На следующий день я полетел в Манилу и на подлете к ней встретил три истребителя ВВС США. Они строем прошли надо мной, сверкая на солнце, а потом развернулись и прошли снова, пилоты махали мне; воздушная встреча была необычной и волнующей. Когда я сел у Манилы, они, как ястребы, спикировали на меня, потом взмыли вверх и умчались прочь.
Манила потрясла меня гостеприимством. После быстрого прохождения американского пограничного контроля президент Государственного авиационного комитета отвез меня в главный отель города, где представил Николу Уильямсону, к которому у меня было рекомендательное письмо из Сиднея. Уильямсон пригласил меня остановиться у него и оказался в высшей степени гостеприимным и заботливым хозяином.
Манильское общество скучать мне не давало. Авиационный комитет приглашал на ланч, обедал я тоже всегда в какой-нибудь компании, ходил на матч боксеров, посещал Английский клуб, а в бассейне любовался местными красотками в купальниках. Но чем больше приемов я посещал, чем больше ходил по гостям, тем острее ощущал одиночество. Я сознавал, что меня здесь принимают за некий абстрактный символ или если и за вполне определенного субъекта, то интересного только своим перелетом из Новой Зеландии в Манилу. Многие люди здесь относились ко мне с искренней симпатией и дружеским расположением, но я тосковал подушевней близости и взаимопониманию с каким-нибудь одним человеком. Иногда же мне хотелось оказаться одному, на яхте, ничего не делать, лежать на палубе и плыть себе не спеша по Тихому океану. А порой вдруг я начинал мечтать о какой-нибудь дикой оргии, но, будучи всегда в милой и добропорядочной компании, понимал, что мысли мои непотребны. Женщины привлекали меня, мог бы влюбиться без памяти, но приходилось сдерживать свои чувства ведь я был здесь недолгим гостем. И чувствовал, что меня охватывает глубокая депрессия.
Одна компания, у которой был свой гидроплан, предложила мне ангар для моей "Джипси Мот". Осмотр поплавков дал неутешительные результаты. У правого был дырявый киль, на левом - сильная выпуклость. Чтобы привести в порядок, их надо было снять, а для этого подвесить самолет к потолочной балке (очевидный, как я полагал, способ). У компании было два пилота, один из них - немец с худым лицом, скошенным лбом и жидкими прилизанными волосами. Говорил он резко, отрывисто, комкая слова. Когда "Мот" привезли в ангар, там дежурил этот немец. Моя идея подвесить гидроплан к балке ему не понравилась. Я предложил другой вариант, но он отверг и его. Я решил, что он просто невзлюбил меня, и мог его понять: чего ради возиться с любителем, когда здесь, в Маниле, есть настоящие авиаторы? Я решил поговорить с ним пообстоятельнее и был поражен его опытом: он знал машины практически всех типов, летал пилотом всю мировую войну.
- В какой эскадрилье вы служили? - спросил я. - В американской?
- Я воевал против вас, - ответил он.
Опыт этого пилота был мне очень интересен. Если он чего-то не знал об аэропланах, этого не стоило знать вовсе. Я спросил, как, по его мнению, следует поднять мой гидроплан.
- Не поднять, - ответил он, - а наклонить и опереть на кончик крыла.
Я заметил на это, что "Джипси Мот"не так, наверное, прочна, как те солидные машины, с которыми он привык иметь дело. Но он резко оборвал меня, заявив, что в Китае только и летал на таких самолетах. Так мы разговаривали, ничего, собственно, не предпринимая, и я чувствовал себя рядом с ним жалким любителем. Тут появился посыльный от Уильямсона и позвал меня на ланч.
После ланча немца сменил другой пилот, американец Макилрой. За полчаса мы с ним подвесили гидроплан под крышу, а потом столь же быстро сняли поплавки и пропеллер. Поплавки были в плохом состоянии, в некоторых местах только краска препятствовала течи. Я решил, что помочь мне теперь может только Авиационный корпус США, и обратился к ним. Они согласились, но не было ли это всего лишь проявлением вежливости? Я позвонил на аэродром, и там немедленно рассеяли мои сомнения. В ангар явился некий весьма толковый майор, уяснил задачу, и на следующее утро, в 7 часов, армейский грузовик увез мои поплавки. Я взялся за мотор; мне в помощь отрядили прекрасного механика. Он сделал работу, которую я ненавидел, - прочистил клапаны. Пресловутый выпускной клапан цилиндра № 3 был так изъеден, что мы его заменили.
