Я не хочу быть таким: умным, талантливым, безнадежным неудачником в двадцать четыре года.
Когда меня спрашивают, не подумываю ли я завести семью, для меня это звучит точно так же, как вопрос, не подумываю ли я отрезать себе ногу. И апелляция к тому, что, ну, так же делают все, осмысленна для меня ровно настолько же: ну посмотри, ну все же как взрослые солидные люди корячатся себе на костылях, а ты вон до сих пор как дитё – на двух прыгаешь…
Нике кажется, что я просто боюсь настоящей ответственности. Я не боюсь ответственности. Но я достаточно ясно осознаю, какую ответственность готов на себя брать, а какую нет.
Беру – быстро, но аккуратно – сигарету, единожды клацаю зажигалкой, затягиваюсь – глубоко… медленно, под давлением, через маленькую щель в губах выдуваю дымную струю.
Я совершенно убежден, что самое ценное из данного любому человеку от рождения – свобода. Cвобода мысли и действия. История девяноста процентов (девяноста девяти, если уж так) людей – это история поспешного добровольного отказа от того и от другого. Ибо человек-таки слаб. А ответственность за свободный и осмысленный выбор – это именно та реальная и очень непростая ответственность, которой подавляющее большинство боится и не хочет.
Это ответственность за выбор твоей разумной, а не биологической составляющей. Биологическая составляющая как раз по определению не дает тебе выбора (выбор – вообще категория разума) – она, как ей и положено, диктует. Через инстинкты. Через эмоции. В том числе высшие эмоции, важные эмоции, которые так много для нас всех, блин, значат. Тем непререкаемей диктат… Зато и от ответственности – реальной ответственности: ЗА СЕБЯ – освобождает. И ежели без эмоций… Особенностью схемы размножения вида хомо сапиенс является образование долговременных пар. Вперед.
Дело, конечно, не только в семейности – понятно, чего меня сейчас на ней клинит… Атака матери природы на несоприродный ей разум в каждом индивидуальном случае проводится по всему фронту. Но всегда – через, так сказать, насильственную социализацию. Поскольку социум вообще управляется биологическими, физическими законами (в том числе – в огромной степени – неубывания энтропии). А там – в природе и социуме – все к одному: семьи, дети, памперсы, стиральные машины, срач с тещей, необходимость обеспечить семью, то есть заработать больше денег, для чего лезть по карьерной лестнице, а залезая все выше, окружать себя соответствующей атрибутикой, знаками престижа (иначе люди не поймут), а для этого зарабатывать еще больше денег… Замкнутый цикл. Размножение – преумножение – кладбище. Неубывание энтропии.
…Конечно, помиримся. Раньше или позже. Надеюсь… Но какая-то очень важная и очень неприятная штука произошла сегодня. Обоим стала понятна вещь довольно безнадежная. Ведь ни мне, ни Нике не отказаться от своей натуры. А если они слабо совместимы (так? да вот, видимо, блин, так…)? Но мы хотим быть вместе (хотим? да конечно, господи, хотим!)? Ну да, ну да – кому-то опять придется совершать постоянное более или менее очевидное насилие над собой… Выйдет ли из этого что-нибудь путное? Ну не знаю, не знаю…
Ладно.
Макс как-то, разосравшись со своей Дианкой, запил. Джеф после того, как ему устраивают семейные сцены, ходит “изнасилованный мокрецом”. Тюря, когда его покойная Сашка послала, вообще вон по городу за ней таскался, следил… Все это смотрится достаточно жалко. Я себе такого не позволю, правда же? Не вопрос. Так что первым делом я все-таки подбираю мобилу, которой я в момент душевного шатания отрубил звук. Ага, ну вот – Лера звонила полтора часа назад…
Тут у меня, надо сказать, опять “все опускается”. Догадываюсь ведь, что у Леры что-то связанное… со всей этой хренью… Мать…
Вообще-то заниматься “этим”, лезть в “это” (и даже думать про “это”) у меня больше волны нет. Совсем. С некоторых пор. Со вполне конкретных. Падающих на голову крыш (про которые я, естественно, даже Лере не говорил) мне хватило. В тот момент, когда я обнаружил, что меня просто физически, как от холода, потрясывает, я понял, что моя инициатива по части активных действий все, кончилась. Извиняйте.
Но сейчас я злой. Я не к тому, что такова моя всегдашняя реакция на собственную слабость, куда уж мне, – но все же… Я в достаточной мере по Никиной милости ощутил себя придурком, так что показательно унижаться дальше как-то совсем уж противно. По крайней мере, на то, чтоб перезвонить Лере, меня хватает.
