Хор, до сих под невидимый, занимается на фоне стрельчатых окон сероватой зари. Появляясь на сцене:
Ползет из мрачных нор белесый червь могильный.
ПЕСЕНКА О ГОЛОВОТЯПСТВЕ
В приходе Всех Святых я с бабой жил своею.Я мебельщиком был, модисткою — она.Мы много долгих лет не знали горя с нею:И полон дом добра, и толстая мошна.
Коль в воскресенье был денек погожий,Мы, приодевшись, шли рука к рукеВзглянуть, как в переулке КраснорожейБуржуев будут тяпать по башке.
Припев:Там брызжут весело мозги,Толпа гогочет: «Каково!»Король Юбю раздаст долги.Хор:«Ура папаше, мать его!»
Два наших сосунка, набивши рты вареньем,Конечно, тут как тут, глазенки их горят.А там, на площади уже столпотворенье —Все новорят пробиться в первый ряд.
Здесь главное — занять места получше.Плевать на оплеухи и пинки.А я влезал на мусорную кучу,Чтоб не заляпать кровью башмаки.
Припев:
И вот мы все в мозгах с моею половиной,А наши сосунки их сдуру тянут в рот.И глядя, как Долдон трясет своей дубиной,Толпа вокруг топочет и орет.
И тут, смотрю, стоит у самой кучиХмырь, что меня обжулил с год назад.Ну, говорю, здорово, потрох сучий!Да ты, я вижу, вроде мне не рад?
Припев:
А тут еще жена локтем под бок пихает:«Чего стоишь, как пень, — мужик ты или нет?А ну-ка двинь ему дерьмом коровьим в харю,Пока Долдон глазеет в белый свет!»
Законная моя не скажет плохо.Собравшись с духом, я что было силШвырнул в хмыря огромную лепеху,Но, как на грех, в Долдона угодил.
Припев:
И вот уже меня швыряют за канаты,И вновь толпа вокруг топочет и орет,И в черную дыру, откуда нет возврата,Проваливаюсь я башкой вперед.
Вот и ходи смотреть в денек погожий,Как бравые Долдоны-мясникиГуляют в переулке Краснорожей!Придешь с башкой — уходишь без башки!
Припев:
(Пер. М. Фрейдкина)
ЮБЮ В НЕВОЛЕ
Акт I, сцена II. Марсово Поле
Трое свободных граждан и капрал: Просим любить и жаловать — мы трое свободных граждан, а вот наш капрал. Да здравствует свобода, свобода, свобода! Мы свободны, и точка. — Не забывайте, свобода — наш долг. Не спешите так, а то мы придем вовремя. Свобода в том и состоит, чтобы всегда — слышите, всегда, всегда! — опаздывать на наш маленький практикум по свободе. Давайте не слушаться вместе... Нет, не вместе: по порядку рассчитайсь! Первый будет не подчиняться на счет раз, второй — на два, третий на счет три. Так мы избегнем согласованности. Давайте каждый шагать в своем ритме, хоть это и утомительно. Каждый не повинуется по-своему, каждому капралу — свободные граждане, вот так!
Капрал: Сми-и-рно! (Встают вольно.) Так, свободный гражданин номер один будет у нас два дня драить арестантскую за то, что встал с гражданином номер два в один ряд. Устав гласит: будьте свободны! — Теперь самостоятельные упражнения в неподчинении... Тупая недисциплинированность в любое время дня и ночи — вот основное оружие свободного гражданина. — На плечо!
Трое свободных граждан: Устроим разговорчики в строю. — Будем не слушаться. — Первый на раз, второй на два, третий на три. — Раз, два, три, начали!
Капрал: Так, каждый на свой счет! Номер один, ружье на землю, номер два, приклад в воздух, номер три, бросьте оружие на шесть шагов за спину и встаньте руки в боки. Разойтись! Раз, два! Раз, два! (Выходят строем, стараясь не попадать в ногу).
КУРИНАЯ СЛЕПОТА
Сангль получил увольнительную в Париж — две недели «на поправку», — и, словно зеленый новобранец, нацепив выходную форму, зашагал через весь город к вокзалу.
