Анна торопливо прервала:
— Людовик с таким удовольствием танцует. Что значит молодость! Людовик вообще никогда не устает. Такого ребенка, как он, не было на свете, — категорически заключила Анна и, хихикнув, добавила:
— Пожалуй, я начну верить, что Аполлон овладел мною во сне и это его сын!
— Скоро придется думать о его женитьбе, — сказала Генриетта-Мария.
— Мы постоянно думаем о его женитьбе. Это будет самая грандиозная свадьба на свете. Но кто, кто достоин стать супругой Людовика, вот в чем проблема, дорогая сестра!
— Это должна быть лучшая из невест, — с жаром сказала Генриетта-Мария. — Только лучшая и никакая другая.
Анна лукаво посмотрела на невестку. Если бы не трагические события в Англии, если бы молодому брату Генриетты был гарантирован трон, не было бы никаких препятствий для сына жениться на дочери английской королевы. Разумеется, при согласии на то самого Людовика.
Анна решила высказать свои мысли вслух.
— Людовик сам сделает выбор, в этом я не сомневаюсь. Помню, взяла его однажды с собой в монастырь кармелиток, и, когда он оказался в комнате для посетителей и монахини заговорили с ним, он даже не обратил на них внимания, заинтересовавшись задвижкой от двери. Он начал с ней играть, не замечая ничего другого. Мне пришлось отчитать его: «Оставь задвижку, Людовик!» Но он нахмурился и сказал: «Это хорошая задвижка. Королю нравится эта задвижка». Я говорю: «Славное поведение для короля — демонстрировать дамам свое дурное настроение и не отвечать им ни слова!»И вдруг лицо у него наливается краской, он топает ногой и кричит, да как кричит: «Не скажу ни слова, потому что хочу играть с задвижкой. Но однажды я скажу, и очень громко, что я думаю!»О, какой дерзкий мальчик он был! Да, Людовик пойдет своим путем, уж будь уверена.
И действительно он шел собственным путем. На частных вечеринках в покоях Анны Генриетта-Мария с трудом сдерживала радость, наблюдая, как растет и укрепляется дружба между ее дочерью и королем Франции.
Камердинер одевал Людовика для очередной вечеринки в материнских покоях.
Людовик был тих, одеваясь и улыбаясь своим мыслям, он не замечал привлекательного молодого человека в зеркале перед собой. В костюме из серебристого и черного бархата, расшитого золотыми лилиями, он выглядел как юный бог. Да он и ощущал себя богом. Вчера с ним произошло приключение, и произошло оно благодаря случайному стечению обстоятельств, как ему казалось. Дело было прошлой ночью, и виновницей его оказалась мадам де Бовэ, которая и раньше странным образом очаровывала его. Теперь он понял чем. Он в тот вечер танцевал с нею. Вечер был теплый, и что-то в ее облике заставило его сказать: «Мадам, мне хотелось бы знать вас лучше, чем теперь». Она рассмеялась и, пододвинувшись ближе, произнесла: «Я расцениваю это как приказ. Могу я прийти в ваши покои или вы в мои, сир?» Странно, но он вдруг начал заикаться как какой-нибудь нервный мальчик — это он-то, король! Она засмеялась необычным горловым смехом, от которого его сердце стало биться еще сильнее. «Я приду к вам, — сказала она. — Я буду в передней, когда стража уйдет спать и все успокоится».
Он помнил все очень смутно, поскольку был совершенно невинен. Так воспитывали его мать и Мазарини: они не хотели, чтобы он с подростковых лет давал повод для скандальных слухов, как это в свое время произошло с его дедом, Генрихом IV. Он был изумлен, что такое могло произойти. Она была взрослой, лет двадцати или больше, имела всего один глаз, но отличалась пышностью форм. И при мысли, что она могла бы сказать ему, его сердце забилось еще сильнее.
