– Давай поднимемся вместе, – продолжал настаивать Сошников. – Вдруг тебе не удастся с ним справиться?
– Исключено, – не соглашался Сергей. – Ты можешь помешать.
Сошников решил больше не спорить и набрал номер своих сотрудников, оставшихся в квартире Кравченко.
– Дайте им телефон: пусть звонят, – приказал он.
План был простой. Алиходжаев, получив сообщение о ликвидации Кравченко, непременно сменит квартиру. Причем сделает это немедленно. Так предполагал Васечкин, зная повадки Алика Бешеного, который после каждого совершенного преступления менял место проживания. Наверняка он уже перевез свои вещи в другую квартиру и ждет только звонка.
– Бергамот уверен, что похищение – дело рук Алиходжаева, – произнес Сергей, – а я сомневаюсь – уж очень все нелогично, хотя и складно: сначала он принимает заказ на убийство Бориса Флярковского, потом похищает его сына и в тот же самый день убивает Кравченко. Размер выкупа до сих пор не назначен, и к тому же Алиходжаев прекрасно понимает: даже если и получит деньги, скрыться с ними ему не дадут. И это не его стиль. Раньше он похищал барыг. Потом договаривался с их «крышами». А ребенок – это уже серьезно, к тому же есть второй ребенок и женщина, которые окажутся лишними при всех расчетах…
Зазвонил мобильный телефон Сошникова. Константин поднес к уху аппарат и молча выслушал короткое сообщение.
– Киллеры позвонили Шурику, – сказал он Васечкину. – А потом, как ты сказал, и Берманову: тот ответил, что высылает группу.
Сергей открыл дверь автомобиля, уже хотел выйти во двор, но Константин остановил его.
– Постарайся без крайностей.
– Да я только свяжу его, – пообещал Васечкин, – у меня веревка есть. Крепкая – я ее уже проверил сегодня. Есть даже две на всякий случай.
На лестнице пахло не только кошками. Свет горел не на всех площадках, но на третьем, как раз возле двери восемнадцатой квартиры, лампочка горела. Сергей достал носовой платок и вывернул лампочку. Сразу стало темно, только на двери тускло тлела точка дверного глазка. Наконец и она погасла, видно, кто-то находящийся в квартире подошел к двери и попытался узнать, что происходит на лестнице. Потом раздался звук отпираемого замка, дверь открылась. Алиходжаев протянул руку к выключателю, успел заметить чью-то фигуру, вылетевшую на него из темноты, но удивиться не успел.
Однажды они уже встретились так же, их встреча была внезапной, неожиданной для каждого из них. И тогда дело решила реакция Васечкина и первый мощный удар, после которого Алиходжаев недолго сопротивлялся. И сейчас он влетел в квартиру спиной вперед, ударился о полусгнившую дверцу стенного шкафа. С грохотом рухнули полки, и раздался звон разбиваемого стекла. Этот шкаф и помог Алиходжаеву удержаться на ногах. Сергей подскочил и ударил второй раз. Промахнулся: кулак пробил тонкую фанеру дверцы, а в третий раз ударить уже не удалось. Алиходжаев, уходя от удара, пригнулся и, обхватив Васечкина, сумел подножкой сбить его на пол. Упали оба. Сергей пытался сбросить с себя бандита, но тот вцепился в него цепко и, сидя на Васечкине, пытался захватить его руки. Лежа, Сергей пробовал ударить, но удары не проходили – Алиходжаев блокировал или уклонялся. Ему удалось даже коленом прижать одну руку Васечкина к полу, а вторую руку он с трудом, но удерживал тоже.
– Сейчас я тебя, мент, как барана зарежу, – сказал он, тяжело дыша от напряжения.
Алиходжаев полез в карман куртки. Васечкин пытался освободиться, но ничего не получалось. Тогда Сергей ногой уперся в стену и оттолкнулся. На мгновение освободились руки. Этого мгновения хватило, чтобы, ухватив противника за подбородок и затылок, резко рвануть в сторону. Алиходжаев слетел с него, и теперь уже Васечкин навалился сверху. Он не стал хватать Алиходжаева за руки, а дважды ударил его головой в лицо, после чего выпрямился и, сидя на противнике, начал наносить удары в голову, не выцеливая. Продолжал бить даже тогда, когда бандит перестал сопротивляться. Потом Сергей поднялся, за ноги втащил Алиходжаева в комнату, пнул его ногой в бок и включил свет.
– Сам ты баран, – сказал он.
Алиходжаев пытался подняться, но не мог. Из сломанного носа шла кровь, губы были разбиты, и одна бровь рассечена. Васечкин для верности ударил его еще раз ногой. Потом обыскал, вынул из карманов его куртки нож и пистолет, бумажник, положил их на стол, достал из своего кармана моток веревки. Связав Алиходжаева, вышел в коридор и запер входную дверь.
– Ну что, – сказал он, возвращаясь в комнату, – заседание суда объявляется открытым.
