Что же это такое? Заведение заявлено как ресторан народной кухни. А девушки, самые что ни на есть представительницы народа, не знают даже, какие у этого народа блюда?
Получается, они ничего подобного никогда не ели? Или что они иностранные шпионки, да вдобавок еще и шпионки-недоучки?
Не успел я как следует обдумать обе этих гипотезы, как возле моего правого плеча материализовался детина-официант с лицом культуриста, в душе которого нежданно проснулось трепетное религиозное чувство.
— Встаньте на путь солнца, братья и сестры! — возвышенно провозвестил официант.
— Аналогично, — ответил Коля.
— Что это у вас? — спросил я.
Дружелюбно улыбаясь, официант держал в руках хромированный поднос. На нем стояла черная, в дымчатых разводах пыли, бутыль, запечатанная, как в древности, сургучом.
— Гамза урожая 2595 года. С южного берега реки Локози, что на планете Михр, — отрапортовал официант. — Наш ресторан приветствует героев Объединенных Наций, несгибаемых борцов с нечистыми джипсами! Эта гамза — подарок коллектива «Мировой горы» несгибаемым борцам с нечистыми джипсами!
Мы с Самохвальским криво улыбнулись. С одной стороны, нам было приятно, что к нам вот так, со всей душой. Героями кличут. Угощают.
С другой стороны, откуда вот этот конкретный дем с интеллектуальным развитием десятилетнего ребенка знает, что мы «несгибаемые борцы с джипсами»? Ведь операция-то была секретная!
Конечно, сами собой в голову лезли мысли об «информационном равенстве» — демагогическом слогане Конкордии, согласно которому «каждый член общества имеет право знать все о других членах общества».
Хорошее правило, наверное. В теории.
Но на практике некоторые члены общества Конкордии, судя по всему, знали о своих согражданах гораздо больше, чем им полагалось. По крайней мере смысл демонстрации официантом своей информированности сводился примерно к такой декларации: «Вы тут, ребята-кадеты, расслабляйтесь пока, оттягивайтесь душевно. Но имейте в виду: мы все-все-все про вас знаем и каждый ваш шаг отслеживаем. А этот болтливый биоробот специально нами проинформирован. Чтобы вы не зазнавались. И имели в виду».
Я гадливо поморщился. Ох и не люблю же я такие подходцы!
У нас, в Объединенных Нациях, тоже есть спецслужбы. Одно только ГАБ чего стоит! Но наши спецслужбы никогда не дразнят тебя. Не играют с тобой в идиотские кошки-мышки…
— Я хотел бы разлить гамзу по вашим бокалам, бойцы, — с тем же пафосом продолжал официант. — Пусть Наотар будет свободным!
Мы с Колей переглянулись. Просто бред какой-то! И тогда Исса, видимо, уловив наши с Колей настроения, сказала:
— Гамза? Что ж, прекрасно! Обожаю коньяки хорошей выдержки!
— Да-да… Кажется, мы на прошлый День Идеологии этот коньяк пили, — неуверенно поддержала ее Риши.
— Мальчики, а вы что заскучали? — спросила Исса. — Ведь все хорошо!
Мы с Колей сколь могли дружелюбно осклабились. Ибо все и впрямь было хорошо. Вот только гамза никакой не коньяк. А просто вино. Красное и сухое.
А потому, когда официант окончил разливать рубиновую, с мелкими серебристыми пузырьками воздуха гамзу по бокалам и наконец удалился, мы с Колей не удержались от смеха. К чести наших понтярщиц Иссы и Риши, они тоже захохотали.
Вот за это-то я и любил Иссу! Несмотря на все ее странности. За ее умение посмеяться над собой.
За легкий нрав, соседствующий, правда, с некоторой душевной тяжеловесностью. За девиз «прорвемся!», который невидимыми буквами был начертан на ее высоком челе.
Ну а еще, конечно, за ее ненавязчивую, строгую красоту. И не какую-нибудь красоту лица или тела (хотя и фигурка, и лицо у нее были что надо). А за то, что она была прекрасна как личность, как человек.
Исса была соблазнительна в своих двух несменяемых комбинезонах. При полном отсутствии декоративной косметики. С непроколотыми ушами и без маникюра. С длинной черной косой, затянутой на конце непритязательной черной резинкой. Потому что глаза ее были одухотворены волей. Потому что она не знала эгоизма и духовной серости.
Нет, таких девушек у нас в Объединенных Нациях просто не было. По крайней мере мне они не встречались.
Как следует осознав все это, я понял также и то, что в случае с Иссой традиционные пути завоевания женского расположения мне следует обходить десятой дорогой.
