— Лиза! madame Розанова, очень приятное знакомство, — проговорила Ольга Сергеевна вошедшей дочери. — Это моя младшая дочь, — отнеслась она к Ольге Александровне.
— Очень приятно познакомиться, — проговорила Розанова с сладкой улыбкой, и тем самым тоном, которым, по нашему соображению, хорошая актриса должна исполнять главную роль в пьесе «В людях ангел — не жена»*.
Лиза поклонилась молча и, подав мимоходом руку Помаде, стала у другого окна.
Все существо кандидата выражало полнейшую растерянность и смущение. Он никак не мог разгадать причину внезапного появления Розановой в бахаревском доме.
— Когда ж Дмитрий Петрович возвратился? — расспрашивал он Ольгу Александровну.
— Третьего дня, — отвечала она тем же ласковым голосом из пьесы «В людях ангел».
— Как он только жив с его перелетами, — сочувственно отозвался Помада.
— О-о! он очень здоров, ему это ничего не значит, — отвечала Розанова тем же нежным голосом, но с особым оттенком.
Лиза полуоборотом головы взглянула на собранный ротик и разлетающиеся бровки докторши и снова отвернулась.
— Ему, я думаю, еще веселее в разъездах, — простонала Ольга Сергеевна.
— Натура сносливая, — шутя заметил простодушный Помада. — Вода у них на Волге, — этакой все народ здоровый, крепкий, смышленый.
— Разбойники эти поволжцы, — проговорила Ольга Александровна с такой веселой и нежной улыбкой, как будто с ней ничего не было и как будто она высказывала какую-то ласку мужу и его землякам.
— Нет-с, — талантливый народ, преталантливый народ: сколько оттуда у нас писателей, артистов, ученых! Преталантливый край! — расписывал Помада.
Подали горячее и сели за стол. За обедом Ольга Александровна совсем развеселилась и подтрунивала вместе с Софи над Помадою, который, однако, очень находчиво защищался.
— Как приехала сюда Розанова? — спросил он, подойдя после обеда к Лизе.
— Не знаю, — ответила Лиза и ушла в свою комнату.
— Няня, расскажи ты мне, как к вам Розанова приехала? — отнесся Помада к Абрамовне.
— На мужа, батюшка, барину жалобу произносила. Что же хорошей даме и делать, как не на мужа жаловаться? — отвечала старуха.
— Ну, а с Ольгой Сергеевной как же она познакомилась?
— Дурноты да перхоты разные приключились у барина в кабинете, ну и сбежались все.
— И Лизавета Егоровна?
— Эта чох-мох-то не любит. Да она про то ж, спасибо, и не слыхала.
Немного спустя после обеда Лизу попросили в угольную кушать ягоды и дыню.
Все общество здесь снова было в сборе, кроме Егора Николаевича, который по славянскому обычаю пошел к себе всхрапнуть на диване.
Десерт стоял на большом столе, за которым на угольном диване сидела Ольга Сергеевна, выбирая булавкой зрелые ягоды малины; Зина, Софи и Розанова сидели в углу за маленьким столиком, на котором стояла чепечная подставка. Помада сидел поодаль, ближе к гостиной, и ел дыню.
Около Розановой стояла тарелка с фруктами, но она к ним не касалась. Ее пальцы быстро собирали рюш*, ловко группировали его с мелкими цветочками и приметывали все это к висевшей на подставке наколке.
— Как мило! — стонала томно Ольга Сергеевна, глядя на работу Розановой и сминая в губах ягодку малины.
— Очень мило! — восклицала томно Зина.
— Все так сэмпль*, это вам будет к лицу, maman, — утверждала Софи.
— Да, я люблю сэмпль.
— Теперь все делают сэмпль — это гораздо лучше, — заметила Ольга Александровна.
Лиза сидела против Помады и с напряженным вниманием смотрела через его плечо на неприятный рот докторши с беленькими, дробными мышиными зубками и на ее брови, разлетающиеся к вискам, как крылья копчика, отчего этот лоб получал какую-то странную форму, не безобразную, но весьма неприятную для каждого привыкшего искать на лице человека черт, более или менее выражающих содержание внутреннего мира.
— Я вам говорю, что у меня тоже есть свой талант, — весело произнесла докторша.
Затем она встала и, подойдя к Ольге Сергеевне, начала примеривать на нее наколку.
— Мило!
— Очень мило!
— Очень мило! — раздавалось со всех сторон.
— Я думаю завести мастерскую.
— Что ж, прекрасно будет, — отвечала Ольга Сергеевна.
— Никакой труд не постыден.
— Разумеется.
— Кто ж будет покупать ваши произведения? — вмешался Помада.
— Кому нужно, — отвечала с веселой улыбкой Ольга Александровна.
— Все из губернского города выписывают.
— Я стану работать дешевле.
— Вставать надо рано.
