Сумерки тускло осветили развалины лаборатории доктора Верне — квадратный приземистый афенор алхимика, ряды разбитых реторт, похожих на щербатые хрустальные зубы, вырванные страницы книг, разбросанные на полу листки с химическим формулами, астрологические символы и кельтские руны, написанные углем на побеленных стенах.
«Воn sang ne рeu mеntir»,[52] гласила одна надпись, «Lе sang с'еst lа viе»,[53] — утверждала другая. Третья состояла из одного слова: «Sаngsuе» — пиявка, кровосос.
Поверх этих надписей было начертано огромными буквами: «NON, NON, NON».[54]
Здесь были секреты, но они принадлежали доктору, а не его дочери. Значит, нужно искать в другом месте.
Мальчик снова открыл дверь, хрустя осколками стекла. Но за ней оказался не коридор, а другая, меньшая комната. Он подумал, что, наверное, ошибся в темноте. В тусклом свете виднелись две железные койки, скрепленные друг с другом болтами. Одна была покрыта кожаными ремнями. Пол под ней был темным и грязным; от него исходил дурной запах.
Мальчик остановился — ему показалось, будто он слышит отдаленное пение детей. Должно быть, Алиса и Элиза поднялись наверх раньше его. В помещении было холодно и неуютно. Нужно найти маленьких кузин и попросить их о помощи.
Но каждая дверь вела не в коридор, а в другую комнату.
Уже стемнело, а мальчик все еще блуждал по дому. Как же здесь холодно и тихо — только зимний дождь упорно барабанил по окнам. Где же его кузины? Где находится он сам? Быть может, уже не в том доме, в который вошел вместе с отцом, — казалось, это было так давно! Что, если по ночам Мортхилл проваливается в глубь столетий?
(«Разве вы не знаете, что случается с детьми в этом доме?»)
Что, если монахи в черных рясах замуровывают заживо маленьких послушников? Во мраке, связанные и с кляпом во рту, они бьются головами о стены, а из недр кургана им отвечают глухие удары…
Что, если и сейчас римские солдаты сгибают детям руки и ноги, чтобы затолкать их в ямы под полом? «Земля все еще голодна», — говорит по-латыни центурион, и солдаты бродят по дому в поисках оставшихся детей, чтобы похоронить их заживо…
К своему облегчению, Шерлок снова услышал пение, теперь настолько близкое, что можно было разобрать слова. Дети играли с ним в прятки. Он открывал одну дверь за другой, миновал комнату за комнатой, следуя нити, которую давала ему тихая песня, пока наконец не очутился в помещении, пахнущем розами.
В ногах застеленной кровати находился продолговатый сундук, крышка которого напоминала детский гроб. Может, там прячутся от него маленькие кузины? Шерлок напряг слух, но услышал лишь стук дождя по оконным стеклам. Сундук был сделан из почерневшего от времени дуба и окован железом. На крышке была грубо вырезана ветка омелы — через нее проходила щель шириной в палец. Он осторожно открыл крышку.
Внутри лежала куча нижнего белья Бланш.
Сначала мальчику показалось, будто грудь пеньюара сверху промокла от крови, но потом он увидел, что это красная бумажная подкладка в форме сердца, разорванная посредине. Он нашел разорванное сердце Бланш, другую половину которого его отец сжег почти дотла.
Стараясь выглядеть бесстрастным («эмоции ничто для мощного интеллекта»), мальчик разорвал бумагу. Алые клочки упали в сундук, словно брызги крови.
Опустившись на колени, Шерлок стал шарить под «разорванным сердцем» в не слишком чистом белье. От сильного запаха у него кружилась голова. Стараясь дышать ртом, он залез в сундук, чтобы ускорить поиски. Бюстгальтеры, ночные сорочки, панталоны, нижние юбки… Вот! Это был документ — долговая расписка его отца, засунутая в корсаж пеньюара.
Внезапно крышка сундука захлопнулась, ударив его по голове.
Темнота, боль, страх…
Запах пота и духов словно заполнил легкие. Стало трудно дышать. Казалось, чьи-то руки сомкнулись на его шее…
«Не сопротивляйся! Слушай, что поют дети!..»
Ветка омелы в холле висит,И падуб на стенах дубовых блестит.В замке барона царит торжество.С вассалами празднует он Рождество.
Омела… Он находится в сундуке с веткой омелы на крышке, задыхаясь в белье кузины. Но в крышке есть щель. Он не должен задохнуться!
«Успокойся! — говорил себе Шерлок, все еще полуоглушенный. — Дыши глубоко! Не обращай внимания на запах женщины. Майкрофт говорит, что женщины могут погубить тебя, если ты слаб…».
