валят деревья, я полюбопытствовал заметить время, когда двое рабочих начали подрубать сосну; через шесть минут они ее повалили; я обнаружил, что ее диаметр составлял четырнадцать дюймов.
Из каждой сосны делались три кола восемнадцати футов длины каждый, заостренные с одного конца. Пока одни делали эту работу, другие копали канаву по линии форта глубиной в три фута, в которую должны были быть установлены колья. Сняв с наших фургонов кузова и отделив передние колеса от задних (для чего был вынут шплинт, соединяющий две части дрожины), мы получили десять повозок с двумя лошадьми на каждую для перевозки кольев из леса к форту. Когда частокол был сооружен, наши плотники построили вдоль него с внутренней стороны платформу высотой около шести футов, стоя на которой можно было стрелять сквозь амбразуры. Мы имели вращающуюся пушку. Установив ее на одном из углов, мы немедленно выстрелили, чтобы индейцы, если бы они оказались в пределах слышимости, знали, что у нас есть такие орудия. Итак, наш форт, – если это громкое название применимо к жалкому частоколу, – был готов в течение недели, хотя через день шли такие сильные дожди, что мы не могли работать.
Последнее обстоятельство дало мне случай заметить, что когда люди заняты работой, у них бывает лучшее настроение.
В те дни, когда наши люди работали, они были добродушны и веселы. Они весело проводили вечера, сознавая, что днем хорошо поработали.
Но в дни вынужденного безделья они были раздражительны и сварливы, выискивали недостатки в свинине, хлебе и т. д. и постоянно пребывали в плохом расположении духа. Это напомнило мне одного морского капитана, взявшего за правило держать постоянно своих людей за работой; когда однажды его помощник доложил, что вся работа переделана и что занять экипаж судна больше нечем, он ответил: «Заставьте их чистить якорь». Такого рода форт, как он ни был жалок, являлся достаточной защитой от индейцев, не имевших пушек. Расположившись теперь в безопасности и имея укрытие, куда при случае можно было ретироваться, мы решили разбиться на отряды, чтобы очистить прилегавшую местность. Индейцев мы не встретили, но обнаружили на соседних холмах места, где они скрывались, следя за нашими действиями. В устройстве этих наблюдательных постов они проявили искусство, заслуживающее упоминания. Так как была зима, то они нуждались в огне. Но обычный костер, разведенный на поверхности земли, выдал бы их расположение на большом расстоянии. Поэтому они вырыли в земле ямы, имевшие приблизительно три фута в диаметре и немного больше в глубину. Мы обнаружили места, в которых они добывали древесный уголь, срубая его с поверхности обугленных бревен, лежащих в лесу. При помощи этого угля они разводили на дне ям небольшой огонь.
Мы заметили на траве следы того, как они лежали вокруг огня, опустив ноги в ямы, чтобы держать их в тепле, что было для них главное. Подобный огонь не мог выдать их ни светом, ни пламенем, ни искрами, ни даже дымом. По-видимому, число индейцев было невелико. Очевидно, они поняли, что нас слишком много, чтобы им можно было решиться на нападение с какой-либо надеждой на успех.
С нами был капеллан, ревностный пресвитерианский священник, мистер Битти. Он пожаловался мне, что наши люди не все и не всегда посещают его молитвы и проповеди. Когда отряд вербовался, то было обещано, что кроме платы и продовольствия завербованные будут ежедневно получать по четверти пинты рома, которая им регулярно выдавалась два раза: полпорции утром и полпорции вечером. Я заметил, что они очень точно за ней являлись. Поэтому я сказал мистеру Битти: «Может быть, недостойно вашей профессии поступать подобно стюарду, раздающему ром; но если бы вы сами раздавали его, причем только после молитв, они бы все были вокруг вас». Он одобрил эту мысль, взялся за ее выполнение и с помощью нескольких помощников, которые отмеривали ром, успешно ее осуществил. Никогда еще молитвы не посещались так пунктуально всеми нашими людьми; поэтому я считаю этот метод лучше наказания, которое предписывается некоторыми военными законами за непосещение богослужения.
Едва я закончил свое дело и снабдил форт достаточными запасами провизии, как получил письмо от губернатора. Из этого письма я узнал, что губернатор созвал собрание и желает, чтобы я на нем присутствовал, если положение дел на границе не делает мое пребывание там необходимым. Мои друзья по собранию в своих письмах также настаивали, чтобы я, если смогу, присутствовал на заседании. Так как намеченные мной три форта были теперь закончены и жители согласились остаться на своих фермах под их защитой, я решил вернуться. Я это сделал тем охотнее, что прибывший из Новой Англии офицер, полковник Клепхем, опытный в войне с индейцами, посетил наш форт и согласился принять на себя командование. Я передал ему свои полномочия и, собрав гарнизон, зачитал их в торжественной обстановке; я представил полковника как офицера, который при своей опытности в военных делах более годится в командиры, чем я, и, прочитав им легкое наставление, отбыл. Меня эскортировали до Бетлехема, где я остановился на несколько дней, чтобы отдохнуть от всех понесенных трудов. В первую ночь, лежа в хорошей постели, я едва мог спать: слишком уж она отличалась от моего жесткого ложа только с одним или двумя одеялами на полу хижины в Гнейденхаттене.
Во время своей остановки в Бетлехеме я немного ознакомился с обычаями гернгутеров; некоторые из них сопровождали меня, и все были очень добры ко мне. Я увидел, что они трудились ради пополнения общих запасов, ели за общими столами и спали в общих спальнях, вмещающих много людей. В спальнях под потолком я заметил отверстия, расположенные через определенные интервалы, предназначенные, как я думаю, для притока воздуха. Я посетил их церковь, где наслаждался хорошей музыкой: звуки органа сопровождались скрипками, гобоями, флейтами, кларнетами и др. Я узнал, что проповеди обычно читались не смешанной аудитории, состоящей из мужчин, женщин и детей, как это принято у нас, но что в одно время собирались женатые мужчины, в другое время их жены, затем юноши, девушки, дети – все в свое время. Проповедь, услышанная мною, предназначалась для детей, которые пришли и разместились на скамьях; мальчики находились под руководством молодого человека, их наставника, а девочки – под наблюдением молодой женщины. Беседа казалась хорошо приспособленной к их уровню развития и велась в приятной, дружеской форме. Детей убеждали, как обычно, быть хорошими. Они вели себя очень послушно, но выглядели бледными и болезненными; это заставило меня предположить, что их слишком много держат в закрытом помещении или лишают физических упражнений. Я расспросил о браках гернгутеров: правда ли, что они
