принялась выяснять мельчайшие подробности нашего знакомства с Булькой.
Я рассказал Глашке героическую историю спасения Бульки от мары. О том, как парочка весёлых русалок вернула мне дар речи и чуть не утопила, я промолчал.
— Говоришь, русалка без сознания была, когда ты её к берегу тащил? — нахмурилась Глашка. — А как же она тебя запомнила?
— Наверное, Потапыч рассказал, что это я её спас. Глаш, а ты когда научилась кошкой оборачиваться?
Глашка покраснела.
— Это Мыш.
— Что Мыш? — не понял я.
— Мыш мне одолжил книжку про оборотней. Я хотела там про тебя почитать. Знаешь, как называется перекидыш в кота?
— Как? — с интересом спросил я.
— Кошкодлак! — улыбнулась Глашка.
— Как???
— Вот так!
Глашка расхохоталась и показала мне язык.
— И что — ты прочитала книжку и превратилась в кошку?
— Почти. Я прочитала, что для того, чтобы превратиться, надо в полнолуние голышом перекувырнуться через пень.
— И пошла в лес? Одна? Голая? — нахмурился я.
— Что я, дура? — удивилась Глашка. — Я в комнату пень притащила.
От моего ржания даже лошадь вздрогнула, проснулась и перешла с шага на бодрую крабью рысь.
— Тебе смешно, — надулась Глашка, — а я плечо ушибла, когда кувыркалась! Знаешь, какой синяк был?
Я немедленно прекратил ржать и погладил Глашку по плечу.
— Да не это плечо, левое.
Я погладил и другое плечо. И поцеловал для закрепления эффекта.
— Ну вот, — продолжила Глашка. — А потом оказалось, что пень не нужен! Можно и так перекидываться. Только в первый раз страшно. Я подумала, что не смогу превратиться обратно в человека. И молока с рыбой очень хотелось. Но я опять перепрыгнула через пень и ударилась плечом о кровать. Даже заревела!
— От боли? — участливо спросил я.
— От радости! Что снова человеком стала.
За болтовнёй мы доехали до берега реки. Под высоким берегом катил седые пенящиеся барашки серый от ночного дождя Волхов. Слева был виден простор Ильмень-озера. Прямо перед глазами лежал низкий правый берег с покосами и тёмной полоской дальнего леса.
Я расплатился с возчиком и велел подождать.
— Как тебе, Глаш? — спросил я, обнимая Глашку за плечи. — Гляди! Здесь терем поставим. Вот тут — конюшни.
Я подошёл к самому обрыву и, вытянув шею, заглянул вниз.
— А вон там — баньку!
Я показал на ровную, заросшую травой площадку чуть повыше каменистого известнякового берега.
— Не берегу, вот где эта чёрная хрень валяется — там сделаем причалы. А кстати! Что это за чёрная хрень? Ну-ка!
Я увидел извилистую тропинку, ведущую по известняковому откосу к воде.
Попробую спуститься!
— Глаш, ты меня тут подожди, ладно?
Подошвы сапог скользили по мокрому суглинку. Мелкие серо-жёлтые камушки сыпались из-под ног и долетали до самой воды.
Бля! Не хватало ещё шею свернуть! Немой, ну вот куда тебя вечно тащит, а?!
Я спустился к воде и у самого берега увидел кусок обгоревшего, изрубленного топором бревна. Течение приткнуло его к берегу, но ещё не успело замыть песком.
И вот ради этого ты шеей рисковал?
Я перевернул бревно и на другой его стороне увидел грубо вырубленное изображение человеческого лица.
— Что там, Немой? — крикнула сверху Глашка.
— Идол какой-то! — ответил я. — Обгорел, как головешка!
Я вытащил обломок на берег и отнёс его подальше от воды. Наклонился к реке, сполоснул измазанные в саже руки, вздохнул и принялся карабкаться обратно наверх.