Когда пульс и дыхание стали более ровными, мальчик попытался поднять крышку. Сначала она не поддавалась, и он решил, что кто-то на ней сидит, но крышку всего лишь заело. Наконец Шерлок выбрался из сундука, выбежал из комнаты и спустился по лестнице в холл…
Бланш сидела под своим портретом, отец склонился перед ней. Она обвивала длинными светлыми волосами его шею, а он смотрел на нее, как кролик на удава. Зрение мальчика затуманилось — возможно, от яркого пламени в камине, но ему показалось, будто над ними возвышается темная громада, словно сам дом стоит там, наблюдая за происходящим. Бланш притянула к себе отца, и они поцеловались. Темнота улыбнулась тонкими злыми губами Ирисы…
Мальчик услышал странный звук, потом понял, что сам издал его.
Отец оторвался от Бланш, обрадованный появлением Шерлока, словно это шанс на спасение. Он засуетился над сыном, вытряхивая у него из волос обрывки красной бумаги и испуганно глядя на его испачканные кровью пальцы. Крышка сильно ударила мальчика, но он, не замечая боли от царапин, не отрываясь смотрел на расписку, которую все еще сжимал в руке.
Шерлок услышал пение. Нет, он пел сам:
Красавицей-дочкой гордился барон.Отдал ее юному Ловеллу он.С глазами, как звезды, с румяным лицомСобою она украшала весь дом.О, ветка омелы!..
Бланш стояла неподвижно, глядя, словно Горгона, на отца и сына.
— Зачем ты привез это отродье, Сайгер? Чтобы напомнить мне, что ты делил ложе с другой?
Темнота шевельнулась. На момент мальчик уставился в темные глаза Ирисы в нескольких дюймах от его собственных; потом она отобрала у него расписку и шагнула назад.
— Иди! — обратилась Ириса к Бланш по-английски с сильным акцентом. — Возьми это. Замани его к своему смертному ложу. Песня укажет тебе дорогу.
Бланш рассеянно смотрела на бумагу, которую тетя вложила ей в руку. Ее губы шептали текст следующего куплета. Потом она рассмеялась и начала петь:
Сказала она: «Я устала плясать.Я спрячусь, а вы начинайте искать.Всех раньше, уверена, Ловелл, мой муж,К убежищу ключ подберет моему».
— Ключ, «Ловелл», ключ! — воскликнула Бланш, взмахнув распиской перед носом отца, который словно примерз к месту. — Найди меня, и возможно расписка вернется к тебе! — Она спрятала бумагу на груди и выбежала из комнаты; ее тетя тенью последовала за ней. И снова мальчик запел, как зачарованный:
Она убежала. Не став долго ждать,Друзья устремились беглянку искать.Кричал юный Ловелл: «Где прячешься ты?Мне жизнь не мила без твоей красоты!»О, ветка омелы!..
Но Шерлок пел в одиночестве. Сайгер Холмс вышел из комнаты. Отправившись следом, мальчик обнаружил отца у подножия лестницы прислушивающимся к голосам наверху — негромкому настойчивому голосу Ирисы и сердитым ответам ее племянницы.
— Оставь меня в покое! — внезапно закричала Бланш. — К чему болтать о мертвых? Они ничто — только живые имеют значение! Я жива и буду жить, слышишь? Аrr tеz! N'у touсhе раs!..[55]
Глухой удар прервал фразу.
Отец взбежал по ступенькам. Мальчик, спотыкаясь, поплелся за ним. Ириса стояла на верхней площадке перед закрытой дверью спальни, суровая, как рок, и неумолимая, словно Немезида.
— Уходите! — сказала она. — Забота о ней — мое дело, а не ваше. Уходите, и ваш долг этой семье будет прощен.
— Что вы с ней сделали?
— А вы не догадываетесь? Пой, мальчик! И мальчик запел:
Искали всю ночь и искали весь день,Но тщетно — красавицы нету нигде.В отчаянье Ловелл весь дом обошел.Напрасно — жену он нигде не нашел.
— Стойте! — крикнул отец. — Я не понимаю! Почему вы это делаете?
— У меня на родине знают, как обходиться с такими бессердечными существами, как она, которые удовлетворяют свою страсть за счет других, нападая на тех, кого должны оберегать.
— Вы считаете ее вампиром, вроде лорда Рутвена Полидори[56] или Варни Преста? — Отец попытался рассмеяться. Мальчик видел, что он считает Ирису безумной и боится ее. — Бледность ее щек и кровь на губах — результат болезни, не более. Вы же образованная женщина! Вы не можете верить в эти нелепые истории!