Он прошел мимо нескольких офицеров, которым и не подумал отдать честь, но они словно этого и не заметили. Впрочем, чтобы окончательно не позабыть законы воинского подхалимажа, он, как положено, поднес руку к козырьку при встрече с:
двумя почтальонами;
семью школярами;
мальчишкой-посыльным;
водителем конки, прогуливавшимся в городском саду при полном параде. Поскольку там же слонялось еще и несколько велосипедистов, прислонив свои машины к деревьям, он, естественно, отправился на поиски стоянки экипажей.
Он поприветствовал также и одного из велосипедистов — на левом рукаве у того красовался затертый шеврон какого-то спортивного клуба.
Он зашел по дороге в церковь и спросил, как разыскать служку, пожелав припасть к его ногам. Блуждая наугад меж скамеек, он по очереди усмирил свою гордыню перед:
цинковым стягом умывальника;
невесть как там оказавшимся базарным петрушкой;
упоминанием о многочисленных жертвователях собору, уж очень красивой была мемориальная доска;
церковным поваренком — рассудив, что это наверняка сержант, отправленный в наряд на кухню, благо не пришлось особенно переодеваться.
С наступлением ночи, когда возможности для коленопреклонений становились все более ограниченными, он пошел на блеск привокзальных огней. На улице ему повстречалась группа очень странных солдат. Это были не пьяницы, которые руководствуясь в своей жажде верстовыми камнями небытия, скитаются от одного ручейка к другому, повторяя согласно законам преломления их малейшие изгибы. Эти солдаты причудливо извивались, ощупывая стены, пока не расшибались наконец в кровь, наткнувшись на случайного прохожего или зацепив ногой за выбоину в тротуаре. Они напоминали слепцов, цепочкой плетущихся навстречу очередной яме — вылитые персонажи Брейгеля, только в военной форме.
До Сангля доносились обрывки фраз, по которым он понял суть их стенаний:
«Все, не найти нам лазарета. Уже по третьему разу город обходим. Рухнул лазарет, это точно. Как в прошлом году, когда главврач к вечернему обходу нашел одни стены — строителей-то он забыл предупредить, недосмотрел. Крыша посыпалась прямо над тифозными, пришлось их вынести в коридор к роженицам. Вот уж верно, поправили здоровье. Каждый год, что ли, в этом городе стены рушатся из-за врачей-недотеп?»
И они отправились, касаясь стен, по четвертому кругу.
Разглядев в сумерках лычку у них на петлице, Сангль понял, о чем это они бредят. В небольшом гарнизоне, располагавшемся на пригорке по соседству, в последнее время участились случаи зрительных расстройств из-за большой высоты. Врач с утра осматривал больных и приказывал срочно направить их в лазарет, но целый отряд набирался только к вечерней поверке, и их отправляли безо всякого сопровождения. Добравшись до города, где находился лазарет, уже затемно и не разбирая сослепу вывесок искусственного освещения, бедняги скитались наощупь в кромешной тьме. К этим процессиям уже привыкли — поэтому-то офицеры и не возмутились его невниманием к военному этикету.
...Да поможет эта глава толпе, неизлечимо пораженной куриной слепотой и умеющей различать лишь старые знакомые огоньки, уразуметь, что есть и те, кто как раз ее почитает болезненным отклонением от нормы и в заботе именно о ней вычисляет прямое восхождение и склонение светил в беззвездной для нее ночи; пусть поможет простить этой книге то, что покажется ей издевательством над ее кумирами, поскольку позиция-то наша как раз такова: наверное, отнюдь не каждый день военные лазареты рушатся по недосмотру главврачей; не исключено, что это и вовсе происходит крайне редко; и что много лет, как о том никто не слышал, описываемый случай наверняка — редкое исключение из правил; и что, наконец, несмотря на подлинность сего рассказа (ср. некоторые газеты за лето 89 года), мы стремимся снисходительно представить его лишь как милую фантазию...
Сангль как истовый ревнитель библейский заповедей подумал было разузнать, нет ли где поблизости канавы или зеркальной витрины, дабы на мгновение ослепшие солдаты врезались в нее со всего маху; однако, боясь опоздать на поезд, он удовольствовался лишь кратким:
— Я — ваш Генерал! А ну, руки по швам!
СУПЕРСАМЕЦ
[...] — Смотрите: сейчас я прикончу эту зверюгу, — спокойно вымолил Маркёй.
— Какую еще зверюгу? Да ты пьян, старина... хмм, мой юный друг, — поправился генерал.
