Расстроившись так, что на глазах выступили слезы, Юния Силана поспешила к высокой гостье с извинениями, а затем помчалась на кухню, созывая слуг. Не успела доверчивая женщина отойти на несколько шагов, как Мессалина и Силий переглянулись за ее спиной.
— Слава богам, все обошлось, — сказали его нежные карие глаза.
— Я люблю тебя, — ответил ее томный взор из-под длинных ресниц.
* * *
Этот день стал одним из лучших в жизни Мессалины. Устроенный на скорую руку пир затянулся до вечера. Веселье било ключом. Хозяин дома и императрица соревновались в остротах вместе с пятью-шестью записными шутниками, и весь триклиний сотрясался от хохота.
Только когда в комнате стало темно, и слуги внесли горящие светильники, императрица с неохотой вспомнила, что пора возвращаться в ставший постылым дворец, который легко променяла бы сейчас на счастье назваться женой красавца, в чьих объятиях она нежилась несколько часов назад.
С трудом заставив себя подчиниться необходимости, она поднялась, давая знак к окончанию застолья, и отбыла на Палатин, увлекая за собой не желавшую успокаиваться компанию. Оказывается, бывают же дни, когда боги преподносят тебе свои дары, не требуя ничего взамен. Утренний арест Ливиллы и свидание с Силием наполнили душу Мессалины радостью и покоем — чувствами, о которых она почти успела забыть.
Но, как выяснилось, боги ничего не дают просто так. Не успела счастливая и довольная Мессалина достичь своих покоев, как ей заступила дорогу невесть откуда взявшаяся Агриппина, выражение лица которой громче всяких слов говорило о переполнявшем ее бешенстве.
— Это ты наябедничала Клавдию на мою сестру? — едва сдерживая рвущуюся ярость, прошипела она.
Хорошее настроение Мессалины как рукой сняло, и она почувствовала, как закипает в ее душе боевой задор.
— Да кто ты такая, чтобы требовать моего отчета? — надменно поинтересовалась она, окидывая холодным взглядом дрожащую от возбуждения фигуру молодой женщины.
— Я спрашиваю, это из-за тебя Ливилла снова отправилась в ссылку? — сжимая и разжимая кулаки, прошипела Агриппина.
— Ну, предположим, из-за меня, и что? Твоя сестра обманула доверие моего мужа и получила по заслугам. И тебя ждет то же, если не научишься вежливости. Достаточно мне сказать мужу одно слово и…
— И не надейся, — издевательски засмеялась ей в лицо рыжая фурия. — Клавдий слишком меня любит, чтобы тронуть хотя бы пальцем. Если ты не глупа (а я знаю, что это так), ты будешь держать язык за зубами, а то сама попадешь туда, куда отправилась моя несчастная сестра. И запомни, сука, я тебе никогда не прощу ее ссылки. Костьми лягу, а отомщу. Ты еще не знаешь, с кем решила потягаться.
С этими словами она сделала шаг назад и, резко повернувшись, растворилась в темноте дворцовых переходов, а Мессалина, пожав плечами, продолжила свой путь.
Порция уже приготовила ванну, добавив в нее молока ослицы и накидав на водную поверхность лепестки роз. Выбросив из головы неприятный разговор, Мессалина скинула одежду и погрузилась в теплую воду, зажмурив от удовольствия глаза.
Любовь даже более сильным натурам помрачает разум. Если бы императрица не была так влюблена в красавца патриция, если бы не мечтала о его губах и руках, то обязательно отнеслась серьезно к предостережению своей противницы, дамы коварной, властолюбивой и упорной в достижении цели. Но вместо этого Мессалина расслабленно думала о том, какое платье надеть на следующую встречу с Силием, о которой они договорились за спиной Юнии Силаны. Фортуна впервые повернулась к ней лицом, а Венера одарила любовью красивейшего мужчины Рима. Что еще можно пожелать?
