Всадник, поигрывая мечом, надвинулся, теснил конем. Глаза блистали жутко и обрекающе. Меч был длинный, таких Залешанин не видел, в рукояти блестели красные камни с орех размером.
– Защищайся, – процедил он с презрением.
– Но я не хочу драться…
– Так умри без драки!
Залешанин тряхнул плечом:
– Петька, давай полетай малость, а то скоро и ползать не сможешь.
Петька оскорбленно каркнул, сильно ударил Залешанина крыльями по ушам, а тот с ужасом смотрел на длинный меч витязя, что уже взлетел для мощного удара. Ошалев, смотрел, как блестящая полоса застыла высоко в воздухе, потом с нарастающей скоростью понеслась вниз. Он видел смерть, но руки сами сдернули с крюка палицу, их тряхнуло, плечо едва не вывернуло болью из сустава. Лязгнуло так, что в ушах зазвенело, будто со всей силы ударили колом по листу железа.
Он успел увидеть, как всадник взревел, снова замахнулся мечом, на этот раз левой рукой закрыл себя щитом с той стороны. Залешанин, почти не думая, только озверев от несправедливой обиды, сам замахнулся, обрушил палицу на голову всадника. Тот дернул щит кверху, палица врубилась тупыми шипами, треск, полетели щепки, всадник откинулся назад. Залешанин замахнулся снова, но жеребец витязя скакнул в сторону, всадник вслепую пытался ухватиться за конскую гриву, промахнулся, и ошалелый Залешанин увидел, как тот свалился с коня, словно вязанка дров, грохнулся тяжело о землю, застыл вверх лицом, раскинув руки.
Вместо красивого лица было кровавое месиво, откуда темными струйками выбивалась кровь, торчали обломки костей, хрящей. Ноги слабо дернулись пару раз, застыли. Не веря, что так нелепо и быстро все кончилось, Залешанин потрогал сраженного витязя, осторожно попробовал снять шлем. Лоб остался цел, но уже из пробитой переносицы выплескивался бурунчик алой крови, стекал через правую глазницу за ухом в землю, где быстро расплывалось темно-красное пятно.
– Эх, – сказал он досадливо, оглянулся на свою лошадь, та уже обнюхивалась с боевым конем витязя, – черт, и сказать нечего… До чего ж все по-дурацки!
От шлема через ладони по рукам вливалось ощущение силы, защищенности. Изнутри шлем был выложен мягкой кожей, края ровно загибались по краю, удерживаемые крохотными шляпками серебряных гвоздиков, борта опускаются ниже ушей, но все равно шлем кажется легким, что значит из лучшего булата, выдержит даже удар палицы… Правда, личина чуть смялась, но она лишь для защиты от дальних стрел или скользящего удара саблей, кто предполагал, что удар придется вот так в лицо…
– Против умного остережешься, – сказал Залешанин вслух, – а против деревенщины оплошаешь… Ждал, что я с тобой буду красиво сабелькой размахивать?
Над головой шумно захлопали крылья. Петька красиво сделал круг, сел на грудь сраженного. Круглые глаза были вытаращенные, но довольные.
– Против умного остережешься, – каркнул он противным голосом, – а против Залешанина оплошаешь!
– Кто это говорит? – спросил Залешанин уязвленно. – Я ему перья повыдергиваю.
– Правда глаза колет! – заорал Петька, но благоразумно попятился. – Неча на зеркало пенять, коли харя крива!..
Уже придя в себя, без угрызений совести содрал с убитого доспехи, кольчугу, раздел, даже сапоги пришлись по ноге, только личину пришлось малость постучать рукоятью палицы с внутренней стороны, но почти выправил. По крайней мере, когда снова взобрался на коня, доспех сидел совсем неплохо, а погнутая личина лишь молча говорила, что ее нынешний владелец знает, зачем на голове шлем.
– А чо, – сказал себе уже увереннее, – рыскать по чисту полю совсем не худо. Слава славой, но и достаток…
Он уже обнаружил спрятанные в седле по казацкому обычаю золотые монеты, прикинул, что мог бы купить вольную всем друзьям, обзавестись хатой и даже купить стадо коров. А ежели еще кого встретит с таким же кошельком…
Или свой потеряю, сказал себе трезвее. Повезло в первый раз, во второй раз можно и голову потерять. Разбой – дело прибыльное, но больно рисковое. Нет, слово дал – надо добираться в Царьград без всяких драк и лихости.
Кольчуга малость стесняла в плечах, но шлем пришелся впору, как и дорогая одежка. Он не мог нарадоваться разным мелочам, что отыскал в седельном мешке. Видать, либо поединщик был человеком запасливым, либо не одного запасливого обобрал. Деньги пропил, понятно, а три огнива зачем?
Теперь уже его конь шел в поводу, а Залешанин пересел на богатырского коня. Тот сразу пошел как зверь, грозно всхрапывая и кося огненным глазом. Залешанин даже оробел чуть, таких коней видел только изредка под княжескими дружинниками, не чета смирным селянским лошадкам.
Только Петька орал и ругался на всех языках. Когти скользили на булатных пластинах, что укрывали плечи, на шлеме вовсе не усидеть, а в кольчуге когти застревают!
…Дикое Поле, но все же не голое. Уже на следующий день он различил клубы пыли за скачущими всадниками. Определил, что там трое-четверо, а судьбу искушать – богов дразнить. Раз на раз не приходится. В этот раз скорее всего он будет таращить выпученные глаза в небо, а с его еще не задубевшего тела снимут все доспехи. Легко пришло, легко и уйдет.
Ехал затаиваясь в балках, пережидая мелкие отряды. Не просто перегоняли скот или кочевали, а как будто искали иголку в бескрайней степи.
Умный драк избегает, Залешанин скрепя сердце переборол привычку сладко спать по ночам, теперь днем отсыпался, а ночами неспешно ехал на юг, держа направление по звездам. Луна светила ярко, полнолуние, а пока сойдет на нет, много воды утечет.
Степь рассекали длинные клинья леса. Много раз переправлялся через мелкие реки, трижды через широкие, едва не утонул в болоте, а от стычек полностью не уберегся: дважды его догоняли степные удальцы, но везло, да и палица оказалась надежнее, чем их кривые сабли. Выпотрошив их карманы и седельные сумки, он торопливо пускался в путь.
По берегам рек лепились крохотные веси. Он продал лишних коней, а немногие монеты постепенно растратил, покупая хлеб и соль. Народ становился все темнее с виду, Залешанин догадывался, что Царьград уже близко: солнце злее.
Однажды пришлось ехать через россыпь скал. Он задремал в седле, воздух накален, как в печи, но вдруг левую лопатку обожгло, как будто ткнули раскаленным прутом… Он непроизвольно завел руку за спину, лапнул обожженное место, лишь тогда сообразил рухнуть с коня, искать укрытия за камнями. Взгляд василиска проходит сквозь камень, но не убивает, а обжигает. Правда, иные говорят, что есть такая порода этих ящериц, от взгляда которых человек замерзает, как в зимнюю стужу, а ежели каменная стена тонка, то сопли вовсе застывают сосулькой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