Так он и ждал ее в прихожей, приняв все необходимые меры предосторожности. Видел ли его кто-нибудь из гвардейцев, несущих охрану? Вероятно, да. Но, чуточку приглядевшись, они могли понять, что он не хочет, чтобы его видели, а воля Людовика XIV всегда была законом.
Теперь он вспоминал, как придумывал слова, которые скажет ей, но нужные слова не приходили в голову. На ней не было ничего, кроме мантии, которая соскользнула с плеч при появлении. Он задыхался; это напомнило ему момент, когда он в первый раз глубоко погрузился в воду, учась плавать. И тогда, и теперь он был до предела возбужден и напуган.
— Так, значит, мне выпала честь научить ваше величество этому сладкому греху? Он, заикаясь, бормотал:
— Мадам… мадам… А она сказала:
— Но вы же прекрасны. Мне предстоит соединиться с богом. Никогда и в мыслях не держала, что мне выпадет такое.
Он был смущен, зато она — нет. Она была добрейшей и нежнейшей из всех в этом мире.
А потом они лежали рядом, пока не пришел рассвет, и он сказал, что ей лучше покинуть его, но они будут встречаться еще. Так он уткнулся головой в подушку, сбитый с толку, смущенный и околдованный.
Он стал взрослым. Мальчик-король стал мужчиной.
Весь этот день он провел в мечтах о могуществе и утехах. Он не мог не знать, что любая красивая женщина, на которую он обратит внимание, будет, без сомнения, готова принять участие в приключении, подобном тому, что ему подарила прошлой ночь-то мадам де Бовэ…
Это было волнующее открытие.
С этими мыслями он и готовился к танцам, которые мать устраивала в своих апартаментах.
Когда он появился там, все встали и преклонили перед ним колени, все, исключая двух королев, сидевших друг подле друга. Он приветствовал их и поцеловал сперва руку матери, затем руку тетки.
— Мой милый, ты сегодня ослепителен, — сказала мать. — Эти покои еще минуту назад казались такими тусклыми, а ты вошел, и словно солнце осветило нас всех.
— Ваша мать выражает вслух то, о чем думают все присутствующие здесь, сир, — добавила Генриетта-Мария.
Она не спускала глаз с дочери. Ах, дорогая, думала она, тебе бы чуточку пополнеть! Ну нельзя же быть такой тоненькой! И как бы я хотела иметь больше денег для того, чтобы одеть тебя! Какое счастье, что мадемуазель удалена от двора, и теперь эта райская птичка не может, как обычно, ставить нас в глупое положение от нашего безденежья!
Она взглянула на невестку, на ее парчовое домашнее платье и чепец. Это был неофициальный прием. Генриетта-Мария вообще сомневалась, получат ли они с дочерью приглашение на настоящий бал или маскарад, они не пользовались расположением двора.
Людовик оглядел собравшихся. При его появлении заиграли скрипки, но никто не танцевал, ожидая, пока король откроет вечер. Согласно этикету, он должен был танцевать с дамой, занимавшей самое высокое положение. Поскольку ни одна из королев танцевать не собиралась, следовало пригласить на первый танец маленькую кузину.
Но Людовик, казалось, не собирался танцевать. Скрипки по-прежнему продолжали играть, а он стоял, улыбаясь своим мыслям. Он думал: «Если бы здесь была она, я бы подошел и пригласил ее на первый танец. Мне наплевать, что она не дама высокого положения, меня не интересуют титулы и звания. Меня волнует лишь то, что было между нами прошлой ночью. Это то, что я не забуду до конца жизни. Я дам ей богатство, когда это будет в моей власти, я дам ей титулы и все, что она пожелает. Потому что никто не смог бы быть более добрым, так чтобы, не замечая моей неопытности, сделать из простого мальчишки за одну ночь мужчину. О, восторг этой неожиданной встречи! Снова сегодня вечером? Почему он должен танцевать этот глупый танец? Он не хочет танцевать. Он хочет одного — лежать с ней в темноте… Разве не все, что он желает, должно исполняться?