Майор пригласил меня на аэродром. Из моего пропеллера сделали конфетку: прежнего изъяна будто и не было - заделан деревом, а кончики лопастей обшиты медью. Пропеллер стал немного тяжелее, но, очевидно, только так он мог выдержать постоянные удары о воду. Пропеллер был так здорово отцентрован, что, когда я слегка подул на него, он стал вращаться. Я был в восторге. С поплавками сложнее, ремонт их требовал еще нескольких дней. Надо было ставить заплатку. Чем крепить заклепками или болтами? Сначала хотели заклепками, но потом решили ставить на болты. Пустяковая замена, но если бы я только мог предвидеть ее последствия!
Глава девятнадцатая
ЯПОНСКИЕ ВСТРЕЧИ
Пять с половиной месяцев прошло с тех пор, как я вылетел из Веллингтона. Теперь, 30 лет спустя, после своих одиночных океанских плаваний, я могу сказать, что, путешествуя на самолете, ты более одинок, чем на борту яхты. Когда идешь на яхте, она становится твоим домом, привыкаешь к ней самой, ко всем ее частям - парусам, веревкам, каюте, палубе. На самолете ты не живешь, ты просто перелетаешь на нем с места на место. Но только начинаешь знакомиться с новой обстановкой, новыми людьми, как уже надо лететь дальше. В самолете, в воздухе ты слишком отчужден от земли, здесь все другое, иной мир, иные чувства. Потом новая посадка, опять ты должен подчиняться земным правилам жизни. И так месяцами...
Как-то в воскресенье меня пригласила на обед некая миссис Маккой. Ее муж командовал американским полком при взятии Манилы во время испано-американской войны 1898 года. В этой компании участвовал и мой дядя - он командовал британскими кораблями, посланными в Манилу для обеспечения наших интересов. Там были и немцы, преследовавшие свои экспансионистские цели; они послали на Филиппины эскадру под командованием адмирала фон Дидриха. Мой дядя Эдуард расположил свои корабли между американским и немецким флотом и заявил фон Дидриху, что, если тот предпримет какой-либо маневр, это будет считаться действием против англичан. На обеде у миссис Маккой присутствовал американский генерал-губернатор Дэвис. Его имя сейчас хорошо известно - именно он учредил в теннисе Кубок Дэвиса.
Мне не терпелось лететь дальше. Любезнейший преподобный отец Мигель Сельга, директор Бюро погоды, каждый день навещал меня на моем рабочем месте у гидроплана и информировал с неким оттенком удовлетворения, что к востоку от Филиппин медленно формируется область пониженного давления, которая, по его мнению, должна преобразоваться в тайфун. Отец Сельга оказался прав, и через несколько дней, 31 июля, принес мне официальную сводку: "Предупреждение о тайфуне. Тихоокеанский тайфун располагается сегодня, в 10 часов утра, восточнее острова Лусон. Вероятное направление тайфуна северо-западное".
В этот день началась моя необыкновенная гонка с тайфуном, который несколькими днями позже снес две тысячи домов на острове Риукиу близ Формозы и который японская газета "Асахи Майнихи" назвала самым свирепым тайфуном за последние сто лет.
С самого первого своего дня в Маниле я постоянно слышал вопрос: "Когда же придет тайфун?" Местные жители не собирались убегать от тайфуна - напротив, они ждали его как блага. Жара с каждым днем становилась все более невыносимой, тайфун принес бы спасительную прохладу. На саму Манилу тайфуны обрушивались редко: горы защищали ее. Ждать небесной воды оставалось недолго - через две недели почти весь город был затоплен, по главным улицам можно было добираться только на лодках.
В воздухе тайфун опаснее, чем в море, но это меня тогда не слишком беспокоило: я считал, что если мне удастся убежать от тайфуна, то легко можно будет облететь его стороной. Но надо было добраться до Формозы раньше тайфуна. Лететь с Филиппин дальше я мог только через Формозу, а отец Сельга был почти уверен, что и тайфун пойдет именно этим маршрутом.
В тот день, когда мне вернули мои поплавки, все, казалось, шло не так: гаечные ключи выскальзывали из рук, гайки заедали, постоянно отвлекали любопытные. Адская жара сводила с ума, но при этом я умудрился схватить сильный насморк, да сверх того ныл покалеченный палец. Апофеоз настал, когда пришла пора запускать мотор - он не заводился. Я бился с пропеллером, пока совсем не ослеп от пота, и был готов схватить тяжелый молот и разнести к черту всю машину. Но тут я вдруг по-другому взглянул на происходящее, со стороны, - представил себя этаким глупым крошечным насекомым, которое копошится со своими ничтожными делишками. Мне стало смешно и весело, я пошел домой и немного вздремнул. А вернувшись к гидроплану, легко, играючи проверил всю проводку, промыл контакты в бензине и поставил на место. Мотор немедленно завелся. Вся машина, включая поплавки, была в отличном состоянии. Солнце сияло, море сверкало. Мотор, лаская слух, ревел в полный голос. Гидроплан легкой птицей взмыл вверх и пошел над морем, испытывая свою летную силу.
