— Открой, Мартин, старина, это я, Том Браун.
— Хорошо, подожди минутку.
Было слышно, как отодвинулся засов.
— А ты уверен, что с тобой нет Иста?
— Да нет же, открывай!
Том лягнул дверь, второй засов заскрипел, и он вошёл в берлогу.
— Ну, старина, в этом полугодии у тебя в берлоге ничуть не лучше, чем в прошлом. До чего же воняет эта дрянь в бутылке! Ничего-ничего, я надолго не задержусь, а вот ты приходи к нам в кабинет после молитвы; ты уже знаешь Артура; мы с ним в бывшем кабинете Грея. Поужинаем и поболтаем о птицах и гнёздах.
Мартин был явно доволен приглашением и пообещал, что обязательно придёт.
Сразу же после молитвы, когда пяти- и шестиклассники удалились в аристократическое уединение своей комнаты, а остальные, то бишь простой народ, сели ужинать в холле, Том и Артур, захватив свои порции хлеба и сыра, встали, чтобы попасться на глаза дежурному старосте, который остался наблюдать за порядком во время ужина и теперь ходил взад-вперёд по холлу. Он оказался покладистым парнем и снисходительно кивнул в ответ на их «Пожалуйста, можно выйти?», и они отправились готовить роскошный банкет к приходу Мартина. На этом настоял Том, который был на седьмом небе от происходящего; причину необходимо объяснить. Дело в том, что это была первая самостоятельная попытка Артура с кем-нибудь подружиться, и Том приветствовал её как большой шаг вперёд. Сам он легко сходился с людьми и завязывал по двадцать новых дружб каждое полугодие, поэтому сдержанность и одиночество Артура вызывали у него жалость, а то и раздражали. Правда, нельзя было отрицать, что Артур всегда вёл себя радушно и даже весело, когда кто-нибудь из приятелей Тома заходил к ним в кабинет, но Том, тем не менее, чувствовал, что Артур общается с остальными только через него, а если бы не он, то остался бы в полном одиночестве. Это ещё больше усиливало его чувство ответственности. И он не столько понимал, сколько чувствовал, что эта ответственность, которую он взвалил на себя, в сущности, почти не думая, теперь стала центром и поворотной точкой всей его школьной жизни, его главной задачей на текущий момент и испытанием, которое должно было показать, чего он стoит. Под её влиянием Том становился другим человеком — взрослее и серьёзнее; конечно, дело не обходилось без срывов и падений и постоянной борьбы с самим собой, через которую проходит всякий стoящий мальчишка, когда впервые сознательно переживает конфликт между желанием и долгом. Он уже мог почти без сожаления отвернуться от школьных ворот, через которые Ист и ещё несколько человек из их компании только что отправились на какую-нибудь весёлую и не вполне законную вылазку, результатом которой могла быть стычка с городскими, егерями или работниками с ферм, пропущенный обед или перекличка, пиво в трактире и в конце, вполне вероятно, порка на закуску. Он уже прошёл через этап, когда ворчал себе под нос: «Чёрт побери, зачем только Доктор навязал мне на шею Артура! Почему он не поселил его с Фоуги или Томкином, или ещё с кем-нибудь из тех, которые только и делают, что учат уроки и ходят взад-вперёд по школьному двору?» Всё это уже прошло, но ему часто хотелось, чтобы у него оставалось больше времени для таких законных развлечений, как крикет, игра в мяч, купание и рыбалка. Он чувствовал, что имеет на это право, но Артур ещё не мог принимать участие во всём этом с ним на равных. Поэтому Том думал, что, если малый (так он привык его называть) найдёт себе приятеля и какое-нибудь занятие, то сам он сможет с чистой совестью посвящать больше времени своим собственным интересам.
Теперь то, чего он так хотел, наконец, произошло, а то, что Артур выбрал себе в друзья именно Мартина, он считал особым везением (правда, дело тут едва ли было в везении, ведь везение — что это, в сущности, такое?). «Старина Чокнутый — это как раз то, что нужно, — думал Том. — Он будет таскать его за собой по всей округе за цветами и птичьими яйцами, научит бегать и лазить по деревьям, и при этом не научит ничему плохому и не будет отрывать от уроков. Вот повезло!» Поэтому он с воодушевлением полез к себе в буфет и выудил оттуда кусок окорока, две-три бутылки пива и оловянную кружку, которой пользовались только по торжественным случаям. Артур, со своей стороны, притащил банку с пикулями и другую с джемом и убрал со стола. Через несколько минут они услышали, как остальные возвращаются с ужина; Мартин, который тоже принёс свой хлеб и сыр, постучал, его впустили, и все трое с большим аппетитом набросились на яства, успевая болтать с не меньшей скоростью. Вся застенчивость мгновенно исчезла под влиянием гостеприимства Тома и его пива.