(…Перед Лерой тоже, конечно, довольно неудобно. Чего она из-за меня-то лезет в эту кашу? Более того, из косвенных, но многочисленных признаков явствует, что у нее нынче активный период в личной жизни (к вопросу о)… Заметим, что Лера вообще по этой части – насколько я могу судить – не самый удачливый человек. Тридцать один год, не замужем… Так что ей дай бог всяческих успехов. Но догадываюсь, что ей сейчас должно быть не очень до меня. Хотя догадываюсь также, что во многом именно потому она так активно за меня и впрягается – от гипертрофированной порядочности: совестно ей бросать меня с моими парками, предаваясь сугубо приватным радостям…)
– Ни к какому Маховскому меня, конечно, не подпустили, – говорит мрачная Лера. – Как и следовало ожидать. И не подпустят. Зато я имела довольно интересный разговор с Круминьшем, адвокатом его. Я знаю многих адвокатов, многие из них мудаки и почти все хитрожопые. Но Круминьш – это эталон. Чемпион породы. Однако кое-что мне из него вытянуть удалось. Действительно, оказывается, забавные вещи творятся. Я так поняла, что у него есть какие-то факты, которые не оглашались в ходе следствия, – какие именно, это он только под пентоталом скажет, ясное дело… Но на суть он намекнул. В общем, если процесс все-таки начнется, он будет доказывать, что Якушева не доводили до самоубийства – Яценко и его клиент. Потому что это вообще было не самоубийство…
– Что его убили?
– Да, что кто-то его убил.
21
В ноябре 1978-го в южноамериканской Гайане, в колонии Джонстаун, около девятисот эмигрантов из США, членов секты “Народный Храм” преподобного Джима Джонса покончили с собой, отравившись цианидами. В апреле 1993-го в Техасе члены секты Вернона Уэйла Хоу-элла (Дэвида Кореша) “Ветвь Давидова” подожгли свое штурмуемое ФБР ранчо. Семьдесят пять сектантов погибли. В октябре 1994-го в Квебеке и Щвейцарии покончили с собой и были убиты пятьдесят три человека из секты Люка Журе и Джозефа Димамбро “Солнечный Храм” / “Золотой путь”. В марте 1997-го в Калифорнии тридцать девять членов секты Маршалла Эпплуайта “Врата Небесные” отравили себя водкой с фенобарбиталом…
Из “апокалиптических” сект латвийский “Новый Ковчег” с его единственным известным общественности суицидентом точно не был самым кровавым. Но одним из самых странных – безусловно. Слишком плохо он, несмотря на параноидальную сущность учения, укладывался в жесткую, мало – при всей пестроте образности, терминологии и атрибутики – варьируемую от секты к секте организационную схему большинства “религий new age”.
– Строго говоря, этот “Ковчег”… насколько мы можем о нем судить, разумеется… напоминал не столько “тоталитарную” секту, сколько оккультное общество. Конспирация… Интеллектуализм… – Отсчитывая пункты, отец Даниил по очереди выбрасывает из встряхиваемого правого кулака длинные суставчатые пальцы, начиная с большого. – В том смысле, что теоретическая их база опиралась не столько на религиозные… псевдорелигиозные догматы, сколько на интеллектуальную концепцию… Возрастной и образовательный, так сказать, ценз… Кто в “Ковчеге”, за редким исключением, состоял? Молодежь, в основном до тридцати, как правило, довольно образованная, и вообще – такого богемного скалада… Наркотики, вдохновенно воспетые, если вы помните, оккультистом Кроули и вообще активно практикуемые в оккультистских кругах…
Я в очередной раз им любуюсь. Святой отец со своей немудрящей харизмой дальнобойщика даже внешне невероятно похож на Криса Кристофферсона в роли Резинового утенка из фильма “Конвой”, неубедительно маскирующегося (чтоб шериф Лайл не вычислил, ясное дело) при помощи рясы и примодненного дизайна очочков. Даниил Байдаков читает сектоведение в нашей Семинарии и – на общественных уже началах (за отсутствием специальной структуры) – по мере сил помогает совращенным лжепророками с пути истинного вернуться к нормальной жизни и в лоно православной церкви. Он же по своей, духовной, линии занимался два года назад делами “Нового Ковчега” – тогда мы с ним и познакомились. Надо сказать, анархический его “наружный” типаж вполне соответствует характеру – отец вслух кроет местного митрополита и всю верхушку автокефальной латвийской РПЦ, не стесняясь, в частности, при посторонних поминать для многих не являющиеся особым секретом, но любопытным образом игнорируемые и коллегами, и паствой педерастические наклонности здешних православных иерархов, включая владыку лично (еще в далекие советские времена вышибленного из школы, где он работал учителем русского языка и литературы, за растление малолетних). То же обстоятельство, что Даниил продолжает себе работать под началом владыки-извращенца, в очередной раз дает мне повод умиляться гибкости православных пастырей (позволяющей им то стучать в ГБ, то корешиться с бандотами…). Ну да бог им, собственно, судья.
