– Красивый, пришел… – И принялась покрывать поцелуями лицо, шею, грудь…
Сегодня Роза была особенно страстной и требовательной. Хотела еще и еще ласк, никак не могла успокоиться, то смеялась, то заливалась слезами, бесконечно целовала Сенкевича. Насытившись наконец, задремала у него на груди, но даже тогда не разжала объятий.
Сенкевич тоже погрузился в сон, там с ним снова была Роза, бежала по темным улицам, оглядывалась в страхе, кричала, звала на помощь. Он мчался за девушкой, одержимый странной жаждой, и мог думать лишь о том, какова на вкус ее кровь.
Наконец ему удалось загнать Розу в тупик. Сенкевич прыгнул, сбил ее с ног, рванул ворот платья, обнажая нежную грудь. От его прикосновения на коже девушки осталась глубокая ссадина.
– Пожалуйста, – молила Роза, – пожалуйста, не надо… Убей лучше…
Он отрывисто рассмеялся, провел когтистой лапой по юбке, раздирая ее в клочки, задыхаясь от предвкушения… И проснулся с чувством ужаса и омерзения.
Дышать действительно было тяжело – сдавливало грудь, в горле саднило, ныло все тело, во рту ощущался привкус крови. Сенкевич потянулся, чтобы обнять Розу, но рука ухватила пустоту. Он подскочил, зажег свечу – цыганки в кровати не было.
Одолеваемый тяжелым предчувствием, Сенкевич обошел со свечой весь дом, заглянул в комнаты, чуланы, даже подвал. Но так и не нашел девушку. Забарабанил в двери:
– Вставайте! Быстро!
– Ну что еще, Гроссмейстер? – выглянул недовольный Клаус. – Ты поспать сегодня дашь, чтоб я сдох?
– Роза пропала, – прорычал Сенкевич. – Надо искать!
– Сама вернется, – зевнул Клаус. – Кому она нужна, чтоб она сдохла?
Подбежал Аарон со светильником в руке, уставился на Сенкевича испуганными глазами:
– Хозяин, что с тобой? Ты поранился?
Сенкевич отмахнулся.
– Собирайтесь!
Сам побежал в комнату, одеваться, и только тут понял, о чем говорил Аарон. Его подушка была испачкана кровью, красные пятна покрывали лицо, грудь и руки. Стараясь не думать, откуда она могла взяться и что значили его жуткие сны, Сенкевич быстро ополоснулся, оделся и вышел из дома.
Они обходили город, заглядывали в кусты, канавы, обшаривали все темные закоулки.
– Сдурел хозяин со своей черномазой, – шепотом жаловался демонолог Аарону. – Цыганка, что с нее взять? Наверняка нашла себе другого любовника, помоложе или побогаче. Или к новому табору прибилась.
Время от времени по мостовой гремели шаги стражников, приходилось пережидать в тени. Поиски Розы затянулись до рассвета.
– Пойдем домой, Гроссмейстер, – ворчал Клаус. – Она точно уже там, десятый сон видит.
Но Сенкевич не успокаивался. Вдруг из-за угла раздался пронзительный женский визг. Он бросился было туда, но его опередил отряд стражи, пришлось остановиться, ждать, пока пробегут.
– Аарон, посмотри, что там, – приказал Сенкевич.
Мальчишка осторожно заглянул за угол, повернулся, бледный, перепуганный, с дрожащими губами:
– Лучше тебе не ходить туда, Гроссмейстер…
Сенкевич уже не слушал. Не скрываясь, зашагал к дому, возле которого собиралась толпа горожан.
– Я вышла, а она лежит, – рыдала толстая молочница. – Прямо перед моей дверью…
Возле крыльца он увидел распростертое тело Розы. Подошел ближе, растолкал людей, остановился рядом со стражником.
Тускнеющие черные глаза были широко раскрыты, на красивом лице – выражение ужаса и боли. Платье разорвано от ворота, на смуглой коже между грудей алела глубокая царапина. Юбка, располосованная в клочья, непристойно задранная, открывала ноги, покрытые чудовищными укусами. Вокруг тела расплылась лужа крови, уже застывшая на морозе.
– Ступайте прочь, добрые люди, – сказал хмурый стражник, зябко кутаясь в плащ. – Снова вервольф пошалил. Это дело святой инквизиции.
Горожане торопливо разбредались – никому не хотелось оказаться в подвалах ратуши. Сенкевич тоже ушел, больше ему здесь делать было нечего.
Всю дорогу до дома Клаус с Аароном молчали, боялись потревожить хозяина. Оказавшись в своей комнате, Сенкевич лег в кровать, отшвырнул окровавленную подушку и закрыл глаза. Перед ним тут же появилось страдальческое лицо Розы. Затем его сменило другое лицо – Инга. Следом опять Роза…
Мертвые глаза женщин, которых он любил, смотрели с укором. Обещал беречь, не давать в обиду, быть всегда рядом. Не смог.
