Его звон был музыкой, но его звон нёс и смерть, неумолимую, жестокую смерть. Тех, кто преступил закон, совершив особо тяжкое преступление, бросали в самый центр мобиля, между острых, украшенных алмазами пластин, и раскачивавшиеся пластины рассекали преступников на части, когда стражники начинали вращать висящий на цепях мобиль.
А ещё — это было последнее испытание для того, кто желал стать императором. Он должен был пройти между свободно качавшихся пластин невредимым и завладеть короной, ожидавшей претендента в центре мобиля. Я дивился умению и отваге тех, кто решался на такое. Чтобы пройти такой путь, требовалось обладать гибкостью многоопытного фехтовальщика или отличного танцора. Мимолётное колебание, неверный расчёт — и человек умирает мучительной смертью, разрубленный на куски, словно чучело, на котором учатся рубке неопытные воины.
Впереди ударил барабан — сигнал двигаться дальше. Интересно, мрачно подумал я, каким определят наказание за попытку провести в Вапалу песчаного кота? Уж не обрекут ли этого несчастного на танец в мобиле? Но повозка уже катилась вперёд, и мне ничего не оставалось, как идти следом.
Чем ближе мы приближались к выстроившимся у крутой дороги, ведущей вверх, стражникам, тем труднее мне было сделать следующий шаг. Это оказалось испытанием ничуть не легче того, когда я вытаскивал Мурри из песчаной западни.
Я повёл глазами по сторонам, оценивая великолепие стражников. Блестящее снаряжение, наручи, кирасы, пояса, украшенные самоцветами… у нас даже глава Дома одевается не так богато.
Волосы были упрятаны под большими париками серебристо–белого цвета, не иначе посыпанные алмазной пылью, так они сверкали под солнцем. Каждый был вооружён копьём, а за спиной висел ненатянутый лук; умение, с которым стражи владели и тем и другим, было хорошо известно во всех королевствах.
Отряд был разбит на две группы — по обе стороны въезда, а справа от меня стоял офицер с навощенной дощечкой в руке. Судя по всему, он пересчитывал проходившие мимо него повозки и людей. Когда я подошёл поближе, он посмотрел прямо на меня и щёлкнул пальцами. Так подзывают не очень радивых слуг. Я прикусил губу. Всё пропало? Моим единственным оружием был посох и, может быть, нож, но они и сравниться не могли со стальным клинком в руках умелого воина.
— Ты — как звать? — он говорил, странно обрубая слова, и уж, конечно, не так, как обращался бы к равному.
— Клаверель–ва–Хинкксль, о Владыка Мечей.
— Караванщица сказала, что ты возвращался из своего соло.
— Это так.
— Что нужно здесь, иноземец?
— Увидеть Вапалу, о красоте которой наслышаны все королевства, — ответил я.
Я уже встречал прежде этот пренебрежительный тон — друзья моего брата, старые соратники отца… А смог бы офицер выдержать то, сквозь что пришлось пройти мне? Со всей его алмазной пылью, воинским искусством и высокой должностью привратника у дороги в Вапалу? В первый раз я не почувствовал обычного виноватого смущения. Пусть я не ношу саблю, но я выжил, и в этом мы с ним наравне. Мои пальцы коснулись рубца, зажившего следа клыка на запястье. Нет, мы с ним даже не наравне, я выше!
Он мог охотиться за песчаными котами, а я участвовал в их совете, я плясал вместе с ними под звёздным светом, я был их кровным братом. Никто в Вапале не может похвастать тем же!
Уже вечерело, когда весь караван взошёл, наконец, на плоскогорье. Дорога оказалась нелёгкой, по такой ночью не пройдёшь. Опоздавшим придётся ночевать внизу, вместе с часовыми, дожидаясь следующего утра. К моему облегчению, стражники не стали обыскивать последнюю повозку. Парочка котти так и сидела там, невозмутимо глядя вокруг и закрывая проход, который они освободили для Мурри. Как же, интересно, они смогли общаться с этим своим дальним родственником, подумал я.
Говорили, что врагами народа Мурри являются дикие леопарды, не примкнувшие ни к Императорской страже, ни к королевским гвардиям. Правда, я ни разу не слышал, чтобы они нападали друг на друга. Леопарды и мой народ всегда жили в союзе, хотя, наверное, и не столь тесном и дружественном, как между котти и человеком.
Мне казалось, что я готов к тому, что увижу, поднявшись на плоскогорье, ибо не раз слышал рассказы о землях, покрытых зеленью. Грозовые бури, сотрясавшие время от времени наши королевства (без всякой пользы для нас, потому что вода тут же впитывалась в песок), проносились и здесь, только вода не утекала. Люди Алмазного королевства трудились над этим с незапамятных времён и научились собирать осадки так, что они не уходили в песок, а скапливались в хранилищах, вырубленных в глубине гор. Оттуда они брали влагу для орошения ровных участков, на которых сажали растения и даже деревья, такие высокие, что они возвышались над человеком, как скалистые пики. Это было чудо из чудес. По дороге к городу нас окружали ряды этих чудесных деревьев, ухоженных, с ветвями, сгибающимися под тяжестью плодов. А между деревьев росли кусты, испускавшие запах дорогих приправ, за которые в провинции платят большую цену.
На широких, огороженных участках земли паслись роскошные стада яков, а когда мы проходили мимо загона, несколько породистых ориксов, стоявших возле ограды, даже вызывающе заревели, увидев ориксов из нашего каравана.
Мой собственный Дом считался процветающим и богатым, у нас было хорошее стадо яков и даже несколько отличных породистых ориксов (мой отец, хоть и не любил выставлять это напоказ, жил ничуть не хуже любого вельможи), но такого свидетельства богатства, как эти животные, я не видел ни у нас, ни у наших соседей.
Странно, но эти раскинувшиеся передо мной растения казались мне чужими. Мне хотелось домой, на скалистые островки, к озёрам с водорослями моей родины. Мы все связаны с нашими домами, и когда оторваны от своих родных мест, нас всегда преследуют боль и чувство утраты.
Это ощущение ошеломило меня, и я сильнее, чем прежде, задумался: а тот ли путь себе выбрал? Пусть дома меня ожидают разочарования и сердечные потери, но всё–таки я кауланин. Алмазное Королевство любому может вскружить голову (мне уже вскружило) своим богатством, но всё равно, чужеземец будет чувствовать себя здесь чужим ещё больше, чем где бы то ни было. Люди Вапалы считают окружающие их земли слишком суровыми и пустынными, они думают, что там могут выжить только варвары. Слишком долго они жили в благоденствии, чтобы представить себе иной образ жизни.
До города оставался ещё день пути, город располагался в самой глуби страны. В эту ночь наш караван стал кругом в месте, отведённым для ночевки караванов — здесь мы и разбили лагерь. Эльвен собрала всех своих людей (здесь можно было не выставлять часовых), и они долго советовались о предстоящей ярмарке, о ценах, о том, кто будет торговать за прилавками, а кому придётся присматривать за скотом и за пожитками караванщиков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
