— И ты веришь в это чудо? — спросил Пилат. — Ты веришь, что в одно мгновение гнусные язвы оставили прокаженных?
— Я видел их исцеленными, — ответил я. — Я последовал за ними, чтобы удостовериться. На них не осталось проказы.
— Видел ли ты их больными? До этого исцеления? — настаивал Пилат.
Я покачал головой.
— Мне только так рассказывали, — согласился я. — Когда я их видел впоследствии, все они имели вид людей, некогда бывших прокаженными. Они находились в состоянии какого-то одурения. Один, например, сидел на солнце, ощупывал свое тело и все глядел на гладкую кожу, словно не мог поверить глазам своим. Когда я задал ему вопрос, он не мог ни ответить, ни смотреть на что-нибудь, кроме этой своей кожи. Он был как ошалелый. Он сидел на солнце и все глядел и глядел на себя!
Пилат презрительно улыбнулся, и я заметил, что на лице Мириам также показалась презрительная улыбка. Но жена Пилата сидела как мертвая, еле дыша и широко раскрыв свои невидящие нас глаза.
Тут заговорил Амбивий.
— Каиафа утверждает — только вчера он говорил мне об этом, — будто этот рыбак обещает низвести Бога на землю и создать здесь новое царство, которым будет править Бог…
— И это конец римского владычества! — вставил я.
— Таким путем Каиафа и Ханан замышляют впутать Рим, — объяснила Мириам. — Но это неправда! Это ложь, которую они выдумали.
Пилат кивнул головой и спросил:
— Разве не имеется в ваших древних книгах пророчества, которое здешние священники могли бы применить к намерениям этого рыбака?
Мириам ответила утвердительно и привела цитату. Я рассказываю этот случай в доказательство глубокого знакомства Пилата с народом, среди которого он с таким трудом поддерживал порядок.
— Я слышала, — продолжала Мириам, — что Иисус предсказывает конец мира и начало Царствия Божия не здесь, а в небесах.
— Мне об этом докладывали, — заметил Пилат. — Это верно. Этот Иисус признает римские налоги. Он утверждает, что Рим будет править, пока не кончится всякая власть вместе с концом мира. Теперь мне ясен подвох, который подстраивает Ханан.
— Некоторые из его последователей утверждают даже, что он сам Бог, — вставил Амбивий.
— Мне не доносили, чтоб он это говорил! — возразил Пилат.
— А почему бы нет? — вмешалась его жена. — Почему нет? И раньше случалось, что боги сходили на землю.
— Послушай, — сказал Пилат. — Я знаю из надежных источников, что после того, как этот Иисус сотворил чудо, накормив толпу несколькими хлебами и рыбой, глупые галилеяне собирались сделать его царем. Против его воли они хотели сделать его царем. Спасаясь от них, он бежал в горы. Это не безумие. Он был слишком умен, чтобы принять участь, которую они настойчиво навязывали ему!
— Вот это и есть тот самый подвох, который готовит тебе Ханан, — повторила Мириам. — Они требуют, чтобы он сделался царем иудейским — это нарушение римского закона, за которое Рим должен разделаться с ним.
Пилат пожал плечами.
— Король нищих или, вернее, король мечтателей! Он не глупец, он ясновидец, но не властитель мира сего. Желаю ему владычества в грядущем, ибо этот мир не подчинен Риму!
— Он утверждает, что собственность — грех, — вот что задело фарисеев, — опять вмешался Амбивий.
Пилат от души рассмеялся.
— Однако этот царь нищих и его последователи-нищие уважают собственность, — пояснил он. — Недавно они завели даже казначея для своих богатств. Его звали Иуда, и говорят, что он обворовал их общую казну и унес с собою.
— Но Иисус не крал? — спросила жена Пилата.
— Нет, — отвечал Пилат. — Украл Иуда-казначей.
— А кто Иоанн? — спросил я. — Он появился впервые в Тивериаде, но Антипа казнил его.
— Это другой, — отвечала Мириам. — Он родился возле Хеврона. Это был энтузиаст и отшельник. Не то он, не то его последователи утверждали, что он Илия, воскресший из мертвых. Илия — это был один из наших древних пророков.
— Что ж, он бунтовал? — спросил я.
Пилат улыбнулся и покачал головой, потом произнес:
— Он повздорил с Антипой из-за Ирода. Иоанн был нравоучитель. Рассказывать долго, но он заплатил за это головой. Нет, в этом деле не было ничего политического!
— Некоторые утверждают также, что Иисус называет себя сыном Давидовым, — сказала Мириам. — Но это вздор: никто в Назарете не верит этому. Видишь ли, вся его семья, в том числе его замужние сестры, живут там, и они знают его. Это простые люди, совсем простонародье.
