— Божена, прости, но я не могу.
Она удивлённо отшатнулась и пару мгновений смотрела на меня в замешательстве.
— В каком смысле не можешь? Раньше ты всегда мог.
— Нет, дело не в этом. Я всё ещё могу. Я имею в виду... что, ну, теперь всё не так, как раньше...
— Что за ерунду ты несёшь? Ты проделал весь путь из Вены просто, чтобы сказать мне это?
— Я, по правде говоря, здесь вовсе не для того, чтобы тебя увидеть. Понимаешь... Нет, я, конечно, рад увидеть тебя и всё такое, но...
На лице её отразился испуг. Беда приближалась.
— Что? Ты хочешь сказать... что больше не любишь свою маленькую Божену...? — Она перевела дух для приступа истерики, как пловец, который собирается нырнуть. Началось всё с утробного вопля. — О-о-ох! Он больше меня не любит... Дева Мария... Святые угодники... За какие грехи, ох, за какие грехи? Ох, нелегкая женская доля... — Она безудержно зарыдала. — Вы, подлые мужчины, все вы одинаковы: пользуетесь нашими телами для развлечения, а потом бросаете, как старые тряпки... — её голос повысился до визга. — Как старые тряпки! Негодяй! Предатель! Лицемер! Ты такой же гнусный и подлый, как и остальные...
Её крепкое тело сотрясали рыдания. Я мог бы, пожалуй, заметить, будь я достаточно бездушен, что если я использовал её тело для развлечения, то и она неплохо попользовалась мной. Но испугался, что её рыдания привлекут внимание на борту корабля; а кроме того, меня всегда огорчал вид женщины в слезах. И с неприятным чувством, что втягиваю себя в ещё большую беду, я обнял её и прижал голову к своей груди, чтобы успокоить — нелёгкий подвиг, должен заметить, учитывая, что мы с ней были одного роста.
— Ну-ну, дорогая. Прости, я не это имел в виду. Я могу всё объяснить, если ты просто меня выслушаешь.
— Животное! Дрянь! Обманщик!
— Ну правда, Божена: просто успокойся, и я всё объясню. Я здесь по службе, потому что военно-морской флот отправил сюда мой корабль.
— К дьяволу твою службу. Какое мне дело до твоего несчастного флота?
— Пожалуйста, будь разумной. Мы можем встречаться (при этих словах я пал духом, хотя я еще не понимал почему)... но нам придётся быть осторожными. Я не могу навещать тебя в Нойградитце из-за твоего мужа и горожан, а ты не можешь навещать меня здесь, потому что мы на военной службе и капитан запрещает пускать на борт гражданских и даже не позволяет им находиться возле пристани... Она подняла взгляд, заплаканная, но слегка улыбающаяся. Лицо её просияло.
— Тогда ладно. Знаешь что? Встретимся завтра утром в десять на маленькой пристани выше по течению; отсюда её не видно, но она сразу за следующим изгибом. Мы отправимся на небольшой лодке к островку на реке. Он действительно красивый. Я часто там плаваю, — она лукаво взглянула на меня. — Иногда забываю взять купальный костюм. Конечно, завтра я буду хорошей девочкой и возьму его, и, надеюсь, ты тоже не забудешь взять свой. Но если забудешь, это не страшно: никто нас там не увидит. До завтра, дорогой Оттокар, au revoir [28].
На следующее утро мы встретились и поплыли к острову, как и договаривались. У меня как раз был выходной, так что проблем с капитаном не было: я сказал ему, что собираюсь уйти на день, чтобы в одиночестве изучить шестой том устава. Полтл явно был доволен.
— Здорово, Прохазка, великолепно. Самое лучшее чтиво для молодого офицера вроде вас. — Он раздулся от важности. — Осмелюсь сказать, что я сегодня прилежно штудировал служебные инструкции. Убедился, что вы должным образом одеты.
Мундир все еще был в порядке, когда я уходил. Мы довольно точно направили ялик в укромный маленький ручей сбоку от лесистого, травянистого островка, лежащего далеко от берега реки. Но это долго не продлилось. Полагаю, оглядываясь назад, что одно из немногих преимуществ офицера императорского дома Австрии, одетого целый день в яркий императорский мундир, было то, что вдвойне приятней снять его — это как самому заново родиться. Но я весьма тщательно сложил его и обернул вокруг шестого тома служебных инструкций перед тем, как мы пошли плавать с песчаного маленького пляжа. А потом он превратился в удобную подушку под ее голову, когда мы обнимались на заросшей травой солнечной поляне. Пели птицы, и где-то вдали еле слышно свистели речные пароходы.
Стоял замечательный денёк, все заботы отброшены в сторону, как и одежда. Вечером, после моего возвращения, Полтл поинтересовался, как мои успехи в изучении шестого тома служебных инструкций. Я самым покорным образом ответил, что нахожу его очень полезным. Его распирало от гордости, так что китель затрещал по швам, и он чуть не замурлыкал от удовлетворения.
— Отлично. Я всегда говорю, что военный устав полезен в любой мыслимой ситуации, в которой может оказаться австрийский офицер.
Мы с Боженой встречались почти каждый день в течение следующих нескольких недель, и в это время, по крайней мере, она казалась вполне уравновешенной: ни одного из постоянных, утомительных эмоциональных всплесков, которые так измучили меня в Вене. Зейферт был заинтригован. Наконец однажды утром он поймал меня за завтраком, когда Полтл находился в своей каюте.
— Ну, Прохазка, ты тёртый калач, и это уж точно. Каждый свободный час ты куда-то исчезаешь. И эти забавные записочки, которые продолжают тебе носить деревенские мальчишки. Скажу, что думаю, дорогой мой Прохазка: думаю, ты нашел себе где-то деревенскую девку и тайком кувыркаешься с ней в стоге сена.
Я сглотнул.
— Что ж, если и так, Зейферт, тебе-то что?
— Да ничего, — засмеялся он. — Я абсолютно уверен, что на самом деле ты ведешь монашескую жизнь самоотречения и спишь в боксерских перчатках, с благоговением думая лишь о Богородице. Но если такое и возможно, мне любопытно, не найдется ли у нее сестры или парочки сестер? Город, конечно, далеко, но даже если бы он был ближе, мне сказали, что в местном борделе цены кусаются и можно подцепить заразу. Скажи, Прохазка, она брюнетка или блондинка?
— Блондинка... Заткнись же, проклятье. Это совсем не то... Я хочу сказать...
— Давай, продолжай!
Еще одно свидание с пани Боженой было назначено на следующую среду, когда я был свободен во второй половине дня. Но когда я уже собирался смениться с дежурства, на причале звякнул велосипедный звонок. Это оказался почтальон с телеграммой из Панчовы. Нам предписывалось быть наготове и этой ночью оказать помощь местным таможенникам и жандармам, которые получили сведения о том, что примерно в восьми километрах ниже Нойградитца шайка контрабандистов намеревается переправить через реку большое стадо свиней.
Нам сообщили, что свиней соберут на сербском берегу и погрузят на баржи, которые спустятся вниз по течению и пристанут к Граховской отоке — низменному лесистому островку посреди реки, а уже в предрассветные часы их переправят на австрийский берег. Остров выбрали отчасти потому, что его густой подлесок служил отличным укрытием, а отчасти потому, что не было уверенности, австрийская это территория или сербская — русло реки сильно изменилось с восемнадцатого века, когда та являлась границей между Австрией и Османской империей. План явно состоял в том, чтобы одурачить таможенников, заставив тех думать, будто как только они увидят собирающихся на сербском берегу свиней, животных высадят прямо напротив.
