Едва стала подниматься с постели Анна Петровна, как ей пришлось взять сына из кадетского корпуса.
Самолюбивый мальчик не мог сносить сострадальческого отношения товарищей, быть нищим там, где его знали богатым и куда он возвращался из отпуска в собственном экипаже. Кроме того, он воспитывался на свой счет, а платить значительную по их настоящему положению сумму было уже не из чего. Уступая настоятельным просьбам сына, Суровцева взяла мальчика домой, и это отозвалось на их скромном бюджете.
Мэри считала себя глубоко несчастной после смерти Заторского. Но когда она очутилась в убогом домишке Выборгской стороны и нужда стиснула ее своей железной лапой, лишь тогда поняла она, что существует горе еще страшнее. На нее напал точно столбняк: она не могла даже плакать и иногда днями просиживала у окна, сухими глазами глядя на грязный узкий двор, где шумно играли дети дворника и жильцов, преимущественно рабочих.
Но Мэри была натурой гордой и энергичной. Лишь только она заметила, что из немногого оставшегося у них одна вещь за другой исчезает в ломбарде, то пересилила себя, стряхнула мертвенную апатию и решила работать.
Легко было прийти к такому решению, но вовсе нелегко привести решение в исполнение. Чтобы трудиться, надо, разумеется, найти работу, что бывает весьма затруднительно в большом городе, где предложение труда обычно превышает спрос. Не будем подробно описывать изнурительное и напрасное хождение по разным местам, грубые отказы или грязные предложения, которые приходилось выслушивать молодой девушке. Словом, она дошла уже почти до полного отчаяния, когда случайно явилась помощь.
Однажды Мэри встретила свою бывшую преподавательницу французского языка. Это была девушка лет тридцати пяти, некрасивая и болезненная. Своим трудом она содержала мать и сестру-калеку. Хорошо зная нужду и тернии борьбы за существование, та горячо сочувствовала несчастной семье. Анна Петровна всегда была добра к ней и вместе с дочерью много дарила старой матери и больной сестре учительницы. Теперь она обрадовалась, увидев бывшую ученицу, и через несколько дней навестила их. Узнав, что Мэри ищет работу, она обещала достать через знакомых переводы и сдержала слово. Обрадованная удачей молодая девушка принялась за работу и переводила для редакции журнала современные романы или выдержки из иностранной прессы. Работы было много, а вознаграждения до смешного малы, но все-таки это было лучше, чем ничего. Вместе с тем Анна Петровна, при посредстве той же доброй души, нашла работу — вышивание для магазина, и они кое-как зажили. Хуже всего оказалось то, что будучи всегда богаты и привыкнув много проживать, ни мать, ни дочь не умели устраиваться и не знали, как жить на маленькие средства. Иногда в один день тратилось вдвое против того, на что семья имела право, зато на другой не хватало необходимого. Кроме того, немилосердно эксплуатировался труд бедных женщин, не имевших ни житейской опытности, ни смелости протестовать против самых бессовестных требований. Но, увы, относительное довольство их длилось немного более года, а затем снова посыпались беды. Первой была смерть Аксиньи, делившей все их невзгоды: она простудилась, схватила тиф и в несколько дней умерла в больнице. Закрылся журнальчик, и Мэри потеряла заработок. Потом их добрая учительница получила место в провинции и уехала со своими, и в заключение, у Анны Петровны сделалось воспаление глаз, и она не могла работать. Нужда, во всем ее отвратительном образе, водворилась в их бедной квартирке, и в озлобленной душе Мэри закипела буря. За минувшее время она вынесла немало булавочных уколов в виде встреч с бывшими "друзьями", проносившимися мимо нее в каретах и не кланявшихся ей, а если кто и узнавал, то всегда были так "заняты", так спешили, что едва здоровались и никогда не приглашали к себе. Но более всего возмутил ее следующий случай.
Года три или четыре перед тем знакомая дама, находясь временно в затруднительном положении, заняла у Суровцевой триста рублей, обещая вернуть через два месяца. Расплата не была произведена, и Анна Петровна забыла об этом долге. Вдруг случайно она нашла среди старых бумаг письмо этой дамы, благодарившей ее за исполнение просьбы с обещанием вернуть как можно скорее. Обрадовавшись, и в полной надежде, Анна Петровна написала об этом должнице, прося вернуть хотя половину.