— Буду вставать.
— Не будете.
— О, не беспокойтесь, буду. Работа займет.
— Чего ж вы теперь не встаете?
— Вы не понимаете, Юстин Феликсович; тогда у нее будет свое дело, она будет и знать, для чего трудиться. А теперь на что же Ольге Александровне?
— Разве доктор и дочь не ее дело? — спокойно, но резко заметил Помада.
Ему никто ничего не ответил, но Ольга Сергеевна, помолчав, протянула:
— Всякий труд почтенен, всякий труд заслуживает похвалы и поощрения и не унижает человека.
Ольга Сергеевна произнесла это, не ожидая ниоткуда никакого возражения, но, к величайшему удивлению, Помада вдруг, не в бровь, а прямо в глаз, бухнул:
— Это рассуждать, Ольга Сергеевна, так отлично, а сами вы модистку в гости не позовете и за стол не посадите.
Это возражение не понравилось матери, двум дочерям и гостье, но зато Лиза взглянула на Помаду ободряющим и удивленным взглядом, в котором в одно и то же время выражалось: «вот как ты нынче!» и «валяй, брат, валяй их смелее».
Но этот взгляд был так быстр, что его не заметил ни Помада, ни кто другой.
— Мне пора ехать, — после некоторой паузы проговорила Розанова.
— Куда же вы? Напейтесь у нас чаю, — остановили ее Зина и Ольга Сергеевна.
— Нет, пора: меня ждет… — Ольга Александровна картинно вздохнула и досказала: — меня ждет мой ребенок.
— А то остались бы. Мы поехали бы на озеро: там есть лодка, покатались бы.
— Ах, я очень люблю воду! — воскликнула Ольга Александровна.
В конце концов Розанова уступила милым просьбам, и на конюшню послали приказание готовить долгуши.
Лиза тихо вышла и, пройдя через гостиную и залу, вошла в кабинет отца.
— Вы спите, папа! Пора вставать, — сказала она, направляясь поднять стору.
Бахарев спал в одном жилете, закрыв свое лицо от мух синим фуляром.
— Что, мой друг? — спросил он, сбрасывая с лица платок.
— Я хочу вас о чем-то просить, папа.
— О чем, Лизочка?
— Не вмешивайтесь вы в это дело.
— В какое дело?
— Да вот в эту жалобу.
— Ох, и не говори! Самому мне смерть это неприятно.
— И не мешайтесь.
— Он такой милый; все мы его любим; всегда он готов на всякую услугу, и за тобой он ухаживал, а тут вдруг налетела та-та-та, и вот тебе целая вещь.
— Не мешайтесь, папа, не мешайтесь.
— Разумеется. Семейное дело, вспышка женская. Она какая-то взбалмошная.
— Она дрянь, — сказала Лиза с презрительной гримаской.
— Ну-у уж ты — вторая тетушка Агнеса Николаевна! Где она, Розанова-то?
— В рощу едет, по озеру кататься.
— В рощу-у?
— Да.
Старик расхохотался неудержимым хохотом и закашлялся.
Лиза не поехала на озеро, и Бахарев тоже. Ездили одни дамы с Помадой и возвратились очень скоро.
Сумерками Розанова, уезжая, перецеловала всех совершенно фамильярно. С тою же теплотою она обратилась было и к Лизе, но та холодно ответила ей: «Прощайте» и сделала два шага в сторону.
Прощаясь с Бахаревым, Розанова не возобновила никакой просьбы, а старик, шаркнув ей у двери, сказал:
— Кланяйтесь, пожалуйста, от меня вашему мужу, — и, возвратясь в зал, опять залился веселым хохотом.
— Чего это? чего это? — с недовольной миной спрашивала Ольга Сергеевна, а Бахарев так и закатывался. Лиза понимала этот хохот.
— Бедный Дмитрий Петрович! — говорил Помада, ходя с Лизою перед ужином по палисаднику. — Каково ему это выносить! Каково это выносить, Лизавета Егоровна! Скандал! срам! сплетни! Жена родная, жена жалуется! Каково! ведь это надо иметь медный лоб, чтобы еще жить на свете.
— И чего она хотела!
— Да вот пожаловаться хотела. Она завтра проспит до полудня, и все с нее как с гуся вода. А он? Он ведь теперь…
— Что он сделает?
— Запьет! — произнес Помада, отворачиваясь и смигивая слезу, предательски выбежавшую на его серые совиные веки.
Лиза откинула пальцем свои кудри и ничего не отвечала.
— Туда же, к государю! Всякую этакую шушвару-то так тебе пред государя и представят, — ворчала Абрамовна, раздевая Лизу и непомерно раздражаясь на докторшу. — Ведь этакая прыть! «К самому царю доступлю». Только ему, царю-то нашему, и дела, что вас, пигалиц этаких, с мужьями разбирать.