Возчик мирно дремал, сгорбившись на передке телеги. Кобыла тоже похрапывала во сне, изредка взмахивая лохматым хвостом. Я чуть не прослезился при виде этой мирной картины!
— Эй, отец! Погнали в город!
— Немой, отвези меня домой, ладно? — попросила Глашка. — Михей сегодня к вечеру обещал вернуться. Надо его накормить, и вообще.
— Хорошо, — улыбнулся я. — Вечером-то придёте?
— Куда ж мы денемся? — весело ответила Глашка.
— Отец, правь к княжескому терему, — попросил я возчика.
Мы высадили Глашку возле калитки её дома. Я посмотрел, как она шагает по тропинке к входной двери.
— Куды теперь, княже? — сонным голосом спросил возчик.
— Никуды, — передразнил я его. — Пешком дойду — быстрее будет!
Расплатился с мужиком и поспешил к дому Сытина.
— А, Немой! Здорово! — приветствовал меня Сытин.
Он сидел за столом и жадно хлебал горячие щи. Рядом стояла бутылка. В миске лежали солёные огурцы, пахнущие чесноком и смородиновым листом.
— Жрать будешь?
— Конечно, буду! — ответил я и уселся за стол.
— Ну, сам себе щей налей! Старики отдыхают.
Я сходил на кухню и щедро плеснул себе в миску горячих ароматных щей с мясом из огромного глиняного горшка.
Сытин разлил по стаканам.
— Ну, давай! За твоё единоличное правление. Целый день правил, а город до сих пор стоит целёхонек! Непохоже на тебя. Разленился, что ли?
— Язва ты, Михалыч, — ухмыльнулся я. — А, между прочим, культурные люди считают, что из меня получился бы неплохой верховный правитель.
— Что ещё за «культурные люди»? — удивлённо поднял брови Сытин. — Кто пустил?
— Эх ты! А ещё начальник Тайной Стражи! Проворонил шпионов и заговорщиков.
Сытин нахмурился.
— Давай, рассказывай!
Выслушав мой красочный рассказ о кознях литовского посла, Сытин с интересом спросил:
— Ну, а ты ему что ответил?
Я сочно хрустнул солёным огурцом. Кисло-солёный холодный сок защипал язык. Вкуснятина! Умеет баба Дуня огурцы солить!
— Обещал подумать. Не каждый день Европа помощь предлагает!
— Это правильно! — одобрил Сытин. — Знаешь, что мы сделаем?
— Что? — поинтересовался я, наливая по стопкам.
— Пустим слух, что я на твоей стороне. И поглядим — кто из бояр откликнется! Конечно, посол, скорее всего, просто тебя прощупывал. А вдруг нет?
— Только надо князя Всеволода предупредить, — кивнул я. — А то встревожится ещё.
— Это да, — кивнул Сытин. И внимательно посмотрел на меня:
— А может, и впрямь сделать тебя единственным князем? А, Немой? Устроим революцию?
У меня отвисла челюсть.
Сытин полюбовался выражением моего лица и заржал.
— Это тебе за твои подъёпки! Я литовского посла давно на примете держу. Только сделать пока ничего нельзя было — иностранный подданный, бля! А теперь мы им яйца прищемим! Попытка государственного переворота!
Сытин поднял свой стакан. Мы чокнулись и выпили.
— Сегодня же с князем свяжусь, обрисую ему ситуацию. Только вот что, Немой! Давай без самодеятельности, ладно? Мне только твоих неуклюжих хитростей и не хватало.
Я пожал плечами.
— Как скажешь, Михалыч!
— И вот что! Надо бы Мыша к литовскому послу заслать лазутчиком. Вдруг разузнает чего!
У Сытина даже глаза заблестели.
В ворота постучали. Я положил ложку и отправился открывать. Шейлуньский золотарь уже нетерпеливо тёрся возле ворот. Я отпихнул его ногой в сторону и отодвинул тяжёлый засов. За воротами стоял Божен.
