Дождь все еще лил. Он обрушивался на землю мутными массами, гонимый ветром, стегал по крышам, собирался в серые потоки и снова рассыпался брызгами по улице.
Вот так и ее жизнь…
Родилась в нищете. Дикие бури трепали ее. И кончина ее наступит, наверно, где-нибудь в темном уголке улицы…
* * *
Выйдя из дома Ромни, она увидела сэра Фезерстонхафа, выбиравшегося из только что подъехавшего экипажа.
До сих пор она не обращала на него ни малейшего внимания. Она только слыхала из разговоров вокруг, что он недавно вернулся из путешествия на континент, где научился ловко стрелять из пистолета, разговаривать на комичной смеси английского с французским и привез смешную страсть всегда выглядеть грациозным и элегантным на французский манер. Он был еще очень молод, едва вышел из детского возраста и после недавней смерти отца стал, как говорили, наследником огромного состояния.
Он двинулся ей навстречу танцующей походкой. Эмма, вспомнив письмо Гебе Вестине, впервые поглядела на него более внимательно. Фезерстонхаф был блондин очень высокого роста, с фигурой хорошо тренированного спортсмена, с невыразительным лицом.
Не обращая внимания на дождь, он остановился перед ней и с глубоким поклоном снял шляпу.
— Mille pardons[23], мисс Эмма, разрешите обратиться к вам? Что, мистер Ромни, est-il malade?[24] Я смотрю, он так рано отпустил Circe la divine[25]!
— И тем не менее, он здоров, милорд.
— Ах, je suis enchanted[26]. И, простите, мадмуазель, позвольте спросить вас, куда вы направляетесь?
— Не позволю, милорд.
— О, cela me rend tres triste[27], мисс Эмма. Но… такой дождь, il fait de la pluie…[28] Разрешите предложить вам мой экипаж?
Как забавно в нем сочетание английской развязности и французской рыцарственности!
— Вы очень любезны, милорд, — сказала она, рассмеявшись. — И всегда вы так любезны? Вы что, предлагаете свой экипаж каждой первой встречной даме?
Заверяя ее, он поднес руку к груди:
— Assurement[29], мисс Эмма! Если эта дама так красива, как вы!
— Стало быть, вы человек без предрассудков, милорд?
Он смущенно улыбнулся.
— Des prejuges? II n'y en a plus qu'en Angleterre! Предрассудки остались теперь только в Англии. Во Франции от них давно уже избавились.
Она сказала с насмешливой улыбкой:
— Браво, милорд! И тем не менее — прежде чем воспользоваться вашим любезным предложением, я бы хотела убедиться, что вы знаете кому вы его делаете. Разрешите просить вас прочесть вот это?
Она протянула ему его письмо. Взглянув на него, он удивленно воззрился на Эмму.
— Cette lettre… Это письмо… как оно попало к вам, мисс Эмма?
Она бросила на него вызывающий пронзительный взгляд:
— Это письмо написали вы, милорд?
Он кивнул, без малейшей тени смущения.
— Naturellement! Разумеется! Но оно было послано Гебе Вестине доктора Грэхема, и я не понимаю…
— Геба Вестина — это я, милорд! — и насмешливо поклонилась ему.
Пораженный, он отступил на шаг и машинально надел шляпу. В своем смущении он выглядел весьма глупо. Немного помолчав, он сказал:
— А я-то никак не мог понять, почему я одновременно влюблен в Гебу Вестину и в Цирцею. Maintenent je le comprends![30] Моя душа искала лица, недостававшего этому прекрасному телу. C'est etonnant, n'est-ce pas?[31] Но это ведь извиняет меня за то, что я написал в этом письме. Эти пятьдесят фунтов — oh, c'est bien blamable pour moil[32] Цирцее мистера Ромни я написал бы, конечно, совсем иначе — tout autrement, vous comprenez?[33]
Сокрушенно покачав головой, он снова снял шляпу и поклонился.
— И что бы вы написали Цирцее, милорд?
— О, rien de cinquante guinees. Pour Circe c'est vine bagatelle![34] Ей бы я предложил дом на Оксфорд-стрит, экипаж, скаковых лошадей, ложу в театре Друри-Лейн, а на лето — замок в Суссексе. C'est се que je me donne l'honneur de faire maintenant — что я и делаю сейчас по всей форме! — Он поклонился еще раз, а дождь стекал с его непокрытой головы по лбу.
Эмма громко засмеялась ему в лицо.
— И это, милорд, вы называете отсутствием предрассудков? — сказала она издевательски. — Я думала, вы предложите мне, по меньшей мере, свою руку! Ну что ж, мне очень жаль, но я не могу воспользоваться и вашим экипажем, предпочитаю, как все буржуазии, ходить пешком. Прощайте, милорд!
Оставив его стоять, она зашагала прочь. У поворота она невольно оглянулась. Сэр Фезерстонхаф все еще стоял под проливным дождем со шляпой в руке, уставившись ей вслед.
Глава девятнадцатая
Шеридан сразу же принял Эмму.
Ее красота явно произвела на него сильное впечатление. Он благосклонно выслушал ее и предложил пройти в его кабинет и прочесть сцены Джульетты, после чего сказал:
— Психологические моменты схвачены правильно, голос ваш легко переходит от высоких нот к низким и звучит симпатично. И все же я еще не могу вынести окончательного суждения. Помещение слишком мало, чтобы можно было представить себе воздействие со сцены.
Немного подумав, он велел поставить на сцене декорации акта безумия Офелии. Здесь, в полном свете рампы, Эмма играла в пустом театре. Не ведая страха, она увлеклась глубоким смыслом роли. В ней проснулось воспоминание о том времени, когда она, покинутая сэром Джоном, родила ребенка. Она снова страдала от упреков себе, испытывала раскаяние, отчаяние, приведшее ее на грань безумия. И видела себя в Офелии.
Шеридан сидел в середине партера. Когда Эмма кончила, он поднялся на сцену. На его выразительном лице лежала печать мучительных раздумий. Помолчав немного, он изрек свой приговор. В щадящей форме, но без околичностей и не приукрашивая истины.
Он сказал то же, что и Ромни.
Эмма внимательно слушала его. Казалось, голос его шел из далекой дали и слова его относились не к ней, а к другой, стоявшей в темном уголке за кулисами.
Бледное, искаженное болью лицо, — это лицо другой. Огромные, широко раскрытые глаза уставились на нее из темноты, как два мерцающих огонька… Офелия… Офелия была молода и прекрасна. Полна любви, доверия. А жизнь сыграла с ней свою старую, жестокую шутку.
Внезапно Эмма разразилась пронзительным смехом. Позже она ничего не помнила и удивилась тому, что Шеридан хлопочет вокруг нее. Он послал за каретой и хотел отправить с ней слугу, чтобы тот доставил ее к Ромни. Она приняла карету, но отказалась от слуги. С ней все в порядке. Когда карета остановилась у дома Ромни, кучеру пришлось будить ее.
* * *
В ателье Ромни сидел в уголке — убежище его печальных часов. Как только вошла Эмма, он бросился ей навстречу, вопрошающе и озабоченно глядя на нее. Молчаливое пожатие ее плеч сказало ему все.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