* * *
На другой день проснувшаяся с рассветом Мессалина загоняла всех слуг, стараясь выглядеть в соответствии со всеми рекомендациями Овидия. Бедной Порции досталось больше всех, но, привыкшая к вспышкам хозяйского гнева, та безропотно сносила крики своей госпожи, в свою очередь подгоняя нерасторопных рабов. После утренней ванны и ежедневного массажа последовало выщипывание бровей, укладка волос, подводка глаз и прочие косметические ухищрения, завершившиеся наклеиванием «мушки». Наконец, уставшая Мессалина согласилась на увещевания служанки, что лучше уже быть не может, и, слегка перекусив, забралась в паланкин, приказав отнести ее в сады Мецената. Здесь, среди прекрасных деревьев и цветов, у нее была назначена встреча с Силием, и она тряслась от страха точно пойманный воришка, боясь, что красавец передумает. Вне себя от волнения, она то требовала, чтобы носильщики ускорили шаг, то, наоборот, по ее повелению они едва тащились по узким римским улочкам.
Но ее страх оказался напрасным. Силий уже ждал ее под платаном недалеко от входа в сад. Высокий, статный, плечистый, с правильными чертами лица, он был подобен богу, спустившемуся на землю.
При виде императрицы он бросился к ней навстречу и, схватив ее за руки, осыпал поцелуями мягкие женские ладони.
— Ты прекрасна, как Венера, — выдохнул он, прижимаясь к ее губам.
Для истосковавшейся по любви Мессалины его слова звучали божественной музыкой. У нее было много любовников, но мало любимых. И вот теперь она впервые поняла, что такое любовь.
Глядя сияющими глазами на Силия, она растворялась в нем, готовая отдать все, что имеет, за один его ласковый взгляд, не замечая, как из-за ближайших кустов за ними наблюдает маленький невзрачный человечек с длинной жилистой шеей, которую он еще больше вытягивал, чтобы получше рассмотреть стоявшую перед ним пару. Убедившись, что спрятавшихся в тени платана мужчину и женщину связывают отнюдь не платонические чувства, он криво ухмыльнулся и, тихо попятившись, побежал с доносом к своей хозяйке.
А Силий увлек свою венценосную возлюбленную на маленькую потайную полянку между кустами мирта, где они могли предаться любви, не боясь быть застигнутыми случайными прохожими.
Несколько часов ласк и объятий пролетели как одно мгновение, но, наконец, пресытившись любовью, они поднялись с земли и, осторожно покинув убежище, отправились на прогулку по саду, точно случайно встретившиеся добрые знакомые.
— Ну, и как дела во дворце? Что поделывает твой супруг? — поинтересовался вдруг Силий, любуясь ее затейливой прической, в которую были вплетены жемчуг и ярко-красная лента.
Мессалина хотела ответить, что, мол, все хорошо, но, посмотрев в участливое лицо своего возлюбленного, сделала то, чего не позволяла себе даже в разговорах с матерью, а именно: начала сбивчиво рассказывать обо всех чудачествах мужа, которым не было числа.
— За что не берется, все у него получается — хуже не придумаешь. Целыми днями сидит в курии, разбирая всяческие склоки. Да ладно, пусть бы тешился, так ведь от этого один позор получается. Ты не поверишь, но дошло до того, что один грек обозвал его «стариком» и «дураком», а некий всадник, не помню, как его зовут, швырнул ему в лицо грифель и таблички, да так ловко, что разбил Клавдию лицо, и нам потом пришлось потрудиться, чтобы унять кровь. То же самое на гладиаторских играх: то шутит так, что у всех от скуки скулы сводит, то ведет себя так, будто родился в Субуре — считает вместе со всеми призовые деньги гладиаторов, называет зрителей «хозяевами». Разве можно, пусть даже в шутку, говорить такие слова римскому плебсу? Триумфальные украшения раздает так щедро, что в государстве скоро не останется ни одного свободнорожденного, не имеющего этих цацек. Недавно от легионов даже письмо пришло, чтобы легатам консульского звания сразу при назначении на должность давали триумфальные украшения. Мол, все равно получат, так хоть не полезут в какую-нибудь войну, чтобы их заработать. А уж своих вольноотпущенников этот тюфяк слушает так, будто они оракулы какие-то. Особенно Палланта ненавижу. Он самый хитрый, злопамятный и изворотливый. Боюсь, что когда-нибудь он устроит мне большую гадость. Нарцисс тоже еще тот змееныш, но он хоть не труслив и обычно говорит то, что думает. А Паллант — молчун. В глаза улыбается, а за спиной нож точит…