— Мартин, это Артур, типичный городской житель с выраженным интересом к природе. Мечтает свернуть себе шею, лазая по деревьям, и просто обожает змей!
— Слушайте, — выпалил Мартин, полный энтузиазма, — идёмте со мной завтра, вы оба, в рощу Кальдекотта, я знаю там гнездо пустельги. Оно высоко на ёлке, сам я не могу до него добраться, а ты ведь, Браун, лучше всех лазишь по деревьям!
— Да, давайте пойдём, — сказал Артур. — Я никогда не видел ни гнёзд, ни яиц хищных птиц.
— Пошли ко мне в кабинет, и я покажу тебе пять сортов!
— Да, у старины Чокнутого лучшая коллекция во всем корпусе, что правда, то правда, — сказал Том.
Тогда Мартин, воодушевлённый непривычной для него пирушкой и возможностью завербовать себе сторонника, пустился в рассуждения о гнездовании птиц и выболтал кучу секретов: о том, что возле Батлинз Маунд есть гнездо желтоголового королька, а в пруду возле дороги на Барби камышница насиживает девять яиц, а повыше Браунсоверской мельницы есть гнездо зимородка. Потом он сказал, что слышал, что ещё никому не удавалось добыть гнездо зимородка неповреждённым, и что Британский музей, или правительство, или кто-то там ещё обещали сто фунтов стерлингов любому, кто предоставит гнездо с яйцами в целости и сохранности. Посреди этого поразительного сообщения, которое присутствующие слушали, раскрыв рты и уже прикидывая, как потратят сто фунтов стерлингов, раздался стук в дверь, и голос Иста попросил впустить его.
— Это Гарри, — сказал Том, — мы его впустим. Не волнуйся, Мартин, он не будет валять дурака, обещаю. Я так и думал, что он учует запах ужина.
Тома и так уже мучила совесть за то, что он не пригласил на пир своего «верного Ахата[126]», хотя и то сказать, всё это получилось экспромтом. Благоразумие, которое подсказывало ему, что лучше знакомить Мартина и Артура не в большой компании, пересилило угрызения совести, но теперь он был искренне рад открыть дверь и ещё одну бутылку пива и протянуть окорок своему другу, уже вооружившемуся карманным ножом.
— Ах вы жадины, — сказал Ист с набитым ртом, — я так и знал, что здесь что-то будет, когда увидел, как вы смылись из холла со своими порциями. Вот это пиво, Том! По части разливания пива по бутылкам тебе равных нет.
— У меня в своё время была большая практика для шестого класса. Почему же не воспользоваться этим в собственных интересах?
— Ну, старина Чокнутый, как обстоят дела с гнёздами и яйцами? Как поживает Хаулетт? Думаю, недельки через две появятся молодые грачи, вот тогда и наступит моё время.
— Грачи, годные на пирог, будут не раньше, чем через месяц. Сразу видно, как ты в этом разбираешься, — возразил Мартин. Он смотрел на Иста с некоторой подозрительностью из-за пристрастия этого последнего к розыгрышам, хотя в целом их отношения были вполне дружескими.
— Скорохода интересует только жратва и всякие проделки, а больше он ничего не знает и знать не хочет, — сказал Том. — Но пирог с молодыми грачами, особенно когда сам за ними лазил, действительно отличная еда. Кстати, Скороход, завтра мы идём в рощу Кальдекотта за гнездом сокола. Если пойдешь с нами и будешь хорошо себя вести, мы отлично полазим.
— И искупаемся в речке. Ура, я с вами!
— Нет, нет, только не там. Туда ходят наши старшие.
— Ладно, ладно, согласен. Я за гнездо сокола и вообще за всё, что подвернётся.
Пиво было выпито, а Ист утолил голод и отправился к себе, сообщив, что «этот подлец Джонс», который занимал кабинет рядом с Истом и только-только перешёл в шестой класс, взял за привычку каждый вечер посещать Иста и его товарища, что доставляло им значительные неудобства.
Когда он ушёл, поднялся и Мартин, но Том остановил его.
— К Новому ряду никто и близко не подходит, — сказал он, — так что ты можешь остаться здесь и делать уроки с нами, а потом ещё поболтаем. Мы будем тихонько; к нам сейчас старосты тоже не ходят, с начала полугодия не зашли ни разу.
Со стола убрали, скатерть постелили на место, и все трое принялись за работу над утренним вулгусом с помощью «Градуса» и словаря.
Трое ребят являли собой примеры трёх разных способов выполнения таких заданий, которые были в ходу в Рагби во время оно. Нет сомнения, что с тех пор методы мало изменились, потому что всё новое — это хорошо забытое старое, особенно в школах.