Мать и дочь рассчитывали, что покроют этими деньгами необходимые расходы, но полученный ответ ошеломил их. В возмутительно грубых выражениях эта дама заявила, что в назначенный срок уже заплатила, но, не ожидая бесстыдного вымогательства по прошествии четырех лет, не обеспечила себя распиской. Если бы у нее попросили помощи, она охотно послала бы небольшую сумму, но теперь, боясь попасть опять в какую-нибудь ловушку с такими "бесцеремонными людьми", она просила не обращаться более к ней ни с какими посланиями.
Бешеное, горькое озлобление охватило сердце Мэри, а ее прежняя наивная вера сменилась глухим ропотом против Бога и судьбы. За что судьба била ее? Что сделала она, чтобы заслужить такое жестокое наказание Неба? В то время, как ее прежние подруги порхали с бала на бал, с одного веселья на другое, окруженные роскошью и поклонниками, она загнана в какой-то чулан, нуждалась в необходимом и работала, как каторжник, рискуя умереть с голода и холода… И ее душу наполнила ненависть к подленькому, узко себялюбивому обществу, которое забыло их, вычеркнув из своей среды, и ко всем тем блестящим кавалерам, будто бы любившим ее, любовь которых улетучилась вместе со ста тысячами, назначавшимися ей в приданое. Как баловень счастья, она не была готова к выпавшей на ее долю тяжелой борьбе, и настоящее считала адом, а будущее казалось ей безысходной пропастью.
Приближалось Рождество, но светлый, знаменующий сошествие на землю Божественного вестника любви и мира праздник, который должен был внести радость и свет, являлся для Суровцевых пыткой, а единственным исходом была смерть. Все источники существования были истощены: за квартиру не плачено два месяца, дрова кончились и наступал канун праздника, когда уже невозможно было найти какие-нибудь занятия. Домохозяин объявил, что если к первому января не заплатят хоть половину, то он их выгонит: значит, они очутятся на улице. С горькими слезами осматривала Мэри свое незатейливое имущество: не найдется ли чего продать или заложить.
Деревянный ящичек с различными памятными вещами, карточками, безделушками, пасхальными яйцами и т. д. она отодвинула не открывая, и вдруг, на дне корзины, под разными тряпками нашла полдюжины полотенец тонкого полотна, вышитых разноцветными шелками и отделанных кружевом. Мать вышивала их к ее дню рождения, когда ей исполнилось семнадцать лет, в приданое, и Мэри жалела сперва расстаться с ними, а потом среди всяких передряг забыла о них. Теперь она решила продать их, даже если ей дадут только третью часть стоимости, по два рубля за штуку, на двенадцать рублей они просуществуют праздники. Сейчас было уже поздно, но завтра, в сочельник, она пойдет в Гостиный Двор и постарается сначала продать полотенца в магазин, а если это не удастся, то попробует предложить встречным прохожим, которых в такой день будет множество. Мрачная, желчная и озлобленная, села она у окна и глубоко задумалась: предстоящее завтра путешествие словно железным кольцом сжимало ее гордое и мятежное сердце, а к нему приливали воспоминания и причиняли ей почти физическую боль.
В былое время Рождество являлось самым радостным праздником. Ей виделась большая зала, уставленная золоченой мебелью, обитой белым атласом с розовыми цветами, и она украшала елку. Потом вспоминала поездки в карете в Гостиный Двор за покупками: но при этом она бывала так озабочена, что равнодушно проходила мимо бедняков, стоявших у колонн и предлагавших прохожим свой убогий товар. У нее никогда не находилось лишних денег для покупки его у этих обиженных судьбой людей, днями стоявших на морозе в надежде заработать гроши на хлеб. А что, если завтра себялюбивые люди будут также равнодушно проходить мимо, не взглянув на ее полотенца? Придет ли кому-нибудь из них в голову, что во тьме грядущего таится неведомая Немезида, которая, может быть, также заведет их под эти своды, чтобы подвергнуть той же пытке, которая ожидает ее?.. Тяжело вздохнув, Мэри закрыла лицо руками. В продолжение этих двух мучительных лет она о многом передумала, но только не о Боге: горячий порыв к Отцу небесному и святым, покровителям всех страждущих, ни разу не согрел ее изболевшее, измученное сердце. Наоборот, она укорила Небо в несправедливости и жестокости: в ней кипели ненависть, возмущение и невыразимая горечь. В таком душевном состоянии и отправилась она на следующий день в Гостиный Двор, где роковой случай должен был столкнуть ее с Ван-дер-Хольмом.
