и дикой.
– Вот как ты все вывернул? Я просто ревную любимого папочку к родной дочке? Так что же ты не отпустишь меня на все четыре стороны, раз – как ты там говорил – есть настоящая наследница?
Чиркен какое-то время смотрит в бокал со сбитнем, зажатый в побелевшей руке, затем поднимает глаза на сына и спокойно приказывает:
– Выйди. Сейчас же.
Это впервые на памяти Сабины, когда он выглядит действительно ожесточенно. Воздух в комнате становится тяжелым, и эта тяжесть обрушивается на плечи, ложится на кожу плотной паутиной.
– С радостью! – Вопреки словам, в тоне Тимура ни капли веселья, когда он, круто развернувшись в коляске, собирается покинуть комнату, но в дверях останавливается и, повернув голову, бросает девушке, оставшейся за столом: – Ты закончила?
Сабина спешно промакивает губы салфеткой и настороженно смотрит на хозяина дома, не спеша подниматься. Тот качает головой и тихо говорит:
– Иди к нему, я сам здесь уберу. Мне жаль, что тебе снова пришлось это слушать.
Ей хочется сказать что-то, чтобы ослабить повисшее между отцом и сыном напряжение, захватившее и ее в свои тревожащие объятия, но нужные слова не идут на ум, только бессмысленная и нескладная ерунда.
«Скандалы похожи на плесень, – думает она, выходя вслед за Тимуром и оставляя позади затихшего Чиркена. – Даже если происходят между двумя, охватывают каждого, кто становится им свидетелем».
* * *
Сабина оказывается права: весь остаток дня юноша не отпускает ее от себя ни на минуту, хотя сам остается молчалив и неприветлив. Вопросы кружат в ее голове подобно воронью, сторожащему издыхающую трапезу, напряжение множится случайно пойманными взглядами и вздохами. Она не знает, как подступиться к Тимуру, чтобы получить ответы, а тот ближе к ночи, наперекор прошлой угрюмости, становится вдруг весел без причины.
– Мне понравилось, – как бы между прочим говорит он, когда они сидят за партией в шахматы. Ужин перед этим прошел в полном молчании и сумрачной обстановке, разворачивающейся между обитателями дома как промокшая бумага под потоком жара.
– Что? – рассеянно спрашивает Сабина, размышляя, как быстрее завершить игру, не подавая виду. Завтра для ее планов лучше подняться рано, а значит, имеет смысл поторопиться с отходом ко сну.
– Ты слишком много внимания уделяешь защите и трясешься над каждой фигурой. Не бойся жертвовать ими, чтобы получить преимущество, – делает ей замечание юноша, прежде чем продолжить предыдущую мысль. – Видел наброски твоей новой истории.
Девушка тут же поднимает голову, отвлекаясь от доски.
– Наброски?
С некоторым запозданием до нее доходит, о каких набросках речь, и холодок вгрызается в позвоночник, заставляя невольно выпрямиться. Вчера она оставила в библиотеке не только включенный свет, но и черновые листы с очередной сказкой. Когда он их нашел? Если сразу по приходе, то догадался ли о том, что она тоже не спала этой ночью?
«И что с того, – возражает Сабина сама себе. – Ты все равно хотела выяснить суть происходящего. Почему бы не спросить прямо?»
– Днем лежали здесь, на подоконнике. – Юноша отъезжает и разворачивается на коляске, доставая из-за портьеры на одном из окон те самые записи. Они выглядят немного примятыми.
Странно, она думала, что оставила наброски на столе.
Будь что будет, но она не может больше молчать.
– Твой отец знает? – решается девушка на откровенный разговор, невольно понижая тон.
– Знает что? – Юноша чуть склоняет голову к плечу, рассматривая ее с новым интересом. Он тоже начинает говорить тише.
«Что ты ходишь…» – звучит внутри нее вопрос, пока она неотрывно наблюдает за ним. Ладони сжимают подлокотники кресла, и мягкая обивка морщится под тонкими пальцами.
Улыбка Тимура полна смысла, и кажется, что происходящее доставляет ему ни с чем не сравнимое удовольствие, но Сабина знает: это напускное, лживое. В темных глазах звериная настороженность и предупреждение, а может, даже угроза. Он догадывается, о чем его спрашивают, и ему это не нравится.
Она медленно выдыхает, чувствуя, как скованность понемногу покидает ее тело. Вся ее сущность не может успокоиться рядом с Тимуром, что-то бередит ее, дергает из стороны в сторону, как игрушку под острыми зубами Виза и Ареша. Девушка решает перевести тему, неуверенная, впрочем, что это хорошая мысль:
– То, о чем говорил твой отец за обедом… У тебя со сводной сестрой сложные отношения?
Вопреки ее опасениям, юношу ее вопрос успокаивает, и он отвечает благожелательно, будто его позабавил ее интерес.
– Я сам узнал о ней не так давно. – Он ставит локоть на стол и подпирает ладонью подбородок, не отводя от нее поблескивающих в мягком свете ламп глаз. Они такие темные, что сейчас кажутся и вовсе черными провалами на белоснежном лице. Она никогда не видела такой светлой кожи, и каждый раз при взгляде на Тимура ее колет ощущение нереальности. Будто попала в черно-белое кино и главный герой сидит прямо перед ней. Или все же главной героиней была она сама? Тогда было бы интересно узнать, какая судьба ей прописана в сценарии. – До этого года мы и не виделись ни разу.
– Вот как… – Сабина подбирает слова для следующего вопроса, но Тимур мягко ее останавливает:
– Я устал.
Девушка закусывает губу, но кивает. Юноша прослеживает взглядом ее движение и сразу же отводит глаза. Сабина задерживает дыхание, пытаясь справиться с теснотой в груди:
– Мне приходить к тебе?
Подопечный вновь улыбается, но теперь его улыбка свободна от неспокойной тьмы надвигающейся бури.
– Зачем спрашиваешь?
– Сегодня день укола, помнишь? – Она следит за мельчайшим движением его ресниц, отбрасывающих косую тень на белую кожу. Ей любопытно, как он поведет себя. И что делать Сабине, если он открыто признает бесполезность инъекций? Ведь он не знает, что в одной из ампул будет нейролептик. Неужели все же придется говорить с Чиркеном раньше времени, не успев ни в чем разобраться? Или…
– Помню. – Юноша отвечает ровно, продолжая рассматривать что-то в стороне. – Я приготовил твою сумку, она в серванте.
Сабина чувствует настороженность при его словах, но послушно поднимается и идет к застекленному шкафу. Она ясно помнит, что в прошлый раз оставила чемоданчик с препаратами в своей комнате. Решив проверить содержимое, девушка молчит какое-то время, а затем, не поворачиваясь, тихо спрашивает:
– Что в ампулах?
– Физраствор. – По голосу слышно, что Тимур забавляется.
– И как давно ты поменял содержимое?
– Вообще-то первым это сделал отец. – Ответ подопечного почти не вызывает у нее удивления. – Чтобы ты не задавала лишних вопросов, так понимаю. Там была дурь, уж не знаю какая, но после нее я даже думать нормально не мог.
– Зачем это твоему отцу? – На самом деле