Я догадался, что схема «поцелуи — гулянки — постель — спасибо, до свидания», по которой строятся обычно любовные интрижки, здесь категорически не пройдет.
Исса не такая. Использовать с ней легендарный запас музыкальных и комических презервативов, который я притащил в нагрудном кармане из самой Академии, никак не получится. Да и не нужно это, в сущности.
Я чувствовал сердцем: Исса общается со мной не потому, что ей хочется сексуально развлечься в увольнении. А потому что…
— Скажи, ты меня любишь? — спросил я Иссу на пятый день нашего знакомства. Была глубокая ночь. Мы сидели, обнявшись, на берегу фосфоресцирующего моря. Завтра Иссе и Риши нужно было отбывать обратно на свой линкор «Видевдат», и это прискорбное обстоятельство снабдило меня запасом дерзости.
— Мне сложно отчитываться в моих чувствах, — рассудительно как всегда сказала Исса. — Но скорее «да».
— Так, значит, мы скоро встретимся снова? — обрадованно взвился я.
— Если это возможно, то пускай.
— Что значит «возможно»? — насторожился я.
— Это значит, если мне будет предоставлена такая возможность, то мы встретимся.
— Постой, Исса, но как ее может не быть, этой возможности?! Ведь у тебя же должны быть увольнения? Такие, как это, в «Чахре»?
— Следующее увольнение мне положено не ранее, чем через год.
— Через год?! — в отчаянии взвыл я. — Но, послушай, разве твоя Родина не понимает… разве Родина не чувствует, что у ее бойцов должна быть личная жизнь?
— Родина это понимает. И чувствует, — спокойно кивнула Исса.
— И что? — Я, честное слово, чуть не заплакал. Ведь несколько минут назад я строил сладостные планы нашего с Иссой совместного отдыха. Ведь в Академии скоро каникулы!
— У нас все по справедливости. У кого личная жизнь есть, те имеют право на более частые увольнения. У кого нет — не имеют.
— Постой, но кто это определяет — есть личная жизнь или нет? — нахмурился я, предчувствуя очередной подвох. — У вас там что, прибор специальный есть? «Личнометр» такой себе?
— Для энтли это определяет КПДЛ.
— Это что? Конкордианский Полуправдивый Детектор Лжи?
— Не правильно, Александр. КПДЛ — это Комитет по Делам Личности. Если девушка и юноша решают пожениться, им дается испытательный срок в полтора года. В эти полтора года они считаются женихом и невестой. И в эти полтора года они имеют право на утроенное количество увольнений, — голосом устава проговорила Исса.
— Так что если, допустим, мы станем женихом и невестой, тебе разрешат поехать со мной куда-нибудь?
— Если станем, то разрешат. Должны разрешить, — бесстрастно сказала Исса.
И тут меня пробило:
— В таком случае я… предлагаю тебе… стать… моей… невестой, — выпалил я, даже толком не веря, что это я, Александр Пушкин, торжественно клявшийся товарищам-кадетам не жениться до сорока лет (а на первом курсе даже действительный член клуба «Умру холостым!»), говорю эти слова.
— Я согласна, — сказала Исса. И, поразмыслив, добавила: — Теперь бы еще собрать соответствующие документы…
В тот день мы с Колей проснулись очень рано. В десять Исса и Риши отбывали на «Видевдат» с главного космодрома Ардвисуры, Гамеш. А на восемь мы назначили прощальную «стрелку» у ворот санатории. Что может быть хуже прощания с друзьями? Только прощание с любимыми.
Головы у нас с Самохвальским были тяжелые, лица — кислые, разговоры — упаднические. Из серии:
— Ну что?
— Да ничего.
— Чего это ты?
— А сам?
Причины для такого декаданса, конечно, имелись. Например, половину той ночи мы с девчонками провели в «прощальном» загуле. И маленько перебрали.
А главное… главное, мы чувствовали, что без них, без наших красавиц и умниц, «Чахра» утратит девяносто процентов своих достоинств. И станет скучной клонской фабрикой по переработке свободного времени в здоровье.
И хотя до конца нашего с Самохвальским отдыха оставались одни сутки, каждый из нас думал об одном: как бы убить оставшееся время поэффективнее?
Да, красота санатория «Чахра» нам приелась. И это неудивительно. Ведь красота эта была слащавой, синтетической и, откровенно говоря, фальшивой. Как леденец, на котором написано «ежевичный», но который на самом деле состоит из жженого сахара с уксусом и химической вкусовой эссенции, имитирующей вкус настоящей лесной ягоды.
Вся эта сусальная позолота… Весь этот стиль «плюс-барокко», почему-то ассоциирующийся у клонских архитекторов с процветанием и умонепостижимым изобилием.