— О, если бы таким же простым был доклад обо всех этих сложных делах, который я должен послать Тиверию, — пробурчал Пилат. — А теперь этот рыбак явился в Иерусалим, в город, битком набитый паломниками, готовыми на смуту, а Ханан еще подливает масла в огонь.
— Но прежде чем вы с ним разделаетесь, он добьется своего, — пророчески заметила Мириам. — Он вам задал задачу, и вам придется исполнить ее.
— И она заключается?.. — спросил Пилат.
— В казни этого рыбака.
Пилат упрямо покачал головой, и жена его вскричала:
— Нет! Нет! Это была бы позорная несправедливость! Человек никому не сделал зла. Он ничем не погрешил против Рима!
Она умоляюще взглянула на Пилата, который продолжал кивать головой.
— Пусть они сами снимают ему голову, как это сделал Антипа, — проворчал он. — Не в рыбаке вопрос. Но я не желаю быть орудием их махинаций. Если они должны уничтожить его, пусть уничтожают. Это их дело!
— Но ведь ты не допустишь этого? — горячо воскликнула жена Пилата.
— Я не оберусь хлопот объясняться с Тиверием, если стану вмешиваться, — был его ответ.
— Что бы там ни было, — заметила Мириам, — тебе придется писать объяснения, и скоро: Иисус уже прибыл в Иерусалим, и с ним несколько его рыбаков.
Пилат не смог скрыть раздражения, вызванного этим известием.
— Мне неинтересны его передвижения, — объявил он. — Надеюсь, что никогда не увижу его!
— Поверь, что Ханан разыщет его для тебя, — отвечала Мириам, — и приведет к твоим воротам!
Пилат пожал плечами. На этом беседа закончилась. Жена Пилата, озабоченная и взволнованная, позвала Мириам в свои внутренние покои, так что мне ничего не оставалось делать, как лечь в постель и заснуть под гул и жужжание города помешанных.
События быстро развивались. За ночь атмосфера в городе еще больше накалилась. В полдень, когда я поехал с полдюжиной моих людей, улицы были полны народа, и он расступался передо мной с большей неохотой, чем когда бы то ни было. Если бы взгляды могли убивать, то я в этот день был бы погибший человек. Они открыто плевали при виде меня, и отовсюду ко мне неслось ворчанье и крики.
Я был не столько предметом удивления, сколько ненависти, тем более, что на мне были латы римлянина. Будь это в другом городе, я бы приказал моим людям разогнать ножнами этих ревущих фанатиков. Но это был Иерусалим в жару лихорадки, это был народ, неспособный отделить идею государства от идеи Бога.
Саддукей Ханан хорошо сделал свое дело! Что бы он и синедрион ни говорили о внутреннем положении, ясно было — черни хорошо втолковали, что виной всему Рим.
Вдобавок я встретился с Мириам. Она шла пешком в сопровождении одной только женщины. В такое смутное время ей не следовало одеваться так, как подобало ее положению. Через сестру она была родственницей Антипы, которого мало кто любил. Поэтому она оделась очень скромно и закрыла лицо, чтобы сойти за женщину из народа. Но от моих глаз она не могла скрыть своего стройного стана, своей осанки и походки, настолько непохожей на походку других женщин.
Мы могли даже обменяться несколькими торопливыми словами, ибо в то мгновение нам загородили дорогу и моих людей с лошадьми стеснили и затолкали. Мириам укрылась в углу стены дома.
— Что ж, они уже поймали рыбака? — спросил я.
— Нет, но он за городской стеной. Он въехал в Иерусалим на осле, предшествуемый и сопровождаемый толпами, и некоторые глупцы приветствовали его царем израильским. Это предлог, которым Ханан не замедлит припереть к стенке Пилата. И хотя он еще не арестован, приговор ему уже написан. Этот рыбак — погибший человек!
— Пилат не станет арестовывать его!
Мириам покачала головой.
— Об этом позаботится Ханан! Они приведут его в синедрион. И приговор будет — смерть. Вероятно, его побьют камнями.
— Но синедрион не имеет права казнить!
— Иисус — не римлянин! — ответила она. — Он иудей! По законам Талмуда он подлежит смерти, ибо богохульно преступил закон.
Я продолжал качать головой.
— Синедрион не имеет права.
— Пилат желает, чтобы он присвоил себе это право.
— Но ведь тут вопрос в законности, — настаивал я. — Ведь ты знаешь, как римляне придирчивы на этот счет!
— В таком случае Ханан обойдет этот вопрос, — улыбнулась она, — заставит Пилата распять его. И в том и в другом случае все пройдет гладко.