Он оглядел комнату, в которой почти не было мебели: стол, заставленный грязной посудой, единственный стул и диван с разложенной постелью. На полу валялись какие-то тряпки, носки, бейсболка с эмблемой Лиги чемпионов и грязное полотенце. Под потолком, криво подвешенная, болталась на мощном крюке трехрожковая люстра с единственным уцелевшим пыльным плафоном.
– Я тебя еще достану, мент, – прохрипел пришедший в себя Алиходжаев. – Мы еще встретимся, собака. Долго я сидеть не буду.
– Я лишаю вас слова, подсудимый, – ответил Васечкин.
Наклонился, поднял с пола пару грязных носков и засунул их в рот Алиходжаеву. Тот пытался мотать головой, но долго сопротивляться не получилось. С кляпом во рту он молчал и смотрел на Сергея с ненавистью.
– А теперь объявляю приговор: Алиходжаев Мурад Пашаевич по сововокупности совершенных им преступлений путем сложения наказаний приговаривается к высшей мере – к разрезанию на куски. Учитывая гуманность нашего общества, разрезание заменяется на повешение. Подсудимый, вы согласны с таким мягким приговором? А? Не слышу криков радости.
Васечкин осторожно, двумя пальцами потянул за край носка и вынул кляп.
– Издеваться будешь? – вдохнул Алиходжаев. – Вызывай своих ментов, сдавай меня. Все равно я тебя найду.
– Я сейчас тебя повешу. Сначала раздену, потом буду резать, как ты Милену, а потом повешу. Будешь висеть голый – весь в кровище, тебя будут фотографировать, может, даже по телевизору покажут, и твои все родственники будут смотреть. А твоя мама будет плакать: «Зачем ты, Мурадик, в бандиты пошел и людей обижал? Почему ты не хотел работать честно электриком, как твой папа Паша Вахаевич?»
Продолжая говорить, Васечкин выпрямился, поднял вверх руку, ухватил люстру за рожок и резко дернул вниз. Сверху посыпались штукатурка и мел, упал и разбился последний плафон. Сергей швырнул люстру на диван, подвинул к себе стул, встал на него и набросил веревку на крюк. Алиходжаев пытался ударить по стулу ногой, но не дотянулся.
– Вызывай ментов, я требую! – крикнул он.
– Не ори, а то будешь болтаться в петле с носками во рту.
– Ты не можешь меня так убить! Ты не имеешь права убивать безоружного!
– А я из милиции ушел специально, чтобы тебя повесить. Ты можешь убивать женщин, а почему мне нельзя тебя кончить?
– Лучше застрели!
– И не мечтай. Я тебя раздену, порежу так, чтобы крови побольше было, а потом повешу. Милена ведь тебя тоже просила, а ты, сволочь…
Васечкин выпрямился и ударил Алиходжаева ногой.
– Я знаю, за что ты мне мстишь, – сплюнув кровь, прошептал Алиходжаев. – Она мне все сказала, плакала, выла все – просила не убивать, говорила, что ребеночка ждет.
– Значит, она сказала тебе, что я обязательно отомщу за нее и за ребенка?
– Позвони ментам!
– Сейчас, – кивнул Сергей.
Он достал из кармана мобильник, вставил свежую симку, набрал номер, заговорил, изменив голос:
– Полковник Берманов? Эдуард Юрьевич? Вы, кажется, разыскивали бандита Алиходжаева, чтобы обвинить его в организации убийства предпринимателя Флярковского? Спешу сообщить, что Алиходжаев обнаружен мною в квартире дома номер пять в переулке Каховского. Увы, повешенным и с многочисленными следами зверских пыток… Конечно, я вас дождусь. Только не забудьте фотографов прихватить и операторов с телевидения.
Васечкин положил мобильник в карман.
– Ну вот, позвонил ментам, как ты просил. Скоро сюда примчится множество любопытных людей, они будут внимательно разглядывать тебя, голого и подвешенного на крюк, как барана.
– Откуда про Флярковского знаешь?
– Так Кравченко мне сам и рассказал. Я же только что тех твоих уродов взял и ему жизнь спас, он мне в благодарность все поведал, а я его отпустил живым и здоровым. А тебя не отпущу… Хотя могу и помиловать, если ты скажешь, где спрятал похищенную сегодня женщину и детей.
– Какую женщину? – не понял Алиходжаев.
– Отпускать я тебя, конечно, не буду, но ментам сдам, если скажешь, где дети и женщина.
– Я не знаю ни про какую женщину! – закричал Алиходжаев. – Правду говорю, хлебом клянусь! Отпусти, я тебе денег дам! Много! Дай мне телефон, я позвоню, тебе привезут, сколько скажешь! Я не жадный, ты знаешь. Я этому полковнику Берманову столько денег дал, что он себе дорогой кабак купил! Машину купил! Богатым будешь, а я уеду отсюда, матерью своей клянусь! Я в Турции буду жить, у меня там дом есть.
