– Еще одна такая выходка, – мрачно зыркнула я на довольно посмеивающегося Лео, – и я тебя в лягушку превращу.
И выразительно погладила кольцо-накопитель, которое сейчас буквально трещало от божественной энергии. Все то, что я забрала у Хайлара, в артефакт, конечно, не поместилось, но и этого вполне было достаточно.
– Не имеешь права, – пренебрежительно фыркнул Леонард. – По кодексу, регулирующему отношения наших рас, тебе за такое трое суток ареста влепят.
Я раздраженно цыкнула. И все-то он знает, посмотрите на этого прохвоста!
– Ты такая хорошенькая, когда злишься, – вдруг огорошил меня он.
И, пока я от изумления на мгновение дара речи и способности двигаться лишилась, схватил меня за руку и целенаправленно потащил сквозь толпу.
– Не отставай, куколка. – Он посмотрел на меня через плечо и заговорщически подмигнул. – Скоро ты попробуешь самое вкусное мороженое в мире.
Лео шел так быстро, что я едва за ним успевала. И лишь удивлялась тому, как ловко он лавирует среди толпы, умудряясь никого не задевать.
Я глубоко вздохнула и… улыбнулась.
Тепло. Солнечно. Ощущение праздника в воздухе. Его рука, крепко сжимающая мою. И что-то неуловимо безрассудное в сегодняшнем настроении моего художника, настолько притягательное, что не поддаться этому невозможно. И я, весело рассмеявшись, прибавила шагу.
Наверное, это был лучший день в моей жизни.
Мы бродили по Ольмейру, казалось, совершенно бесцельно. Смотрели на выступления уличных артистов, пели вместе с музыкантами, азартно соревновались в конкурсах, дурачились и хохотали до боли в животе, а в перерывах забредали в первую попавшуюся на глаза кафешку, чтобы попробовать что-то новое и сравнить ощущения. И говорили, говорили, говорили. Легко, непринужденно и словно так и надо. Мы даже на парочку не были похожи. Один вежливый молодой человек в старинном костюме пытался испросить разрешения Лео на тур вальса со мной, посчитав, что тот – мой брат. Ох, как же долго мы хохотали! А потом вместе кружили по площадке, словно две белые вороны в современной одежде.
Когда до вечернего представления Энди осталось несколько часов, а полуденная жара начала постепенно спадать, Лео предложил вернуться на центральную площадь, где скоро должны были показывать эволюцию женской моды. Мне идея понравилась, так что я недолго думая согласилась.
Мы оживленно переговаривались всю дорогу до центральной площади. Я ощущала себя легко и свободно, словно не было у меня никаких забот и проблем. Кажется, еще никогда мне не было так просто с Лео, как сегодня. Да и он, как мне кажется, чувствовал себя намного свободнее.
Думаю, после этого чудесного дня в наших отношениях что-то неуловимо сдвинулось в позитивную сторону. Впрочем, не возьмусь судить. В этих самых отношениях каждый день что-то менялось, хоть, к сожалению, не всегда в хорошем смысле. Но не буду о плохом. Еще портить такое замечательное настроение всякой ерундой!
– Слушай! – вдруг воскликнул Лео и, встав передо мной, ухватил за плечи и азартно выпалил: – А давай ты завтра со мной пойдешь?
– И куда ты на этот раз хочешь меня завлечь? – непринужденно спросила я, с трудом скрывая нетерпение и любопытство.
– Да так… Хочу тебя порисовать, – заявил он, засунув руки в карманы брюк.
Я потеряла дар речи. Да что там! Застыла, словно окаменевшая, и только и могла, что таращиться на художника с совершенно идиотским выражением лица.
Скажите мне, пожалуйста, кто-нибудь, что я не ослышалась! Это… это… это… Творец всемогущий, какая честь! Я и мечтать не смела! Он… не шутит?
– Это ты так изощренно поиздеваться решил? – с подозрением спросила я.
– Какого же ты хорошего обо мне мнения, куколка, – иронично приподнял бровь он. – Я, между прочим, полностью серьезен.
И я вдруг засмущалась, словно мне опять четырнадцать и самый симпатичный мальчик в нашей школе позвал меня на свидание.
– Я… согласна, – прошептала, ощущая, как щеки заливает предательский румянец. – Только ты мне расскажешь, что делать надо? А то, боюсь, не справлюсь.
Лео внимательно осмотрел мое пылающее лицо и покачал головой. К счастью, додумался не комментировать. К его счастью. А то меня после этого могло и переклинить. И летел бы наш художник к центральному фонтану без остановок и пересадок.
– Тебя что, ни разу не рисовали? – поинтересовался он.
– Художники такого уровня – нет, – твердо ответила я.
– Ничего особенного, поверь мне, – фыркнул Леонард. – Принцип один и тот же. Но… тебе по большому счету и позировать-то не придется.
– Почему? – даже немного опешила я.
– Ну… – Мой сосед быстро отвернулся, но мне показалось, что он очень смущен. – Все, что от тебя требуется, – гулять со мной по городу и вести себя естественно. Я же буду таскать в руках альбом и зарисовывать разные эмоции на твоем лице.
– Эмоции на моем лице? – недоверчиво переспросила я.
– Да, у тебя очень живая мимика, – по-прежнему не смотрел на меня художник. – И только проведя с тобой почти весь день, я осознал насколько. Знал бы, захватил бы свой альбом для эскизов на эту прогулку.
И вот в этот момент меня вдруг настигло озарение.
Да не может того быть!!!
– Только не говори мне, что эти зарисовки тебе нужны… – начала было я, но Лео раздраженно меня перебил:
– Да, да, да. Мне кажется, так есть шанс дописать девушку над обрывом, – а затем устало вздохнул. – Правда, я не уверен, что смогу зарисовать все возможные эмоции. Доводить тебя до слез или крайней степени гнева мне не хочется…
А я наконец окончательно осознала, что от меня хотят, и впечатлилась до глубины души. И сразу же после этого у меня возник вполне закономерный вопрос:
– Слушай… А почему ты для этого не одолжишь у Энди студентку поспособнее? Кто, как не актриса, может справиться с подобной задачей? Я вот в своих силах совсем не уверена. Если честно, даже страшно брать на себя такой груз ответственности.
– Спасибо, что ты такого высокого мнения о моем уме, – кисло произнес Лео. – Это, между прочим, было первым, что я сделал, когда осознал, что из головы нужную для картины эмоцию не выдерну. И позировала мне не кто-нибудь, а сама Энни – наверное, лучшая из всех известных мне актрис. Вот только ничегошеньки у меня не получилось! И знаешь почему?
– Почему? – послушно спросила я, полностью подавленная его экспрессивностью.
– Потому что сыгранная эмоция не имеет никакого отношения к реальности. И пусть обычные люди этого не замечают… зато очень хорошо замечает холст. Наброски вышли ужасными. Причем настолько, что я тут же сжег их, чтобы не видеть это позорище.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
