядину спальню, куда, позавтракав, фратер возвращался, садился у окна и целый день читал или размышлял. Баконя жалел дядю и охотно согласился бы делать для него гораздо больше, только бы не видеть несчастного старика в таком состоянии.
Пришло время жатвы. Тетка, Сердар, Кот, Буян и Пышка покинули остров, в монастыре остались Квашня, Кузнечный Мех, Бурак, повар и Баконя, а из челяди только паромщики: в страду и мельница и кузня закрывались. В продолжение четырех-пяти недель сбора урожая в монастыре было как в могиле. Баконя приналег на книги и прочел за это время больше, чем за минувшие два года.
Между тем пошли слухи, и не только среди заречных крестьян, но и в Зврлеве и далее, будто настоятель Еркович сошел с ума. «Забрал себе в голову, что он весь стеклянный, и боится выйти из кельи, боится, что тут же разлетится вдребезги». Так говорили. Слухи испугали Космача, а также (уже по другим причинам) должников фратера. Космач пошел было к переправе, но Увалень отказался его перевезти и направил в село, к новому настоятелю, который успокоил Космача.
— Я беседовал с врачом, — сказал Тетка, — и тот велел оставить его пока в покое, а там будет видно. Не могу тебя пустить, потому что нельзя его волновать. Приходи на престольный праздник.
Вернувшись в монастырь, Тетка и Сердар нашли Брне тучнее и мрачнее прежнего. На подоконниках громоздились толстенные книги, на диване лежала куча одежды. На замечание фратеров, что в келье душно, Брне кинул на них испуганный взгляд, словно боялся, как бы они вдруг не распахнули окно, и перевел разговор на урожай, потом похвалил племянника, расспросил о Буяне, о Пышке, пообещал давать уроки далее, только чтобы приходили к нему в келью. Затем прочел прошение об отставке с поста настоятеля, написанное очень сжато и толково, так что даже фра Тетка при всем желании не мог придраться и пообещал в тот же день его отослать. Наконец, Брне процитировал им два-три темных изречения одного святого отца и объяснил, как он их понимает.
Пока Брне говорил, фратеры украдкой переглядывались. А когда он пошел за книгой с неясными изречениями, Тетка сказал другу:
— Видишь, все его суждения вполне здравы, кроме одного, которого он не высказывает, но которое стоит за всем!
Прощаясь, Сердар сказал:
— Вот что, брат Брне, у тебя достаточно сил, чтобы нам во всем помогать, только ты вбил себе в голову, что лопнешь, как мыльный пузырь, едва выйдешь на воздух! Как это понимать?
Брне снова окинул их недоверчивым взглядом и попросил оставить его одного.
— Надо его спасать, пока не поздно! — сказал Тетка, когда они вышли. — Но что делать? Врачам он не верит и не желает слушать ничьих советов, ничьих, давай их хоть сам папа!
— А что, если сыграть с ним шутку? — сказал Сердар. — Скажем, напугать так, чтобы он выскочил из кельи?
— Я уже думал об этом, но