Когда отбирают дорогого человека, остается только месть. За Ингу он расплатился тогда. Сенкевич вспомнил, как ехал в дом человека, заказавшего его жену. Ребята ворчали, мол, не марай рук, шеф, устроим в лучшем виде, но он хотел все сделать сам.
Во дворе валялись трупы охранников, все выходы перекрыли его люди. В просторной гостиной красивая молодая женщина, побледневшая до такой степени, что под кожей просматривались ниточки сосудов, прижимала к себе годовалого ребенка. Второй мальчишка, лет пяти, держался за ее юбку. Хозяин дома сидел на диване, в руке – позабытый стакан с виски. Сенкевич поднял пистолет.
– Семью… не трогай, – севшим голосом попросил человек, по приказу которого была убита Инга и их ребенок.
Сенкевич смотрел в холеное лицо, в тусклые, сразу как-то выцветшие глаза, и видел безумный страх. Щелкнул предохранитель.
– Не трогай детей, – умолял заказчик.
– Ты этого не узнаешь. – Сенкевич нажал на спусковой крючок.
Выстрел. Прямо в глаз. Это справедливо. Человек откинулся на спинку дивана, замер с открытым ртом. Стакан выпал из ослабевшей ладони, покатился по полу, расплескивая ароматный напиток.
Женщина тихо застонала. Сенкевич опустил пистолет, молча прошел мимо.
– Будь ты проклят, – с ненавистью прошипела она в спину.
Он не обернулся. Что мог ей сказать? Извините, что застрелил вашего мужа? Он сам виноват, первый начал, убил мою жену? Она не услышала бы, у нее теперь свое горе. Даже самых отъявленных подонков кто-то обязательно любит.
За Ингу он тогда отомстил. А сейчас?..
– Я найду его, Роза, – шепотом пообещал Сенкевич. – Кто бы он ни был: вервольф, человек или сам дьявол. Найду и отомщу.
Он тяжело поднялся, вышел из комнаты.
– Аарон, приведи ко мне Клауса.
Глава одиннадцатая
Дан
Дан проснулся до рассвета. Казарму наполняло похрапывание, сопение, посвистывание, сонное бормотание. На фоне разноголосого хора солировал богатырским храпом Ганс.
Не спалось, Дан стал прикидывать, чем займется с утра в первую очередь.
– Клинок, тебя ждут в пыточной. – В дверь заглянул брат Готфрид. – Живее!
Шпренгер – то ли по просьбе Волдо, то ли по собственной инициативе – создавал для Дана режим наибольшего благоприятствования: позволял участвовать в допросах, звал осматривать новые трупы.
На скамье в пыточной лежала красивая черноволосая девушка восточной внешности. Цыганка? Еврейка? Как и у остальных жертв вервольфа, одежда на ней была изодрана в клочья, тело покрыто укусами.
– Все как обычно, – безнадежно махнул рукой Шпренгер.
Доктор Фиклер подтвердил его слова кивком.
Инквизитор выглядел усталым и измученным, но ввалившиеся, обведенные черными кругами глаза горели все тем же фанатичным пламенем.
– Сжечь, – приказал он страже.
– Подожди, брат Яков, – вмешался Дан. – Могу ли я осмотреть тело?
Шпренгер пожал плечами, отошел. Инститорис, напротив, заинтересовался, подвинулся поближе, следя за каждым движением Дана. Того насторожил возраст девушки: на вид ей можно было дать лет двадцать пять – двадцать семь. Для Средневековья – взрослая, даже зрелая женщина, вервольф же до сих пор выбирал совсем юных, почти детей. Не разглядел в темноте? Раньше у него осечек не случалось.
Второе, что не вписывалось в общую картину, – внешность. Все жертвы оборотня были белокурыми, типичными арийками, как сказали бы современники Дана. Эта – восточная, явно пришлая. Изменил пристрастия? Не нашел местную жительницу?
Или же… подражатель? Кто-то расправился с девушкой и решил подделать «почерк» вервольфа? Похоже на то. Дан вынул нож, разрезал остатки платья цыганки, принялся осматривать раны. Инститорис возбужденно засопел в ухо.
Вроде укусы были такими же – следы огромных клыков, вырванные куски плоти, только они показались Дану не такими глубокими и располагались почему-то все на внешней стороне бедер и животе. А между грудей багровел запекшийся кровью глубокий разрез. Дан раздвинул ноги покойницы. От открывшегося вида Инститорис тихо застонал.
На внутренней стороне бедер виднелись такие же ссадины. Изнасилование? Черт его знает, не определишь же без эксперта. Интересно, мог ли оборотень?.. Он же был в звериной ипостаси вроде. Хотя, вспомнил Дан, если верить книгам о вервольфах, половая связь между оборотнем и человеческой женщиной возможна.
– Ты проявляешь греховное любопытство, – опомнившись, произнес дрожащим голосом Инститорис. – Оставь несчастную в покое.
– Хорошо, брат Генрих, – спокойно ответил Дан. – Твоя скромность и благочестие служат мне достойным примером.
